Бастионы русской славы

История посмеялась над этим незадачливым предсказанием – бурное развитие Екатеринослава в последующие годы стало еще одним подтверждением жизненности политики Екатерины Вторая и Потемкина по освоению Северного Причерноморья.

Херсон, также, как и Севастополь, детище и гордость Потемкина, заложенный в Днепровском устье девятью годами раньше, уже превращался в крупный торговый порт. Город был полон разноязычной публикой, изобилием товаров и продуктов. Особенно внушительным был вид крепости, корабельных верфей и арсенала с пушками – он убеждал каждого лучше любых слов. Все это доставляло большое удовольствие Екатерине, а австрийскому императору стало не по себе от триумфальной арки, установленной при въезде в город, – на ней на греческом языке было написано: «Дорога в Византию».

15 мая состоялись спуск на воду готовых кораблей и закладка новых. Для императрицы был подготовлен специальный паром с алыми парусами, покрытый богатым персидским ковром. Трон государыни, установленный в центре парома, удивил ее своим великолепием, хотя она давно уже привыкла к роскоши. По шипевшему и дымившему салу на воду благополучно сошли сначала линейный корабль «Владимир», а потом еще два фрегата – «Иосиф II» и «Александр». Екатерина поднесла мастерам-корабелам серебряные подносы, на которых горками лежали деньги.

После Херсона Екатерина побывала в Бахчисарае, где пожелала на ночь остановиться во дворце крымского хана. А на другой день перед путешественниками, как в сказке, возник ослепительный Севастополь.

«Все придавало Севастополю вид довольно значительного города. Нам казалось непостижимым, каким образом в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможность воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот, утвердить порт и поселить столько жителей; это действительно был подвиг необыкновенной деятельности», – писал граф Сегюр.

В Севастополе гостям устроили демонстрацию флота с выходом кораблей в море. Иностранные наблюдатели передавали свои впечатления следующим образом: «Между тем как их величества сидели за столом, при звуках прекрасной музыки внезапно отворились двери балкона, и взорам нашим представилось величественное зрелище: между двумя рядами татарских всадников мы увидели залив верст на 12 вдаль и на 4 в ширину; посреди этого залива, в виду царской столовой, выстроился в боевом порядке грозный флот, построенный, вооруженный и совершенно снаряженный в два года. Государыню приветствовали залпом из пушек…

Линейные корабли, фрегаты и бомбардирские суда не только салютовали императрице, но и вели затем прицельную стрельбу по специально подготовленным целям, разрушая макеты крепостей меткими попаданиями ядер и поджигая их брандскугелями. Екатерина побывала на флагманском корабле, ради чего для нее была сшита адмиральская форма. В кают-компании государыня провозгласила тост за господ офицеров и за русский народ, способный на все, даже «выплескать моря и сдвинуть горы».

Каждый день приносил что-то новое: росли стены зданий, стропила покрывались крышей, из печных труб валил первый дымок. Уже явственны были очертания города. Величину его можно было видеть по охвату земли, от Южной бухты до той, которая ныне именовалась Карантинной. По всему этому пространству уже намечался рисунок будущих улиц, берущих начало от площади у самой гавани. Уже набережная кое-где одевалась камнем, и радовала глаз свежеструганным деревом маленькая пристань на западном мысу…

Это был Севастополь, и пусть у него еще не было официального названия, но в душах и сердцах своих первых новых обитателей он уже обретал свое извечное сокровенное имя, то, что когда-то было дадено ему свыше…

Севастопольская бухта

Каждый день приносил что-то новое: росли стены зданий, стропила покрывались крышей, из печных труб валил первый дымок. Уже явственны были очертания города. Величину его можно было видеть по охвату земли, от Южной бухты до той, которая ныне именовалась Карантинной. По всему этому пространству уже намечался рисунок будущих улиц, берущих начало от площади у самой гавани. Уже набережная кое-где одевалась камнем, и радовала глаз свежеструганным деревом маленькая пристань на западном мысу…

Это был Севастополь, и пусть у него еще не было официального названия, но в душах и сердцах своих первых новых обитателей он уже обретал свое извечное сокровенное имя, то, что когда-то было дадено ему свыше…

* * *

Знаменитый херсонесский колокол. Сколько помню себя, столько помню и его. Перед ним бьет в камни пена прибоя, за ним раскоп древнего городища. Покрытый вековой патиной, покоится над обрывом на мощных каменных пилонах, как старый воин на своем боевом посту.

История колокола – это история возникновения Севастополя. Еще не было и в помине самого города, а ветер еще не развеял дым Чесменской победы, когда в 1776 году в Таганроге его отлили из меди захваченных турецких орудий. До сих пор, если внимательно присмотреться, можно различить полустертую надпись: «Сей колокол… вылит… святого Николая Чудотворца в Таганроге из турецкой артиллерии весом… пуд 1776 года месяца августа… числа». Испещренный трещинами еще виден лик Николая Чудотворца с сияющим нимбом над головой. На противоположной же стороне колокола другой святой попирает ногами турецкий полумесяц.

В 1783 году колокол возвестил о рождении нового города.

По ком звонишь ты,
колокол бессонный,
Кого зовешь
чугунными стихами…

Ныне колокол молчит. Лишь мальчишки да вездесущие туристы иногда бросают в него камни в надежде услышать его голос. И тогда колокол глухо, по-старчески, стонет. И щемит сердце, ибо, кажется, что это доносится до нас голос былых эпох, стонет сама севастопольская земля.

Голос былых эпох… Было время, когда херсонесскому звону внимали многие поколения черноморцев и горожан. В дни первой обороны он также был в общем строю, и англо-французы часто слышали его призывный набат, оглашавший улицы и слободки, балки и бастионы. Может, именно поэтому, сразу же после отхода наших войск на Северную сторону, колокол был немедленно захвачен французами, как самый настоящий пленник. Опутанный веревками, его засунули в темный трюм и повезли через четыре моря в далекий Париж как самый ценный трофей Севастопольской битвы. Распятый на колокольне знаменитого Нотр-дам-де-Пари, он, по мнению экзекуторов, должен был веселить победителей своим звоном. Увы, этого не случилось. Низкий бас пленника столь сильно дессонировал с хрупкими колокольцами собора и заглушал их, что ему велено было молчать. Лишь иногда к колоколу поднимались любопытствующие парижане, чтоб своими руками потрогать заморскую диковинку. Побывал у херсонесского колокола и работавший тогда над романом «Собор Парижской Богоматери» Виктор Гюго.

Знаменитый колокол Херсонеса

Более полувека длится плен. Однако настали иные времена, и уже Париж стал искать расположения Петербурга – для совместной борьбы с Берлином и Веной. Так рождалась Антанта. «Верительной грамотой» этого союза предстояло стать молчаливому нотрдамскому пленнику. Решением французского правительства колокол был торжественно возвращен в Севастополь. Всех участников этого действа щедро вознаградили как российскими, так и французскими наградами, а севастопольцы вновь услышали медный бас своего патриарха.

Затем колокол стал свидетелем новых войн и новых испытаний. Мимо него пытался, крадучись, пробраться к спящему Севастополю вероломный «Гебен», чтобы своими пушками разбудить мировую войну на Черном море. Мимо него скорбно уходил в неведомую Бизерту российский флот в двадцатом году. А затем был ад второй осады, и у подножья старого колокола приняла последний бой горстка прижатых к морю моряков. К нему же спустя два года вновь пришли черноморцы, чтобы снова водрузить русский флаг над своей героической землей. И по сей день тело колокола-ветерана хранит на себе шрамы снарядных осколков.

Ныне колокол давно уже стал олицетворением единства древнего Херсонеса и славы нового Севастополя, местом паломничества и местом памяти.

Относительно обретения городом своего нынешнего названия существует легенда. Суть ее такова. Изначально императрица Екатерина Вторая, якобы, хотела назвать будущий Севастополь Херсоном (в честь средневекового Херсонеса), а будущий Херсон – Севастополем (как тогдашнюю главную базу Черноморского флота). Какая-то логика в этом была, но только внешняя и сиюминутная.

И вот курьеры получили засургученные пакеты с высочайшими указами о присвоении названий строящимся городам. Но пути господни неисповедимы! Отъехав от петербургских застав, курьеры завернули в один из придорожных кабаков и выпили лишку, а, выпив, попросту перепутали свои засургученные пакеты. Так Севастополь стал Севастополем, а Херсон – Херсоном. Когда об ошибке донесли императрице, мудрая Екатерина менять уже ничего не стала. – Как случилось, так, значит и должно быть! – якобы сказала она.

Однако это, скорее всего лишь красивая легенда. Как обычно бывает, в жизни все произошло куда более обыденно и прозаично. Вот точка зрения на этот счет историка Х1Х века В. Головачева: «…Порт носил все еще имя последней необитаемой татарской деревушки, забытой на северном берегу залива, – и потому Потемкин избрал для него, по выражению Дюбуа де-Монпере, фантастическое имя в греческом стиле – «Севастополь», что значит приблизительно – «почтенный город»; и имя это было утверждено за ним нашей императрицей в начале 1784 года.

Это новое название много упростило всю номенклатуру местности. Греческие ее имена, в описываемое нами время, никому у нас не были известны. Их восстановили только позднейшие археологи и нумизматы. Главный залив называли у нас тогда кто просто Ахтиаром, кто Ахтиарской гаванью. А южным его впадинам и вовсе не было никакого названия. С наименованием же адмиралтейской местности, то есть – местности, лежащей между нынешними Южной и Артиллерийской бухтами, «Севастополем» – дело несколько выяснилось. Многие уже стали называть главный залив, то есть самый Ктенус, рейдом, а большую его бухту Карабельной гаванью; и потом уже ориентировались от Севастополя, называя: «Первая бухта к востоку», «вторая бухта к востоку от гавани», «первая к западу от Севастополя», и так далее. Но так как первое впечатление бывает почти всегда прочнее, и притом запрета от Потемкина не было называть новое место, как кому угодно, то на всех картах и во многих официальных бумагах имя Ахтиара долго еще оставалось первенствующим, и было даже, на некоторое время при императоре Павле Петровиче, восстановлено за Севастополем официально».

С присоединением Крыма и основанием Севастополя существенно изменился и титул российской императрицы. Отныне она именовалась следующим образом: "Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская,

Владимирская, Новгородская, царица Казанская, царица Астраханская, царица Польская, царица Сибирская, царица Херсонеса Таврического…" Много ли городов в императорском титуле, владение которыми было приравнено к целому царству? Всего лишь семь! Но если Москва, Киев, Владимир – былые великокняжеские престолы, Новгород – былое государство-республика, а Казань с Астраханью отвоеванные татарские ханства, то Херсонес Таврический явно выпадает из общего перечня. Он стоит особняком и по времени и по своему значению. Почему в титуле значится именно Херсонес, когда, казалось бы, правильнее сказать "царство Таврическое" или " царство Крымское", даже "земли Новороссийские", казалось бы, были здесь куда логичней. В этом, на первый взгляд, малообъяснимом факте видится сразу несколько возможных побудительных мотивов.

Императрица Екатерина II

Первый из них, состоит, видимо, в том, что именно этот титул носил особый сакральный смысл, как символ легендарной столицы древних русов Орса-Корсуни. С этой точки зрения, титул царицы Херсонеса весьма логичен.

Во-вторых, этот титул показывал всем на никогда не прекращавшееся духовное единство Херсонеса с Русью и Россией.

В-третьих, принятие такого титула подчеркивало закрепление господства России над Черным морем, ибо именно Херсонес-Севастополь и являлся ключом к этому господству.

Наконец, в-пятых, принятие этого титула было весьма дальновидным, обращенным в будущее, шагом. Нет, совсем не глупа была матушка Екатерина! Далеко глядела, многое предвосхищала! А потому и титул ее, как царицы Херсонеса Таврического, наглядно демонстрировал всем, что владение Киевом и Севастополем были для нее с самого начала понятиями одного порядка, что было официально закреплено в императорском титуле. Согласно решению Екатерины Второй, Севастополь подчинялся только и не имел ни малейшего отношения к равному ему по значению Киеву.