Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда

В ходе последующей переписки между министерствами и оренбургским генерал-губернатором вопрос о снаряжении дипломатической миссии в Среднюю Азию был окончательно утрясен. При этом неожиданно для Катенина в решении вопроса об экспедиции его верным союзником стал директор Азиатского департамента Ковалевский.

* * *

К этому времени глава Азиатского департамента Егор Ковалевский уже самостоятельно разработал свой план разведывательных экспедиций в Среднюю Азию. Будучи человеком философского склада ума и опытным разведчиком, он решил сразу же провести комплексную разведку всего юго-восточного приграничья, послав туда сразу несколько торгово-политических миссий. Начальниками экспедиций Ковалевский предложил императору лучших из лучших.

Чтобы запутать англичан, миссии имели различные легенды. Так, подполковник Николай Игнатьев (недавний наш военный агент в Англии) должен был возглавить официальное дипломатическое посольство в Хиву и Бухару, ученый-востоковед Николай Ханыков – научную экспедицию в Восточный Иран (Хорасан) и Герат, а поручику Чокану Валиханову предстояло отправиться в далекий и таинственный Кашгар (Восточный Туркестан) с попутным караваном, под видом мусульманского купца. При этом все миссии имели схожие цели и задачи: глубокое изучение политического и экономического состояния стран Азии, выяснение уровня английского влияния и выработку мер по противодействию этому, а также изучение возможностей расширения нашей торговли. Всеми тремя экспедициями руководил Азиатский департамент Министерства иностранных дел, но в подготовке их принимало участие Военное министерство и Географическое общество. Не осталось в стороне и купечество, профинансировавшее эту невиданную по масштабу разведывательную операцию.

Одновременно деятельный Ковалевский привлек к глубинной разведке на Востоке молодого и талантливого географа Петра Семенова (будущего академика Семенова-Тян-Шанского). В 1856 году он отправил его, «под крышей» Географического общества, для исследования горной системы Тянь-Шаня, являвшейся тогда недоступной для англичан. Впоследствии Семенов-Тян-Шанский дал любопытную общую характеристику тогдашней связи научных изысканий с практическими потребностями России, которую активно начал продвигать Ковалевский: «Начало рассматриваемого периода было для России эпохой ее возрождения после Крымской кампании. Русское общество стремилось к оживлению наших торговых сношений с Передней Азией и очень заботилось о распространении с этой стороны сферы нашего влияния. В то самое время, как наше влияние так успешно проникало на северо-западную окраину Нагорной Азии – в Джунгарию и Северный Туркестан, весьма естественно было заботиться о распространении наших географических сведений, а также об оживлении наших торговых сношений и со стороны Каспийского бассейна».

Надо сказать, что Ковалевский был человеком практичным. Поэтому с первого дня своего руководства Азиатским департаментом, начал заинтересовывать в коммерческих связях с Востоком самых высокопоставленных сановников, не говоря уже о частных предпринимателях. Очень быстро на эту удочку клюнули даже члены императорской семьи, решившие таким образом подзаработать на акциях. Так Ковалевский весьма быстро сформировал весьма влиятельное и независимое от Горчакова лобби. Ну, а получив поддержку и деньги, можно было начинать активные действия против англичан в Средней Азии.

* * *

Как мы уже сказали, начальником главной из готовящихся экспедиций с правами посла и полномочного представителя российского правительства в Бухару и Хиву был назначен 27-летний полковник Николай Игнатьев. Его экспедиция являлась самой важной, но и самой опасной.

Если бы можно было окинуть с высоты взглядом всю огромную Азию, то взору предстали бы тысячи и тысячи караванных троп. Словно огромная кровеносная система, пронизывают они огромные просторы, питая их жизнью. Караванные пути – основа основ Центральной Азии. Им подвластно все: ханства и царства, народы и цивилизации. Порой кажется, что им подвластно само время.

К середине XIX века Хивинское, Бухарское и Кокандское ханства контролировали огромную территорию почти с половину Америки, простиравшуюся от Каспийского моря на западе до гор Памира на востоке. Признанным центром азиатской торговля является легендарная Бухара, от которой на юг и север, на запад и восток пролегали караванные пути. Хива, Коканд, Самарканд, Карши, Шахрисабз, Термез и Хорезм начисто проигрывали торговую конкуренцию Бухаре.

Особой статьей доходов у азиатских ханов являлось взимание торговых пошлин. Их собирали все и везде. Поэтому купцы и странствующие торговцы вынуждены были задирать цены на товары. Но так было всегда, и это никого не удивляло. В Бухаре, в отличие от многих других ханств и княжеств, пошлина традиционно была небольшая. Потому и купцов в городе всегда тьма-тьмущая. Мудрые бухарские эмиры давно смекнули, что, уменьшая пошлину и увеличивая число торговцев, они всегда останутся с хорошим барышом.

Самая оживленная торговля поэтому всегда была в Бухаре. Она начиналась в январе и продолжалась до начала мая. В это время в городе работало до десятка больших караван-сараев и столько же базаров. Помимо этого, в разгар торгового сезона открывалась и большая ярмарка, на которую съезжались купцы со всего эмирата, а также из Персии и Афганистана, из Индии и Бадахшана, из России и Тибета и даже из дальней Аравии. Порой казалось, что в Бухаре торгуется, продает и покупает весь мир! По этой причине именно бухарские купцы всегда лучше всех были осведомлены в торговой конъюнктуре.

Через Герат в Персию, в Бухару вывозили овечью шерсть, сухофрукты, кошениль (для получения кармина) и другие местные товары, взамен которых приобретали опиум из Мешхеда и кожи. Из Кабула везли самый лучший – серый с синеватым отливом каракуль. Из Индии – кашмирские ткани, пряности, индиго, сахарный песок, лекарственные зелья и самоцветы и, конечно же, английские товары.

Английская экспансия в Индии серьезно ударила по азиатским торговым центрам. Если раньше индийские товары в Европу шли только через них, то теперь англичане доставляли свои товары в Европу морем. Что касается самих английских товаров, то они так же вносили диссонанс в давно сложившуюся систему азиатской торговли.

В караван-сараях и на базарах теперь кипели нешуточные страсти. Индийские купцы предлагали, помимо всего прочего, английское сукно. Товар был действительно хорош, но и цена соответствующая. Чтобы убрать конкурента, торговавшие нашим сукном оренбургские и астраханские купцы немедленно снизили цену. И пусть наше сукно было несколько хуже качеством, чем английское, но теперь покупатели предпочитали именно его. В далекой Калькутте только щелкали зубами от злости. Но сбивать цену не могли, так как тогда его продажа просто бы не покрыла бы затраты на производство и доставку. Убытки же были столь ощутимы, что чиновники Британской Ост-Индской компании, будь на то их воля, были готовы двинуть вместе с со своими купцами колониальные полки…

Часть индийских товаров предприимчивые бухарцы, хивинцы и кокандцы сразу же везли в Кашгар, где меняли на слитки серебра, которое, в свою очередь, тоже продавали. У прикаспийских туркмен покупались войлоки, ковры и паласы, торговали взамен тканями. Степные казахи торговали овечьей и верблюжьей шерстью, кожей и арканами. Кроме этого, казахи покупали в Бухаре и других городах местные товары, для последующей их перепродажи в Оренбурге. В торговле с казахами посредническую роль играли каракалпаки, поставлявшие скот и пушнину. Эта торговля приносила хорошую прибыль и первым, и вторым, и третьим. Среди прочих товаров к середине XIX века взлетел в цене хлопок, который шел теперь не только на текстиль, но и на изготовление пороха, а значит, стал товаром военным и стратегически важным!

Что касается торговли среднеазиатских ханств с Россией, то она всегда была нелегка и опасна из-за постоянных степных междоусобиц, во время каждой из которых враждующие стороны с особым удовольствием грабили попавшихся под руку купцов, как бухарских, так и русских. Рост торговли со Средней Азией, с одновременным сокращением экспорта промышленного сырья в страны Европы, заставил русских купцов все чаще обращаться к мысли об активных действиях на Востоке. Так, журнал «Вестник промышленности», отражавший взгляды русских торговцев и промышленников, опубликовал явно программную статью востоковеда Ивана Березина «Об учреждении Азиатской компании в начале нынешнего столетия».

Из Бухары в Россию традиционно везли, прежде всего, сукно, шелковую алачу, плетеную саранжу, крашеную и белую бязь. Обратно – меха, красители и воск, ну и, конечно же, сукно. С Кокандом и особенно Хивой мы торговали значительно меньше. В целом среднеазиатские ханства представляли для России интерес как новые рынки сбыта промышленной продукции. Но это было далеко не главным побудителем к продвижению России в степи и пустыни Азии.

Главной бедой, исходившей от всех трех среднеазиатских ханств, являлось процветавшее там рабство. При этом наиболее ценными рабами традиционно считались именно русские, которых массово похищали в приграничных степных районах. Порой число рабов в Бухаре, Коканде и Хиве насчитывало десятки тысяч. Разумеется, такое положение дел не могло быть терпимым во второй половине XIX века. С похищением людей надо было кончать и чем скорее, тем лучше.

И все же самым главным побудителем необходимости продвижения в глубь степей и пустынь было все же стратегическое соперничество с Англией в Азии, от которого зависело будущее двух великих держав. Поработив Индию, захватив и подчинив близлежащие княжества, включая Афганистан, Англия готовилась переварить в своем бездонном желудке и среднеазиатские ханства. А это значило, что тогда на юго-восточных границах России возникла бы целая коалиция враждебных нам проанглийских государств. Таким образом, помимо вечно враждебной Европы, Россия получила бы и враждебную, вооруженную англичанами Азию. Допустить этого было просто нельзя. Именно поэтому первой разведывательно-политической экспедицией должна была стать экспедиция именно в Бухару и Хиву.

* * *

Что касается предложенного Ковалевским начальником бухарской миссии Николая Игнатьева, то, будучи сыном генерала, тот делал блестящую карьеру. Надо отдать должное, человеком Игнатьев был незаурядным. После окончания с отличием Пажеского корпуса вышел корнетом в лейб-гвардейские гусары. Затем была учеба в военной академии, которую Игнатьев окончил с серебряной медалью. После этого служил обер-квартирмейстером армейского корпуса в Эстляндии. В 1956 году молодого капитана неожиданно взяли на Парижский конгресс, где Игнатьев с головой окунулся в большую политику и политические интриги. При этом на конгрессе ему поручили первое самостоятельное дело – участие в международной комиссии по разграничению земель в Бессарабии. Там Игнатьев сумел перебороть австрийского и английского коллег, отстояв наши интересы, чем вызвал признание руководителя делегации графа Алексея Орлова. Наградой за успешный дипломатический дебют стал орден Станислава 2-й степени.

После этого молодой военный дипломат был брошен в самое пекло Большой Игры – военным агентом в Лондон. Англичане, кстати, сразу восприняли нового игрока самым серьезным образом. За Игнатьевым была установлена слежка, а все его связи и предпочтения немедленно фиксировались. Несмотря на это, Игнатьев и здесь проявил себя с лучшей стороны – филеров обманывал, а информацию добывал. К тому же в своих донесениях, предугадав неизбежность восстания сипаев в Индии, он указывал на необходимость поддержать Персию против Англии в затруднительную для последней минуту. Нашего посла графа Киселева Игнатьев убеждал с молодым азартом:

– Я верю в русско-персидский альянс. Сегодня нам с персами нечего делить, к тому же у нас общий враг – Англия, против которого мы можем прекрасно дружить.

– Да вы, батенька, настоящий персофил! – отшутился Киселев, впрочем, в тот же вечер известивший министра, что в лице Игнатьева Россия могла бы заполучить толкового посла в Тегеране.

Увы, столь перспективное назначение не состоялось. Игнатьев впоследствии утверждал, что отказался от поездки в Персию сам, побоявшись «принять на себя новую должность без достаточной подготовки и не удовлетворить ожиданиям». Так ли все было на самом деле, мы не знаем.

Надо сказать, что Игнатьев всю жизнь являлся и убежденным англофобом. Однако, когда было надо, умело маскировался. Так, будучи в Лондоне, он пользовался в высшем свете известной популярностью. Впоследствии английские историки с сожалением признают, что Игнатьев умело дурачил их министерство иностранных дел, легко добывая там нужную информацию. Так главный лондонский картограф Джозеф Кросс впоследствии признался, что русский дипломат скупил у него через подставных лиц все самые новые карты Азии. В конфиденциальных бумагах Форин-офиса молодого русского разведчика характеризовали как «умного и ловкого типа». Надо сказать, что лучшей школы для будущего игрока Большой Игры, чем работа в логове противника, невозможно было и придумать.

Продолжая работать в Лондоне, Игнатьев доставлял англичанам немало хлопот. Так, однажды в Британском музее впервые был выставлен новейший образец патрона. По причине большой секретности смотреть на него можно было только издали. Игнатьева это, разумеется, не устроило, и он решил вопрос по-своему. Совершенно невозмутимо Игнатьев подошел к стенду, на глазах оторопевшей охраны, нагло взяв секретный патрон, положил его к себе в карман. Когда служители пришли в себя и, окружив Игнатьева, потребовали вернуть патрон, Игнатьев отказался и, сославшись на дипломатическую неприкосновенность, покинул музей, скрывшись в посольстве. Разразился страшный скандал. После этого Игнатьеву ничего не оставалось, как покинуть Лондон. В Петербурге похитителю сделали формальное внушение, но, когда тот выставил на стол императора добытый патрон, то наградили флигель-адъютантскими аксельбантами.

А затем Игнатьев, получив отпуск, отправился в длительное путешествие. Посетив Константинополь, он затем познакомился со Смирной, Бейрутом, Яффой, Иерусалимом и Египтом. Восток уже захватил его сердце и душу. Разумеется, молодой разведчик проехал по Малой Азии и Египту не ради развлечений. Итогом поездки стал целый том его докладных о военно-политической ситуации в изученных странах. Любопытно, что именно этой поездкой Игнатьев заявил о себе как о последовательном и твердом славянофиле. В Праге Игнатьев встретился с известными тогдашними славянофилами Палацким и Добрянским. После нескольких кружек чешского пива молодой дипломат заявил:

– До моего нынешнего путешествия я не мог постичь всего значения православия и славянизма в политическом положении Европы и Турции. Ничто не может сравниться с тем влиянием, которое имеет Россия на единоверные восточные племена!

Палацкий с Добрянским переглянулись, мол, нашего полку прибыло!

Заметим, что идеям славянофильства Игнатьев останется верен до конца жизни.

Надо ли теперь объяснять, почему в 1858 году именно Игнатьев был избран Александром II для выполнения секретной миссии в Средней Азии?

* * *

Итак, еще ни о чем не подозревавшего Игнатьева вызвали в Военное министерство.

– Вам предлагается возглавить военно-дипломатическую миссию в Хиву и Бухару! – огорошил флигель-адъютанта военный министр Сухозанет. – Согласны ли?

– Ваше высокопревосходительство, о столь высокой награде я не мог даже мечтать! – щелкнул каблуками гвардейских сапог Игнатьев.

– Что ж, – усмехнулся министр. – Настрой у вас хороший, а это уже половина успеха!

Он открыл ящик стола и достал оттуда пару новых полковничьих эполет:

– А это вам от государя, авансом. Так вы будете выглядеть солидней!

Получив необходимый инструктаж в Военном министерстве, Игнатьев на другой день получал уже инструкции в МИДе от многоопытного директора Азиатского департамента Ковалевского. Здесь разговор затянулся надолго.

Как профессиональный разведчик, Игнатьев должен был решить в поездке ряд задач. Во-первых, выяснить, насколько политически и экономически глубоко проникли в этот регион англичане, и по возможности подорвать их влияние в Хиве и Бухаре. В столице были не на шутку встревожены слухами и возросшей английской активностью в этих ханствах. Кроме этого, от миссии требовалось произвести топографическую съемку реки Амударьи и заключить торговые договоры с Хивинским и Бухарским ханствами и, самое главное, напрочь пресечь вмешательство англичан в дела ханств, фактически установив барьер их продвижению на север. Помимо этого, Игнатьеву была дана инструкция установить с Хивой и с Бухарой коммерческие связи, обеспечив режим благоприятствования и безопасности для наших купцов. Решающая схватка за выгодные рынки Центральной Азии только начиналась, и Петербург намеревался ее выиграть. Разумеется, как всякий серьезный игрок Большой Игры Игнатьев должен был собрать как можно больше военных и политических сведений, и, наконец, ему предписывалось выяснить все о возможности судоходства по Амударье, а также о маршрутах, ведущих в Афганистан и в Индию. Задачи, стоявшие перед Игнатьевым, были, прямо скажем, запредельно сложными.

Инструктируя Игнатьева, Ковалевский особо остановился на индийском вопросе:

– Индийских купцов окружать вниманием, вселяя в них недоверие к Англии, а ежели пожелают бежать в Россию, обещать убежище.

– Следует ли мне содействовать созданию антианглийского военного союза между Афганистаном, Персией, Бухарой и ближайшими к Индии независимыми владетелями?

– Здесь вопрос тонкий, – покачал головой Ковалевский. – Если целью этого союза будет являться противостояние Англии, то это мы приветствуем. Однако Хива и Коканд войти в сей союз не должны, ибо из-за вечной своей вражды сразу его развалят.

Уже провожая Игнатьева, Ковалевский доверительно сказал:

– Будьте все время настороже и никогда не доверяйте англичанам. Большая Игра беспощадна к слабым, особенно на дальних окраинах. Я бы очень желал, чтобы вы вернулись живым и здоровым!

– Все сделаю как должно! – заверил Игнатьев.

Впоследствии Игнатьев так описал свой отъезд из Петербурга: «Многие из знакомых прощались со мной – как бы в последний раз пред моею гибелью. Моих родителей осаждали самыми зловещими предсказаниями. Покойная императрица Александра Федоровна (вдова императора Николая I. – В. Ш.) благословила меня образом Божией Матери и поцеловала. Слезы умиления брызнули у меня, когда она стала упрекать вошедшего в это время к ней государя (Александра II. – В. Ш.), что он меня напрасно посылает…»