О драмах Чехова

Когда чеховские герои делают попытку воплотить свои грезы о труде в конкретные образы, они ограничиваются одним неопределенным указанием на то, что их идеал может быть осуществлен на кирпичном заводе. Характеристики грядущего царства всечеловеческого счастья они не делают. Что именно делает далекую столицу обетованным эдемом, они не знают. Симптомы надвигающейся здоровой и сильной бури ими не выяснены.

Они ищут «новой» жизни, они веруют в «новую» жизнь, они стремятся к «новой» жизни, повинуясь, глазным образом, голосу инстинкта.

II

«Город наш существует уже двести лет, в нем сто тысяч жителей, и ни одного, который не был бы похож на других, ни одного мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть или страстное желание подражать ему… Только едят, пьют, спят, потом умирают… родятся другие и тоже едят, пьют, спят, и чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством, и жены, обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетет детей, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери»…[42 - Слова Ферапонта («Три сестры», действие четвёртое).]

Такова характеристика представителей «буржуазного» общества, фигурирующих в драмах г. Чехова. Если же прибавить к этому, что те из обитателей «мещанского» города, которые все-таки протестуют против мещанских идеалов, которые стремятся к «новой» жизни, все без исключения «едва начали жить, становятся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны», а в более зрелом возрасте «утомленные», надорванные, надломленные, с тяжелой головой, с ленивой душой, без веры, без любви, без цели, как тени, скитаются среди людей и не знают: кто они, зачем живут, чего хотят», – то мы убедимся, что вся галерея персонажей чеховских драм сводится к сонму «мертвецов», неизменно «повторяющих друг друга».

Наличность персонажей, повторяющих друг друга, уничтожает тот обычный у наших писателей род драмы, в котором живость действия обусловливается разнообразием характеров, в котором интрига зиждется на игре самых противоположных страстей и интересов.

Но мало того, что герои чеховский драм неизменно «повторяют один другого»: в пределах своего душевного мира каждый из этих героев, по их собственному признанию, постоянно «повторяет самого себя».

Но раз герои постоянно повторяют самих себя, этим самым уничтожается другой обычный род современной драмы, – драмы, в которой центр тяжести составляет психологические развитие действующих лиц, развитие внутренней борьбы, развитие и столкновение страстей, происходящее в тайниках души каждого отдельного героя.

Далее, из драм г. Чехова устранен еще один жизненный элемент современной драмы: г. Чехов, как мы отмечали в прошлый раз, последовал примеру писателей восьмидесятых годов: он не остановил своего внимания на современных формах общественной и экономической борьбы за существование; он ограничился обрисовкой лишь тех проявлений человеческой жизни, которыми исключительно интересовались люди восьмидесятых годов; он заглянул лишь в моральный и психический мир современного «серенького» человека или, точнее, современного «серенького» буржуа.

Правда, замкнувшись в избранную ими область, он дал недосягаемые образы художественного творчества, он дал замечательно тонко выполненную картину «томления» и «гнилой» скуки буржуазного общества. Но, рисуя «сереньких» буржуа лишь в моменты томления и гнилой скуки, он не упомянул о других, не менее интересных и важных моментах жизни современного общества.

Он не показал, как живут современные люди вне сферы чисто салонных отношений, он не раскрыл нам всех тайн их рабочих кабинетов.

Вот почему его драмы далеки от третьего рода современных драм – от драм, в которых все действие сводится к столкновению общественно-экономических интересов и борьбе общественно-гражданских принципов и мотивов.

Взамен драмы характеров, драмы психологического развития, драмы общественно-гражданских мотивов, исходя из основных посылок своего художественного кругозора и своего миросозерцания, г. Чехов создал совершенно новый, оригинальный тип современной драмы.

В этой новой драме развитие действия совершенно остановилось. В этой драме интрига не играет никакой существенной роли.

Отдельные акты этой драмы не объединены друг с другом строго логической связью. Они не более, как отдельные эпизоды, как отдельные сцены из монотонного повествования об однообразной жизни серенького общества. И каждый такой эпизод и каждая такая сцена – повторение, с небольшими вариациями, предыдущего эпизода, предыдущей сцены.

Единственным фактором, который все-таки придает ряду отдельных эпизодов и сцен характер повествования, является время. «Бег» времени исполняет ту роль, которая некогда принадлежала действию.

Вглядитесь во внутреннюю структуру «Трех сестер», служащих наиболее ярким примером «новой» драмы, созданной г. Чеховым.

В течение всей пьесы герои только и делают, что повторяют друг друга и самих себя. И для того, чтобы несколько варьировать эти повторения, автор заставляет своих героев повторяться во времени, проводить их через различные эпохи их существования: между отдельными частями драмы протекают месяцы и годы. В продолжение первых трех актов «Трех сестер» мы свидетели многолетнего «хода» жизни изнывающих в томлении «гнилой скуки» героинь.

Чем же, спрашивается, заполняется эта многолетняя жизнь героев? Что составляет истинное содержание драмы, раз в ней выкинуто развитие внешнего и психологического действия?

Чеховские герои живут исключительно, с одной стороны, теми инстинктивными порывами к «новой» жизни, теми исканиями новизны, о которых мы выше упоминали. Пересмотрите внимательно реплики действующих лиц в «Трех сестрах»: все эти Тузенбахи, Вершинины, Ирины, Ольги, Маши, Андреи заняты, главным образом, мечтаниями то об идеальном труде, то о царстве всечеловеческого счастья, то о райской жизни в далекой столице. Подобные мечтания составляют настоящие Leitmotiv'ы[43 - Лёйтмотив (нем. Leitmotiv, букв. – ведущий мотив) – мотив, оборот, повторяющийся в произведении (преимущественно музыкальном) в качестве характеристики или условного обозначения персонажа, предмета, идеи.] чеховской драмы.

С другой стороны, жизнь чеховских героев проходит в смене различных стихийных настроений, порожденных гипнозом однообразного существования.

«Хорошая погода сегодня. Я не знаю, отчего у меня на душе так светло»[44 - Слова Ирины («Три сестры», действие первое).].

«Меня как-то все пугает сегодня»[45 - Слова Ирины («Три сестры», действие четвёртое).].

«И у меня вдруг точно крылья выросли на душе, я повеселел, стало мне легко и опять захотелось работать, работать… Только вот вчера произошло что-то, какая-то тайна нависла надо мной»[46 - Слова Ирины («Три сестры», действие четвёртое).].

«Не понимаю, отчего я испытываю такое беспокойство»[47 - Слова Треплева («Чайка», действие четвёртое).].

«У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… Златая цепь на дубе том… Ну, зачем я это говорю? Привязались ко мне эти фразы с самого утра»[48 - Слова Маши («Три сестры», действие первое).].

Предчувствия, ничем не объяснимые странные делания, непонятное повышение или понижение чувства жизнеспособности, неизвестно почему навязывающиеся фразы и образы – таковы типичные симптомы стихийных настроений, овладевающих чеховскими героями.

В обрисовке подобных стихийных настроений, равным образом, как инстинктивных исканий «новой жизни», сказался ортодоксальный представитель восьмидесятых годов, последователь философии агностицизма. Он с особенной силой подчеркнул роль иррациональных элементов: для того, чтобы представить зрителям картину вполне стихийной жизни, он прибег даже к тому, что усилил значение сценической обстановки и сценических аксессуаров: обстановка явилась у него органическим элементом драмы, приобрела символический характер (вспомните, например, какую роль обстановка играет в третьем акте «Трех сестер», занятом описанием тревожной ночи во время пожара).

Реформировавши таким образом, драматическую технику, г. Чехов приблизил русскую драму к известному типу символических ибсеновских драм. Он произвел коренную реформу драматической техники и произведенная им реформа находилась в самой тесной зависимости от характера той общественной среды, которую пришлось наблюдать автору «Трех сестер».

В. Шулятиков.

Курьер. 1901. № 70.

notes

Примечания

1

Новодворский Андрей Осипович (1853–1882) – беллетрист-народник, печатавшийся в «Отечественных записках». Псевдоним – Осипович Н. – из дворянской семьи, которую содержал своим заработком с 13-летнего возраста. Был отправлен в Ниццу на средства «Литературного фонда». Умер от туберкулёза. Наиболее известное произведение – роман «Эпизод из жизни ни павы ни вороны» (1877).

2

Гаршин Всеволод Михайлович (1855–1888) – известный русский писатель, был связан с народническим журналом «Русское богатство». Для многих рассказов («Четыре дня» (1877), «Трус» (1879), «Художники» (1879), «Красный цветок» (1883), «Сигнал» (1887) и др. характерны обострённое восприятие социальной несправедливости.

3

Мамин Дмитрий Наркисович (1852–1912) – русский писатель. Псевдоним – Сибиряк. Ещё будучи студентом, печатает рассказы в газетах и журналах, рассчитанных на массового читателя («Русский мир», «Сын отечества», «Кругозор»). В 80-е годы Мамин фактически заново вступил в литературу, составив себе имя романами и очерками из жизни Урала. Первый роман этого цикла – «Приваловские миллионы» – был напечатан в журнале «Дело» (1883), затем последовали «Горное гнездо» («Отечественные записки», 1884), «Жилка», «Дикое счастье»(«Вестник Европы», 1884), «Три конца» («Русская мысль», 1890), «Золото» (Северный вестник», 1892), «Хлеб» (Русская мысль», 1895). Основная тема «уральских» романов – власть денег над душами отдельных людей и над судьбами целых социальных слоев.

4

Альбов Михаил Нилович (1851–1911) – русский писатель-беллетрист. В тринадцатилетнем возрасте он послал свои «Записки подвального жильца» в «Петербургский Листок» И. Арсеньева, где рассказ и вышел в свет. Печатался в «Петербургской газете», «Сыне Отечества», «Воскресном Досуге». Первая серьезная вещь – роман «Пшеницыны» – помещен в «Деле» (1873). Большой литературный успех имела повесть «День итога» («Слово», 1879). За этим в свет вышли повести «До пристани», «Неведомая улица», «Конец Неведомой улицы». Известность писателя возросла после напечатания его романа «Ряса» (1883).

5

Баранцевич Станислав Казимирович (1851–1927) – плодовитый прозаик. Его повести и рассказы печатались в «Деле», «Вестнике Европы», «Отечественных Записках», «Русской Мысли», «Северном Вестнике», «Труде», «Живописном Обозрении», «Устоях», «Всемирной Иллюстрации», «Новостях», «Русских Ведомостях» и др. Он много писал и для детей

6

Скабичевский Александр Михайлович (1838–1910) – известный русский критик. С 1868 года был приглашён в ближайшие сотрудники обновлённых Некрасовым «Отечественных Записок». Вошёл в историю русской критики такими работами, как «Сорок лет русской критики, от 1820–1860 гг.», «История русской цензуры» и «История русской новейшей литературы, от 1848–1890 гг.». Им написаны критические статьи о Писареве, Гончарове, Л. Толстом. Отдельным изданием вышли «Беллетристы-народники» и «Собрание сочинений» (в 2-х томах).

7

Одна из известнейших работ А.М. Скабичевского. СПб., 1891.

8

Данная книга, построенная на полемике с высказываниями Михайловского, стала первой большой работой Е.А. Соловьёва о современной ему литературе.

9