Мы терпеливы, до рассвета подождем
Внезапность вносит свой порядок в круговерти,
Не всё идёт, как нам хотелось бы идти.
Мы не предвидим ни рождения, ни смерти,
Да и плутаем между ними по пути.
Меняет время наши помыслы и цели,
Что не смогли – не постучится в дверь опять.
Порою лучше то, что мы так не хотели,
Чем то, что мы хотели, исправлять.
А сколько лишнего, не важного, пустого
Нам сокращает то, что не дано продлить.
Застрянет в памяти, как пуля в сердце, слово,
И больно – не достать, и с этим – жить.
Мы слепо верим до внезапного прозренья.
Вменяемы, но стали ближе к снам…
Нас топят волны перепада настроенья,
И поднимают цепи веры к небесам
Мы лишь мгновенье между будущим и прошлым,
Нам не до мыслей, кто был до и после нас,
И перемены мы встречаем осторожно,
И те же грабли бьют нас по лбу каждый раз.
А за окном дождливый ветер гонит тучи.
Закат простился с уходящим в вечность днём.
А все, что слепит завтра, будет лучше,
Мы терпеливы, до рассвета подождём…
Я был расстрелян утром на рассвете
64 года назад, через неделю после смерти Сталина, было остановлено «дело врачей» Написал несколько строк к этому событию, оставившему свой след в истории отношения власти и «прослойки»
«Я был расстрелян утром на рассвете,
Когда роса стекала с спящих ив
И прошибал нутро холодный ветер,
И мир делился на своих и на чужих.
Я был разбужен и оставлен помолиться.
Охранник пьяный, что-то, внемля, прошептал…
Ключом железным дверь смогла открыться,
И приговор никто мне не читал.
С вещами вытолкали грязным коридором.
Спросонья я не понял, что и как.
Удар в лицо, и лай перед забором.
Глаза бегут от вспышки света в мрак.
Меня избили так, как месят тесто.
Я чувство страха с болью потерял,
Не находил в себе живого места.
От безысходности комок в груди застрял.
Мне этот год запомнится в могиле.
Я был врачом – и вдруг «убийцей» стал.
Я всё признал, когда меня избили,
И кровью с носа все бумаги подписал.
Я власть лечил и думал: это вечно.
Что знал – отдал, работал на износ.
А мне за это так бесчеловечно
Друзья-враги «состряпали» донос.
Как будто я, свою мечту лелея,
Хотел страну оставить без вождей,
И подсыпал в настойку я шалфея
Снотворных больше, чем в лечении людей.
Газеты пишут: стал «врачом-убийцей»,
И верят все; никто не скажет «бред».
Забыто всё добро – теперь я кровопийца,
И потянулся вдруг цепи преступной след.
В стране рабов кто врач, кто враг народа —
Решает вождь, покорность правит бал.
Вчера я ощутил обман свободы,
А завтра всё за это потерял.
Я осуждал и верил, что так надо,
И одобрял, клеймил и проклинал.
Я шёл туда, куда пастух гнал стадо,
Боль обреченных, как и все, не понимал.
Как веришь ты, народ, написанному свыше?
Неужто мудрость для тебя – газетный лист?
И слушаешь эфир, а голос свой не слышишь,
И отрекаешься от тех, кто сердцем чист.
Сегодня выход мой на сцену равнодушья.
Я сам себя по капле предавал.
В затылок выстрел иль петли удушье
Закончит дней безумных карнавал.
Я пару дней не дожил до спасенья…
Вождь умер в Пурим, отменён указ.
От рабства нету панацеи-излеченья,