Портреты замечательных людей. Книга первая

ни обломать, ни улестить.

Попытки их не удавались,
стоял он твёрдо на своём,
хотя они над ним старались
и пирогом, и батогом.

В своей истории подробной
другой какой-нибудь народ
полупохожих и подобных
средь прародителей найдет.

Но этот – крест на грязной шее,
в обносках мерзостно худых —
мне и дороже, и роднее
иноязычных, не своих.

Ведь он оставил русской речи
и прямоту, и срамоту,
язык мятежного предтечи,
светившийся, как угль во рту.

Варлам Шаламов

Суриков. «Боярыня Морозова»

Попрощаться с утренней Москвою
Женщина выходит на крыльцо.
Бердыши тюремного конвоя
Отражают хмурое лицо.

И широким знаменьем двуперстым
Осеняет шапки и платки.
Впереди – несчитанные версты
И снега, светлы и глубоки.

Перед ней склоняются иконы,
Люди – перед силой прямоты
Яростно земные бьют поклоны
И рисуют в воздухе кресты.

И над той толпой порабощённой,
Далеко и сказочно видна,
Непрощающей и непрощёной
Покидает торжище она.

Старая вера

В Ярославской области, недалеко от памятного Углича, живёт строго по уставу Николо-Улейминский женский монастырь. Это единственный в России старообрядческий женский монастырь.

Можно подумать, что он стоит на отшибе, но на самом деле он расположился на развилке времени. Обитель основал ростовский инок, старец-странник Варлаам. Монастырь основан был во второй половине 15 века и чудом дотянул до наших дней. Польско-литовские шайки, которые рыскали по Руси, добирались до монастыря и оставили после себя могилы павших защитников обители. Советская власть накладывала свою длань: монастырь использовали как зернохранилище, колонию для заключённых и психоневрологический диспансер. Только спустя семь десятков лет обитель возвратили Церкви.

…Игуменья монастыря матушка Олимпиада встречала меня в городе. Она была за рулём недорогой машины. Перед въездом в монастырь остановилась и сказала, что пойдёт открывать ворота. Меня это удивило, и я поспешил за ней.

* * *

– Вы сами открываете ворота, матушка Олимпиада?

– Да.

– У вас нет сторожей?

– Нет. Господь Бог нас охраняет.

Странно это было слышать: я ведь насмотрелся, знаю, что московские монастыри охраняют пуще, чем военные объекты, но привратник из меня, скорее всего, получится. Матушка Олимпиада мне доверила закрыть за ней ворота, и беседа наша дальше продолжалась в храме.

– У нас в монастыре три храма, но один пока не действует. Мы молимся в Надвратном храме, он связан с нашим келейным корпусом, и нам не надо выходить на улицу, чтобы пройти в храм. А вот где мы с вами сейчас беседуем – это Введенский храм, он тоже освящён. На втором этаже мы молимся на богородичные праздники, а на первом этаже планируем создать музей. И остался у нас Никольский собор. Что мне удалось там сделать – это ликвидировать в подвале воду, там было полно воды, она размывала стены и подклеп, и всё это было в таком страшном аварийном состоянии. Сейчас воды и подтопления нет, слава Богу.

– Сколько инокинь в монастыре?

– На сегодняшний день 12 инокинь, в том числе две схимницы. Возраст у всех преклонный: до 70 лет у нас четыре человека, остальным под 80 и больше. Хотелось бы, безусловно, видеть молодых, чтобы было будущее у монастыря, пока этот вопрос для нас очень больной, но Господь всё устроит. Когда я пришла сюда 17 лет назад, то здесь были всего три насельницы.

– Откуда вы пришли? Как звали вас в миру?

– Константинова Ольга Ивановна. Я приехала сюда из Омска, а родом из Красноярского края, закончила там десятилетку и поехала к старшей сестре в Омск. Поступила в строительный техникум, потом окончила институт, у меня два строительных образования.

Больше 30 лет проработала в городской администрации, в управлении капитального строительства. Потом прослышала, что у нас есть старообрядческий женский монастырь, решила всё оставить, хотя было что оставлять, и приехала сюда.

– Не жалели никогда об этом?

– Владимир, я считаю, что это единственный правильный выбор в моей жизни. Мы приехали сюда вдвоём с сестрой, она была старше меня на 17 лет.

– У вас была семья?

– Мужа я похоронила до ухода в монастырь. У дочки с зятем пятеро детей, и все дети у них приёмные, своих они не дождались и стали брать из детского дома.

– Они вас навещают?

– Они были у меня три раза.

– За 17 лет?!

– А больше и не надо. Мы ведь всё-таки ушли из мира.

– Я бывал в монастырях Москвы, и часто возникало чувство, что попал на ярмарку, в торговые ряды: народ снуёт, передвигаются монахи на машинах по монастырю, я даже, грешным делом, думал, что им, бедным, некогда и помолиться в суматохе, а у вас тут словно на другой планете…

– Сейчас у нас ворота и калитка закрыты, но мы не закрыты для тех, кто хочет нас увидеть и услышать, наведываются и туристы к нам. Мне звонят из городского департамента культуры и туризма, мы договариваемся, и они приезжают два-три раза в месяц.

– Однако если нет туристов, значит, нет доходов и нет средств на содержание монастыря. Разве не так?