Вор

Девочка приблизилась, бесцеремонно забрала у Фомы стакан и преподала ему, умудренному лагерными перипетиями, первый урок:

– Ты ведь не злой. У тебя глаза добрые, сколько ни притворяйся – все равно выдают. А это, – показав пальчиком на едва пробивающуюся грудь, добавила с завидной непосредственностью, – вырастет. Вот увидишь.

Что мог противопоставить избитый жизнью уголовник обезоруживающей откровенности? Он тупо уставился на экспроприированный стакан и выдавил:

– Фома… Аквинский…

– А меня зовут Ляля… Ляля Босоножка.

И Фома увидел, если быть конкретнее – прозрел! Понадобились несколько лет и крепкие нервы, чтобы действительно рассмотреть в подросшей леди секс-символ! Теперь домушник часто слышал:

– Ну и… Чего вылупился? – Беззастенчивая непринужденность девушки с первой минуты сковала волю Фомы. Стоило ему попытаться уяснить детали из прошлого Ляли, лукавая колдунья чарующе улыбалась, заставляя мужское сердце сжиматься, и безжалостно щелкала друга по носу:

– Нет, ты не джентльмен…

Стремление стать им предусматривало неслыханные жертвы. Имперский статус единственной дамы огромного дворца вмиг обрел величественные очертания, в связи с чем Аквинскому пришлось применить всю свою гибкость. Бархатная революция промчалась по его жизни, изменив уклад, привычки и принципы работы. Если раньше он выходил на промысел, когда заканчивалась выпивка, и финансы пели романсы, то ныне – с периодичностью, какая довлеет над законопослушными работягами, спешащими на фабрики и заводы. Друзья вновь зачастили к нему. Иногда просто посидеть, чаще – перекинуться в картишки и почти всегда – с презентацией верняка[11 - Верня'к (набой, нако'лка, наво'дка) – достоверная наводящая информация о наличии в каком-нибудь месте денег, драгоценностей и прочего, являющегося стимулом к совершению преступления. Обычно «досье» такого рода включает в себя и дополнительные сведения: распорядок дня хозяев (владельцев ценностей) с подсказкой оптимально удобного и безопасного времени для проникновения в дом, квартиру или хранилище; предупреждение о наличии сигнализации и прочих помех; слепки ключей и многое другое, упрощающее задачу похитителя и призванное свести риск к минимуму. Верняк – услуга, как правило, платная и ее цена рассчитывается как определенный процент от суммы украденного по указанному адресу.] – наводящей информацией о денежных квартирах и домах. Наряду с хлопотами гостеприимство несло Босоножке золотые яйца – за год с небольшим она умудрилась организовать ремонт в доме, уютно обставить интерьер и настояла на приобретении Фомой машины, разборного бассейна и сауны с солярием. Телефонизация особняка стала прорывом в области информационных коммуникаций, а вскоре на обновленной черепичной крыше забелела и спутниковая антенна. Наперекор консерватизму соседних хибар, бережно лелеющих признаки старины, Аквинские хоромы подверглись неизбежным преобразованиям времени, управляемым дирижерской рукой Босоножки.

Сама Ляля проявила себя несравненной хозяйкой и требовательной подругой. В вопросах быта любые споры с ней обретали неуместный подтекст, а иной раз венчались унизительным эпилогом, ибо всё, к чему она притрагивалась, наполнялось непредсказуемым смыслом. Фома, идя на поводу природной Лялькиной интуиции, безропотно дурел от несоизмеримых с прошлой умеренностью трат. Скрывая недовольство под глубокомысленной маской финансового стратега, вкладывающего резервы в высоколиквидные активы, он, скрипя зубами, давал добро на очередное приобретение, а после, тайком, безбожно клял свою уступчивость, женскую «магазинную» болезнь, а заодно и научно-технический прогресс. Оставалась единственная область, где Фомой по праву удерживался лавровый венок непревзойденного маэстро и непререкаемого авторитета. Моральной компенсацией за бесчисленные уступки служили отрывы на Ляльке в работе. Если Босоножка на скоке[12 - Скок – уголовно-наказуемое деяние (кража, наскок, грабёж, разбой) против частной собственности граждан.] портачила бок[13 - Портачить бок (запороть бочину) – совершить ошибку как при совершении преступления, так и по жизни (смотри) вообще.] – просто ли совершала ошибку в краже или занималась на стреме своевольством, Аквинский, проявляя порой чрезмерную суровость, раздалбывал её, не стесняясь в выражениях. Ни к чему, кроме штормов, словесные вольности не приводили. Легкая перепалка превращалась в шквал, а не так уж и редко – в цунами. Тогда каждый отсиживался на своей половине, ожидая, пока стихия успокоится, и в океане Выплескиваемых Эмоций наступит прежний штиль. Иногда на погодные катаклизмы уходили месяцы, бывало, благодаря отходчивости хозяина, апокалипсис сворачивался за несколько дней.

В их отношениях замечалось много странностей. Так, например, спальня Ляли была персоной нон грата, святыней, порог которой Фома никогда не переступал. Того потребовала девушка, и Аквинский, дав страшную для каждого арестанта[14 - Арестант – осужденный к лишению свободы (но может быть и свободный человек, перенесший тюремно-лагерные привычки на волю), придерживающийся канонов арестантского жизненного уклада в отличие от так называемых арестованных – категории, случайно попавших в места лишения свободы людей и ведущих себя там боязливо-пассивно. Определение Арестант – нейтрально и хоть не несет в себе пренебрежительно-язвительного подтекста слова «арестованный», тем не менее, если арестант руководствуется в поступках ПОНЯТИЯМИ (смотри), то необходимо уточнять, добавляя «порядочный». Например, он – порядочный арестант.] клятву, обрёк себя на гордую невозмутимость импотента. Соблазнительные формы созревшей подруги, коих он жаждал с минуты знакомства, уже давно маячили в глазах, но приверженность кодексу каторжанской чести[15 - Кодекс каторжанской (арестантской) чести – совокупность норм, неотъемлемых от понятий, а точнее вытекающих из них, следовать которым обязан каждый арестант, претендующий на порядочность.] была сильнее вольных слабостей. И даже после того, как однажды Лялька осчастливила его ночным визитом, позволив сотворить с ней долгожданный coitus (акт совокупления), Фома не изменил обещанию.

Босоножка появлялась, когда хотела и исчезала не менее загадочно, руководствуясь исключительно личными прихотями. Винить в том кого-то, кроме себя, Аквинский не мог. Душенька уголовника, скудная на фантазии, грезила классической позицией «дама снизу», а удовлетворившись, тут же забывалась сном. Утром повторить подвиг не удавалось, ибо Лялька не задерживалась у сожителя, и тогда невосполненные потребности девы били днем по сэкономленной энергии самца коротким:

– Эгоист!

Что поделаешь, альтруизмом уголовник не страдал, разве только по праздникам, да и то после длительных воздержаний – следствий затяжных ссор.

Фома кожей прикипел к малышке, хотя вслух, несмотря на приличествующий возрастной ценз, он ни разу не осмелился так её назвать. И справедливо. Маленький родничок превратился в фонтан энергии, сметающий на своем пути всё и вся. Подруга бурлила жизнью, будто подпитывалась неведомыми космическими источниками, заряжающими её божественной силой. Спорить с богиней – невозможно, доказывать очевидное – себе дороже, настаивать на благоразумии – всё равно, что головой об стенку биться. Стоило ей свернуть пухленькие губки суровым узлом, взметнуть молняшку из грозового неба бездонных глаз, как сердце начинало нестерпимо болеть, хотелось уступить и согласиться со всем, чего она просит и требует.

Отстаивая в неравной схватке право выпивать с друзьями по выходным, Фома поступился азартными играми, до которых был охоч с молодых лет. Бойкая шантажистка угрозой навсегда покинуть дом нанесла серьезный контрудар по приятелям-каталам[16 - Ката'ла – особая каста уголовного мира, специализирующаяся на азартных играх как на своем единственном источнике получения доходов, не важно в местах лишения свободы ли или на свободе.], зачастившим к сожителю. Привыкшие считать дом Аквинского уютной малиной[17 - Мали'на – жилище и место отдыха уголовных элементов. Отвиснуть на малине – провести там время в развлечениях.], они мечтали вернуть ему, утратившему громкое имя в силу последней ходки и пристрастия хозяина к зеленому «змию», былую славу, но, столкнувшись с босоногой грозой в юбке, предпочли исчезнуть до более благоприятного случая. На этой почве произошел дворцовый переворот. Крича об оскорбленных чувствах потомственного шпилевого[18 - Шпилевой – игровой (от немецкого Spiel – игра), не чуждый игре и азартной страсти человек. В отличие от каталы может не жить исключительно за счет игровых выигрышей и относится к игре просто как к любимой забаве.], Фома бил себя в грудь, хватался за бритву и даже разок полоснул по татуированному запястью. Отвоеванное таким образом право на выпивку, окропленное полулитром крови, хоть и вылилось дорогой ценой потери острых азартных ощущений, зато открыло двери старым друзьям.

Одним из завсегдатаев субботних посиделок стал аскетичного вида строгий старичок с профилем Гомера. Философская внешность жарким греческим солнцем растопила сердце Ляли, а усилия, приложенные обстоятельным дедом к воспитанию безалаберного Фомы, моментально нашли в женской душе благодарный отклик. Педагогические приемы вызывали восхищение. Достаточно было старику хищно втянуть ноздри и произнести магическую фразу: «Есть к тебе, брат лихой, интерес с претензией[19 - Интерес с претензией – здесь внимание, любопытство по какому-нибудь (обычно касаемо понятий и относительно арестантской порядочности) моменту. При наличии на то оснований, проявить интерес и затем, в случае подтверждения подозрений в проступке (провинности по жизни, непорядочном поступке), предъявить претензию – выразить свое неудовольствие по данному факту и потребовать моральной или материальной компенсации для себя или для общих дел – может любой порядочный арестант. Как правило, интерес – сильное оружие в устах грамотного по жизни человека, ибо даже казалось бы из «ничего», за какой-то мелкий старый огрех, первоначальный интерес по неопытности «ответчика» легко раздувается натасканным в понятиях «претензером» чуть ли не в «смертный грех» и вытекает в претензию. Претензия же – это в любом случае удар по престижу ответчика, брошенная на его арестантское реноме тень, избавляться от которой приходится порой очень долго, как восстанавливать подмоченную репутацию в глазах чопорного светского общества. Поэтому слово интерес, тем паче с претензией действует на оппонента настораживающе, отрезвляюще и крайне усмирительно, а если последний еще и чувствует за собой какой-то проступок, то старается замять опасный разговор всеми возможными способами.]», как Аквинский жалко съеживался и шел на попятный, чего бы те претензии не касались.

Очень скоро пожилой господин завладел уважением Босоножки, а с ним – безграничным доверием, что само по себе приравнивалось в этом доме к подвигу, и мог без опаски для ушей заявиться посреди ночи, встретив гарантированное радушие хозяев.

Виктор. Слава о его мастерстве гремела по всей стране, когда Фомки, а тем более Ляльки, еще и в помине не было. Непревзойденный карманник[20 - Карманник – преступник, специализирующийся на карманных кражах – наиболее уважаемый в уголовной среде «профессии», требующей природного дарования, ловкости пальцев, хладнокровия и блестящего знания людской психологии.], щипач-одиночка[21 - Щипач-одиночка – карманник, работающий самостоятельно, без напарников и прикрытия, а потому не имеющий права на малейшую ошибку при совершении кражи. Щипать кошельки в гордом одиночестве – признак виртуозного мастерства, истинного профессионализма.], Вор[22 - Вор – гений преступного мира, гимн его, воплощенная в плоть живая легенда и олицетворение идеала, отвечающего всем представлениям уголовного люда о чистоте человеческой, арестантской, криминальной. Вор – это высшая ступень иерархической лестницы преступного сообщества и достичь, подняться на нее может лишь тот, кто избрал воровское своим образом жизни, доказал силу духа, твердость воровских убеждений, несгибаемую волю в борьбе за людское (смотри Ход ладить) и верность воровской субкультуре многократными поступками, да и всей своей жизнью, не оставив за спиной ни одного проступка. Слово Вор образует приставку к личному имени и становится самим Именем – символом высочайшего авторитета в криминальной среде.] по духу и образу жизни[23 - Образ жизни – это большее, нежели совокупность поведенческих факторов, определяющих принадлежность того или иного человека к какому-либо общественному классу, социальной прослойке, профсоюзу, «клубу любителей…» и т. д. Наиболее подходящее и полное объяснение этому понятию обнаружилось, к моему удивлению, в учебнике Ф. Котлера. Оно звучит как: «… устоявшаяся форма бытия человека в мире, находящая свое выражение в его деятельности, интересах, убеждениях…». Остается добавить, что образ жизни как форма бытия, оценивается в нашем случае холодным и твердым взглядом криминалитета, а не бегающими глазами переменчивой общественной морали.] доживал долгий век в поисках того, кому бы смог передать секреты древнего мастерства. Навыки тонкого искусства требовали исключительно талантливого ученика, потому за свою многолетнюю жизнь пришлось поменять добрую сотню претендентов, но счастье встретить человека, способного в будущем творить чудеса, так и не улыбнулось. Беспардонное молодое поколение раздражало старого урку[24 - Урка (уркаган) – когда-то давно так называли уголовных элементов, обладающих удивительными дерзостью и бесстрашием. Ныне урка близко по значению к Вор и часто именно по отношению к Во'ру и употребляется.] и убивало надежды, однако вера в нетленность высокого ремесла и яркий пример Диогена, днём с огнем искавшего, делали вдохновенным даже отчаяние.

– «…просите и дано будет вам, ищите и найдете…», – грустно цитировал дед слова из Евангелия и поднимал на Ляльку огненный взор. – Так разве ж я не ищу?!

Фома в такие разговоры не лез и помалкивал, хотя мог сказать многое – ведь он тоже был учеником Виктора, правда, самым неудачным. После первых же занятий Аквинский, тогда еще зарившийся на журавлей в небе юноша, осознал свою никчемность в карманном искусстве и получил от прямодушного учителя старую добрую фомку с рядом полезных наставлений. Это и определило имя и дальнейшую судьбу домушника, ставшего виртуозным мастером проникновений в чужие жилища. Впрочем, Виктор зла на бесталанного воспитанника не держал.

– Фома, – часто повторял он, – уникал. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Одним словом, наш человек.

Обычно компания усаживалась за кухонным столом и, основательно подкрепившись, вспоминала былые времена. Пожалуй, старик был единственным посетителем, кто на дух не переносил спиртного и посторонних лиц, но при этом никогда не заглядывал с пустыми руками. Потому кухню вскоре окутывал терпкий дым шалы[25 - Шала» (шалопет) – курительная смесь из конопли, марихуана, запрещённые на территории Российской Федерации.], и, смеясь до упаду, обкурившаяся троица проводила незабываемые часы. И вообще, вечера с Вором кардинально отличались от других. Они затягивались до утра и радовали спокойной домашней атмосферой. Босоножка, пристроившись рядышком, грациозно орудовала кухонными приборами, и Виктор, не в силах отвести взгляд от её длинных белых пальцев, часто восхищенно охал:

– О-хо-хо! Надо же какой набор у дитя! Боже мой, почему ты не послал таку диточку мне?

Лялю не смущали слова друга. Где-то в глубине души ей нравились отеческие нотки в устах притягательного деда, тайком от Фомы показывающего хитрые штучки из криминального репертуара.

– Деточка, подай салфеточку, – ласково просил Виктор, когда ситуация требовала уединения с хозяином.

Городские проблемы, новости из тюрем и лагерей обсуждались в её присутствии, но резюме выносилось в сугубо конфиденциальной обстановке.

Не обижаясь на причуды старика, Босоножка чмокала его в лоб, и понимающе пропадала в комнате. Исполнение просьбы растягивалось до притворного возмущения Виктора:

– А где же наша салфеточка? – после чего Ляля возвращалась к заскучавшим друзьям…

Уроки не проходили даром. По воскресеньям, во время закупочных мероприятий, она грузила Аквинского провизией, а сама, пользуясь временной слепотой взмыленного, как мул, спутника, оттачивала в базарной толчее освоенные приемы Виктора. Ловкость, с которой кошельки прилипали к рукам, дарила ей удовлетворение, какого не давал Фома, и наслаждение, какого не мог дать ни один мужчина. То, ради чего женщины кидали на панель бренные тела, она брала легко и без самоосквернения, а, учитывая и вовсе не материальную заинтересованность игры в чужие кошельки, Босоножка по праву считала себя высоконравственной леди.

Одна милиция знает, к чему приводят психологические шалости, если объектом их приложения служат платежные средства законопослушных граждан.

Побег

Как гениальна в педагогике природа,

Что не ввергает в душу дидактическую муть,

Талант её учительства – привить понятие свободы,

А дальше ученик сам избирает путь.

Знакомое возбуждение стряхнуло годовую спячку и вновь, как когда-то, прокатилось по телу. С наслаждением Юрка потянул носки стареньких башмаков на себя, размял затекшие стопы и покорно выпрыгнул под полуденное солнце. Подошвы хлюпнули о землю, зачерпнули грязевой жижи и, шлепнув пару шагов, весело чавкнули, подтрунивая над хозяином. За редким сосновым перелеском он засёк оживленную автостраду, и тут же опытная рука лейтенанта, предупреждая шальные мысли, упала на плечо.

– Чего головой вертишь, бесенок?! Давай топай. Воспитатель остается ждать подмогу, а ты поступаешь в распоряжение конвоя. Чем быстрее дойдем, тем для тебя же и лучше. И не балуй!

Серый китель отдаленно напомнил ночного полковника. Доверчиво уцепившись за краешек лейтенантского кармана, пацан поплелся за сопровождающим в глубь леса, напрямик к новому дому. Однако ворон не ловил. Пальцы нечаянно коснулись документов, переданных матерью. Какое-то время Юрка колебался, но трезво расценив нарочитое стремление бумажек выползти провокацией – соблазнился и ювелирным толчком кисти помог им преодолеть узкий разрез. Стараясь незаметно втиснуть пакет за просторную пазуху, Юрка драматически теребил переносицу и шмыгал носом с самым отсутствующим видом. Лейтенант, занятый своими мыслями, и не думал подмечать хитрые манипуляции, поэтому, когда Юрка дернул его за рукав, спустился на грешную с усталым вопросом:

– Чего еще? Шевели поршнями, без фокусов.

– Ну дядя… – протянул мальчишка, – мне в кустики надо.

Взрослый кинул недоверчивый взгляд на излучающего кротость мальчугана и, не рассмотрев в глазенках причин для беспокойства, сдался.

– Шустро, пока в штаны не наложил.

Высокие побеги бурьяна сомкнулись за Юркиной спиной. Над головой, качаясь, шелестели колючие цветки. Пахло свободой. Живая природа подарила ощущение радости. Решение выработалось инстинктивно и мгновенно. Ноги потянули вперед. С каждым шагом робость сменялась уверенностью.

– Эй! Ты где? – отголоском пронеслось по верхушкам деревьев.

Встревоженный крик вонзился в мозг и придал скорости. Так быстро Юрка еще не бегал. Он мчался, не чувствуя кустов и хлеставших по лицу веток деревьев, коварных сплетений травы, цепляющих ступни. Бежал, падал, вставал и, не отдышавшись, устремлялся всё дальше напролом, к неведомой цели. Когда голос конвоира исчез за многокилометровой толщей леса, пацан рухнул на мягкий зеленый ковер и, позволив себе короткую передышку, счастливо рассмеялся. До наступления темноты Юрка сделал, для острастки совести и закрепления успеха, хитрый крюк.

Возвращаться домой беглец не собирался. Нет, он не самоутверждался симптомами подросткового максимализма, да и вообще, мать – не лучшее средство для проявления характера. Просто в мальчике отсутствовали качества, дарующие людям напасть прощать, а на приобретение их требовались годы. Блуждая в холодной мгле дремучего леса, он на слух пытался уловить шум шоссе, и тогда же неоднократно клялся уехать далеко, туда, где не охотились бы за ним интернатовские приставы, туда, где можно свободно жить, не боясь встречи с отрекшейся от него матерью. Впереди лежала долгая дорога. Она притягивала загадочностью, интригуя воображение, и таила бескомпромиссный авантюризм. Никогда ещё Юрка не горел так идеей приключений как в ночь странствий по чащобе. Этот огонь выплавил в его характере новую черту – самостоятельность. И теперь, мечтая о будущем, мальчишка уже не зацикливался на родителях, сытой жизни и глупых игрушках.

Вот и знакомая просека. Оставались считанные метры, прежде, чем нога шагнет на долгожданный асфальт, как вдруг поступил сигнал тревоги. Синий огонек вспыхивал впереди с постоянной периодичностью. Дикая злость вылилась немудреной руганью:

– Ищите, суки?! Не на того напали!

Юрка перевел дыхание и побрел к Москве надежным лесным укрытием вдоль шоссе. Дорога не оправдала надежд на кажущуюся вначале легкость. Хотелось кушать, покидали силы, и как только рассвет размыл мрак в легкую дымку, а лесные обитатели затянули сладкоголосые арии, Юрка повалился на мягкий мох под ароматной пушистой пихтой и, прислонившись к стволу, испаряющему тепло, забылся крепким сладким сном.