Белое проклятие (сборник)

– Резерв главного командования, в отпуск собираюсь.

– Слышали? – Бородач остановил приятелей. – Такую гаубицу в резерве держат!

– Недолго, Сергей, будешь ржаветь, – включился один из них. – Станцию для тебя новую открывают… Только – молчок, секрет пока что!

– Где? – простодушно спросил бородач.

– На самой северной точке… Южного берега Крыма!

Посмеялись, поговорили, разошлись.

– Семенов? – удивился невысокий франтоватый человек с холодным, неулыбающимся лицом. – Ты же, говорят, только вчера прилетел, что здесь делаешь?

– Старая артиллерийская лошадь услышала зов полковой трубы, – отшутился Семенов. – Свешников на шестнадцать тридцать вызвал.

– Стружку снимать? Натворил чего на Льдине?

– Не знаю. – Семенов пожал плечами. – Вроде бы не за что.

– А вот здесь ты ошибаешься, начальство всегда найдет!.. Шучу. – Макухин, однако, не улыбнулся. – Зачем же он тебя вызвал?.. Шумилин вроде все антарктические станции укомплектовал… Кстати, Семенов, начальником следующей экспедиции будто прочат меня. Пойдешь ко мне замом?

– До следующей полтора года, трудно загадывать, – уклончиво ответил Семенов.

– Твоя голова, думай. – Макухин покровительственно похлопал Семенова по плечу. – Гаранин Андрей с тобой вернулся?

Семенов кивнул.

– Его бы тоже взял, начальником аэрометотряда, – с тем же покровительством в голосе продолжал Макухин. – Ну, бывай!

Семенов задумчиво посмотрел ему вслед. Предложение заманчивое, пожалуй, принял бы его, исходи оно не от Макухина. Опыта и личного мужества у него не отнимешь, всю полярку прошел с низовки, во всех переделках побывал, а зимовать с ним не любили. Почему? Трудно сказать, какие-то штрихи, пустяки. Ну хотя бы то, что за общий стол не садился, подчеркивал дистанцию. Или с самого начала зимовки выбирал человека послабее и делал из него «мальчика для битья». Или: спиртное разрешал коллективу только по праздникам, а себе – когда появлялось желание. Спорить с ним боялись, приказы выполняли по-армейски, но когда среди полярников распространили анкету с вопросом: «С каким начальником ты хотел бы зимовать?», Макухина почти никто не назвал. А начальство ценило, для начальства самое главное, чтобы выполнялась программа и не случались ЧП… За себя-то Семенов был спокоен, на него Макухин бросаться не станет, но Андрей и слышать его фамилию не мог. А без Андрея, и думать нечего, никуда Семенов не пойдет. Пусть с Макухиным зимует другой…

– Здравствуйте, Сергей Николаич!

– Женька? – Семенов с удовольствием пожал руку молодому крепышу с русым хохолком и открытым лицом человека, у которого нет в мире врагов, да и откуда им взяться, если он никому ничего плохого не сделал. – Куда судьба забросила?

– На Врангель сватают, в бухту Роджерса. А я вас искал, в гостинице Вера Петровна сказала, что вас Свешников вызвал.

– Так я ведь прилетел только, в отпуск собираюсь… Как нога?

– Хоть вприсядку, Сергей Николаич!

С механиком-дизелистом Дугиным Семенов несколько лет назад отзимовал на Востоке и почти весь прошлый год – на Льдине, до несчастного случая, когда Женьку вывезли с переломом ноги. Дугин Семенову нравился. Сдержанный, на редкость исполнительный, он легко входил в коллектив, с полуслова подхватывал приказы и, случалось, без подсказки одергивал ребят, вылезавших из оглоблей. Семенов ценил такую преданность, верил Дугину: дизель Женька мог разобрать и собрать с закрытыми глазами, на тракторе по Льдине раскатывал, как на велосипеде, знал сварочное и взрывное дело.

– Езжай пока что, – с сожалением сказал Семенов. – На Врангеле повеселее будет, чем на нашей ледяной корке. Поохотишься, порыбачишь.

– Какая там охота! – вздохнул Дугин. – Оленей, говорят, колхоз поставляет, а в море разве рыбалка?

– Не скажи, в августе туда гуси канадские прилетают тучами, – подбодрил Семенов. – Ну не пропадай!

– Если что, так я на крыльях, только знать дайте, – попросил Дугин.

– Договорились, Женя. Координаты твои те же? Лады. Может, и сведет судьба.

Не знал тогда Семенов, что сведет, и не раз! Необозримы полярные широты, а дорог, по которым ходят люди, там не так уж и много, то и дело перекрещиваются.

– Здравствуй, Сергей, – Свешников поднялся и приветливо протянул Семенову могучую руку. – Заматерел ты, брат, раздался, впрок, видно, идет тебе полярное питание на свежем воздухе. В газете о тебе писали, слышал? Наступает молодежь на пятки, вот-вот под это кресло клинья начнет подбивать!

– Петр Григорьевич… – с упреком произнес Семенов.

– Отдрейфовал ты прилично, – продолжал Свешников, – скажем, на четверку. Можно было бы даже с плюсом, если бы не перерасход спиртного.

– Два ящика с коньяком при подвижках льда… – начал было Семенов.

– Расскажешь своей бабушке, – усмехнулся Свешников. – Загадка природы! Почему-то на всех станциях в авралы страдают в первую очередь именно ящики с коньяком! Устал?

– Нормально, Петр Григорьевич, «Москвич» в гараже бьет копытом, в путешествие собираемся – с Гараниными.

– Поня-ятно. – Свешников на мгновение призадумался. – Идея хорошая…

Зазвонил телефон, Свешников жестом указал Семенову на стул и завел с кем-то длинный и, судя по первым словам, деликатный разговор. Голос его раскатисто гремел, этакий густой, как сгущенка, баритон, даже удивительно было, как выдерживает такой напор телефонная трубка, затерявшаяся, казалось, в огромной ладони. Семенов отключился – неприятно слушать чужие тайны – и с почтительной симпатией покосился на хозяина кабинета. Массивный, лишний жирок появился, все реже надевает Петр Григорьевич свои видавшие виды унты… А силы в нем были немереные, все помнили случай, когда провалившуюся под лед упряжку в одиночку вытащил и, сам мокрый насквозь, полсуток до берега добирался. Из первопроходцев – не любил ходить по чужим следам. Что поделаешь, годы, от них и скалы выветриваются…

Семенов уважал Свешникова и его полярную мудрость. От него в свой первый дрейф он научился тому пониманию полярного закона, которое дается только жизнью на трудной зимовке, и не раз и навсегда, как некая догма, а как метод, которым следует пользоваться в зависимости от обстоятельств. «Спасай товарища, если даже при этом ты можешь погибнуть, – учил Петр Григорьевич. – Помни, что его жизнь всегда дороже твоей». Если б только говорил, но Свешников так и поступал, и потому сформулированный им главный закон зимовки врезался в память, как буквы в гранит, – навсегда. Всего лишь год прозимовал Семенов под началом Свешникова, но тот год оказался очень важным, и за него Семенов был благодарен судьбе.

– Как он станцией будет командовать, если женой не научился? – продолжал греметь Свешников.

Семенов стал смотреть на большую, во всю стену, карту мира, на которой разноцветными линиями и стрелами, как на картах полководцев, отмечался дрейф станций «Северный полюс» и маршруты кораблей в Северном и Южном Ледовитых океанах. Вот по этой извилистой линии дрейфовала его последняя Льдина, год жизни шел по этой линии; а вот и Скалистый Мыс – еще несколько лет жизни, Антарктида… Мирный… Восток…

– «Кто на Востоке не бывал, тот Антарктиды не видал», помнишь? – послышался голос Свешникова. – Соскучился по своему Востоку?

Семенов вздрогнул. Свешников с улыбкой на него поглядывал, развалясь в своем кресле.

– Почему это по моему? – возразил Семенов. – Станцию-то открыли вы, я только ключи от вас получил.

– Померзли мы тогда, Сергей, как не мерзла еще ни одна собака.

– Было дело, Петр Григорьевич… А жаль!

– Чего жаль?

– Восток, слово-то какое – Восток! – а закрыли, законсервировали, как банку с грибами!

– Ишь, критикан! Не в свою епархию лезешь.

Семенов молчал.

– То-то же… Совсем на своей Льдине от субординации отвык. Думаешь, у одного тебя за станцию душа болит?.. Банка с грибами… Консервным ножом пользоваться не разучился?

– Это к чему? – ошеломленно спросил Семенов.