Наварин (Собрание сочинений)

Все сии необыкновенно насильственные действия происходят, можно сказать, в глазах наших и в нарушение перемирия, которое Ваша Светлость обязались честным словом, соблюдать ненарушимо до возвращения ваших курьеров. В нарушение такого перемирия, в силу которого позволено флоту вашему 26-го числа последнего сентября, обратный вход в Наварин.

Нижеподписавшиеся находятся в прискорбной необходимости объявить вам ныне, что таковой с вашей стороны поступок, и столь удивительное нарушение ваших обещаний, поставляют вас, Милостивый Государь, вне законов народных и вне существующих трактатов между высокими дворами союзников и Оттоманскою Портою. К сему же нижеподписавшиеся присовокупляют, что производимые в сие самое время, по велению вашему: опустошения совершенно противными пользам вашего Государя, который, по причине сих опустошений, может потерять существенные выгоды, доставляемые ему над Грецию Лондонским трактатом. Нижеподписавшиеся требуют от Вашей Светлости представление решительного и скорого ответа, и поставляют вам на вид неминуемые следствия вашего отказа или уклонения.

Подписали: вице-адмирал Э.Кодрингтон контр-адмирал граф Гейден, контрадмирал шевалье де-Риньи".

Уже покидая совещание, вице-адмирал Кодрингтон столкнулся с командиром французского "Бреславля" капитаном Ла-Бретаньером.

– Ваше лицо мне очень знаком! – сказал французу Кодрингтон. – Мы где-то встречались, но где?

– О, да! – усмехнулся Ла-Бретаньер. – Мы имели честь завязать с вами знакомство еще при Трафальгаре!

Улыбка мгновенно сошла с лица командующего британской эскадрой. Конечно же, он теперь сразу же вспомнил этого насмешливого француза и все обстоятельства той их давней и не слишком приятной для Кондрингтона встречи!

…Тогда Ла-Бретаньер, будучи еще молоденьким мичманом, служил на линейном корабле "Алджезиресе". Именно с "Алджезиресе" сошелся в отчаянном кинжальном поединке "Орион" капитана Кодрингтона. Бой был жесток, но Кодрингтон одолел своего противника. Мичман Ла-Бретаньер, последний из оставшихся в живых французских офицеров, кривя губы то ли от боли в раненной руке, толи от презрения, отдал тогда Кодрингтону свою шпагу. Для того чтобы довести трофей до Гибралтара на французский линкор пересела призовая партия. Но на переходе начался шторм и, чтобы справиться с парусами, англичанам пришлось выпустить наверх часть, сидящих под замком, французских матросов. Едва те оказались наверху, как по команде Ла-Бретаньера перебили всех англичан и благополучно привели свой отбитый корабль в Кадис. С этого момента карьера Ла-Бретаньера круто пошла вверх, а Кодрингтону еще долго пришлось объясняться по этому поводу…

Но все это было уже в далеком прошлом, а теперь Кодрингтона волновало совсем иное!

* * *

…Письмо-ультиматум было вручено капитану Мартину, командиру британского брига "Маскито". Спустя какой-то час "Маскито" уже брасопил паруса и палил из сигнальной пушки на входе в Наварин.

Вскоре подошла и шлюпка с берега. Толстый и вальяжный помощник Ибрагима Саид-ага, прибывший на ней, кривил губы, принимая бумагу.

– Повелитель правоверных на здешних землях и потрясатель вселенной не сможет прочесть вашего письма! – объявил он с холодной усмешкой.

– Это почему же? – сдвинул белесые брови капитан Мартин, нервно теребя темляк сабли.

– Великий паша уехал побеждать посягнувших на его власть горцев и никому неведомо, когда он вернется!

– Но ведь обстоятельства не могут ждать! – простодушно воскликнул командир "Маскито".

– Увы, – развел руками Саид-ага. – Придется вам запастись терпением, ибо давать ответ по столь важной бумаге я не смею!

Вернувшись в крепость, Саид-ага сразу поспешил во дворец наместника, где его в нетерпении ждал Ибрагим, никуда, естественно, не уезжавший и не думавший уезжать. Выслушав доклад помощника, он лишь посмеялся:

– Посмотрим, кто кого из нас возьмет измором!

Затем наместник Греции совещался со своими адмиралами Тагир-пашой и Мукарем-беем. Турецкие флагманы осторожно советовали наместнику, если не принимать условия Кодрингтона, то хотя бы притворится, что он их принял.

– Сейчас нам надо выиграть время! – внушали они хмурому Ибрагиму. – На море вот-вот начнется период зимних штормов, и наши враги будут вынуждены искать спасения в своих далеких портах! Тогда руки у нас будут снова развязаны, и мы с новой силой обрушим свой праведный гнев на головы мятежных греков! Надо лишь немного подождать и созревший плод сам упадет в твои руки!

Но гордый Ибрагим ни ждать, ни уступать не желал.

– Нам нечего бояться наших врагов! Наша позиция в Наварине неприступна! – говорил он в ответ, оглаживая рукой свою, крашеную хной бороду. – Я растопчу все ультиматумы неверных, но они все равно никогда не посмеют войти в бухту, если Аллах оставил в их головах хоть немного разума! За зиму франки, англы и московиты непременно перегрызутся между собой!

– И все же, что намерен предпринять досточтимый и славный Ибрагим-паша, если его враги все же вздумают напасть на него? – вопросил, склонив свою тюрбан Тагир-паша.

– Если глупые гяуры начнут ломиться в наши ворота, то это будет их концом! Мой флот и береговые крепости сделают их кормом для хищных рыб! Пощады не будет никому!

Тогда же было решено в случае попытки союзников войти в Наваринскую бухту, такую возможность им предоставить. После этого предполагалось дождаться, когда все суда неверных станут на якорь. Затем турецкие и египетские капитаны должны будут подвести свои суда как можно ближе к противнику. А в первую же ночь свалиться с неприятелем на абордаж и вырезать всех поголовно.

– Прощаясь со своими флагманами, Ибрагим-паша подвел их к окну своего дворца и показал в сторону моря, где на горизонте белели парусами эскадры союзников.

– Вот ваши призы! – сказал он.

– Да пребудет с нами милость Аллаха! – кланялись адмиралы, отправляясь на корабли. – Слава ему, что наградил нашего правителя великой мудростью, пред которой падут все козни служителей шайтана!

Не теряя времени Тагир-паша, Мукарем-бей вместе с французскими советниками расставляли в бухте флот и готовили к бою береговые батареи.

– Это будет настоящий огненный мешок, вырваться из которого не удастся никому! – обещали туркам французские офицеры, рассчитывая на картах директрисы стрельбы корабельных и береговых пушек.

Турецко-египетский флот был расположен в Наваринской бухте на фертоинге строем в виде сжатого полумесяца, рога которого простирались от Наваринской крепости до батареи острова Сфактерия. Линейные корабли (3 единицы) и фрегаты (23 единицы) составляли первую линию. Корветы и бриги (57 единиц) находились во второй и третьей линиях. 50 транспортов и купеческих судов стояли на якорях под юго-восточным берегом Мореи. Всего на турецко-египетских судах было более 2300 орудий. Помимо этого, вход в бухту, шириной около полмили, со всех сторон перекрестно простреливался батареями с Наваринской крепости и острова Сфактерия (165 орудий). По флангам на плотах установили бочки с горючей смесью. Там же, готовый к нанесению смертельного удара, притаился десяток брандеров. Трюмы этих плавучих «зажигательных снарядов» были до самых верхних палуб набиты смолой и порохом. Увернуться от их тарана в тесной бухте будет просто невозможно!

На возвышенности, с которой просматривалась вся Наваринская бухта, расположилась ставка самого Ибрагим-паши. Подле нее верные египетские байраки. Им предстоит вытаскивать из воды и тут же казнить доплывших до берега врагов.

* * *

Тем временем в салоне кодрингтоновской "Азии" бушевали страсти. Переминавшийся с ноги на ногу у порога капитан Мартин, стал свидетелем небывалой ярости своего адмирала. Кодрингтон, о котором в британском флоте ходили легенды, как о необычайно уравновешенном и даже флегматичном человеке, наверное, впервые в жизни дал волю всем своим чувствам.

– Этот Ибрагим – отъявленный негодяй и подлец (адмирал, разумеется, высказался более резко) – кричал Кодрингтон, потрясая руками. – И будь я проклят, если теперь не заставлю его сожрать свой нечестный язык! (адмирал выразился и в этом случае, конечно же, более категорично).

В письме своей жене Кодрингтон выразился куда более деликатно: "Наше письмо к Ибрагиму принесли назад нераспечатанным. Его лгун – драгоман говорит, будто бы никто не знает, куда он (Ибрагим-паша – В.Ш.) делся, но я уверен, что завтра же он найдется. Если только ветер позволит нам бросить якорь борт о борт с его судами!"

Теперь всем стало окончательно ясно, что вести дальнейшие переговоры с каирским пашей уже бессмысленно. Настала пора явить силу оружия…

В тот же день два фрегата: российский "Константин" и английский "Кембриан" были послан в Каламатский залив "дабы возбудить мужество находившихся там греков и заставить удалиться турок, хотевших занять эту часть полуострова…" Дело в том, что тамошнее селение Амиро подверглось нашествию египтян, которые разрушили дома, поубивали жителей и вырубили все окрестные сады. Местное "спартанское войско", как могло, сдерживало беспощадных арабов, но им приходилось трудно, а потому союзники решили подкрепить храбрых "спартанцев".

Сами же адмиралы были озабочены больше коварством и несговорчивостью Ибрагим-паши.

"Столь странный и дерзкий ответ, – вспоминал впоследствии граф Гейден, – доказал еще более, что средства убеждения и даже угрозы будут отныне бесполезны и что без сильной и скорой меры Лондонский договор не только не исполнит желаний человечества и благих намерений держав, оный заключивших, но сделает еще более губительнее борьбу, которую хотели остановить".

Утром следующего дня флагмана, собравшись на "Азии", совещались вновь.

– Ибрагим-паша бросил нам в лицо перчатку! – сказал, со вздохом, Гейден.

– Какая еще там перчатка, когда эта сволочь плюнула нам в лицо! – ударил кулаком по столу Кодрингтон. – В виду приближающихся осенних штормов держаться более в открытом море становиться опасно. У нас остается лишь два варианта: покинуть берега Мореи, оставив их в полной власти турок, или зайти в Наваринскую бухту, где мы сможем не только укрыться от штормов, но и полностью блокировать Ибрагима. Какие будут ваши мнения?

– Я желал бы войти в Наварин! – без всяких раздумий высказался Гейден. – Для этого, собственно говоря, нас и прислали, чтобы мы действовали с всею решительностью! В случае возможного сражения, я готов подчиниться старшему по званию, и выполнить все его указания!

Де-Реньи лишь зябко пожал плечами, но кивнул головой, что значило, видимо, и его полное согласие с Кодрингтоном и Гейденом. На словах же французский командующий сказал следующие (это доподлинные слова де- Риньи!):

– Великомудрая дипломатия, избегая ясного, определенного указания, предпочла оставить открытым этот источник недоразумений, сомнений и колебаний в деле, в котором всякое недоразумение может разразиться громовым ударом, либо привести к тому, что все торжественно предписываемые меры останутся мертвой буквой!

Дело в том, что перед самым совещанием де-Реньи направил письмо французским офицерам, служившим в египетском флоте. Текст письма гласил: "Господа, положение, в котором, как вы видите, находятся оттоманские морские силы, блокируемые в Наваринском порте, измена своему слову его светлости Ибрагим-паши, который обязался временным прекращением неприязненных действий, – все это указывает вам, что впредь вы можете встретиться с своим родным флагом. Вы знаете, чем рискуете. Требуя, чтобы вы покинули турецкую службу в минуту, когда оттоманский флот поставил себя во враждебное положение, которого он должен нести последствия, я даю предостережение, которым вам не следует пренебрегать, если вы остались французами. Имею честь и прочее… Де-Реньи".

На этот раз решение было найдено на удивление быстро. Решено же было следующее: "…По здравом рассуждении… всем судам соединенного флота войти в Наваринскую гавань, стать на якорь подле турецкого флота, дабы присутствием и положением союзных эскадр принудить Ибрагима сосредоточить свои силы на сем пункте и отказаться от всякого нового предприятия против берегов Мореи и берегов Греции".

Хитромудрые дипломаты, ничего не решив, отстранились от щекотливого Наваринского дела, предоставив трем адмиралам все расхлебывать самим. И те приняли это, как должное! Итак, три адмирала решили сознательно рискнуть своими эскадрами, честью и карьерой, чтобы единым махом разрубить накрученный политиками "гордиев узел". При этом все трое прекрасно понимали, что, входя в бухту, они почти обрекают себя на неизбежный бой, ибо как говаривал рейс-эфенди "не могут хворост и огонь безопасно лежать друг против друга".