Кавказская слава России. Шашка и штык

– Вот и займешься. Если времени хватит. А тебе, Николай Сергеевич, один эскадрон выслать с Паленом. Для связи. Один, как приказано, отправишь за фуражом. Остальные держи в кулаке, наготове. Чтобы в любой момент мог выдвинуть их, куда мне понадобится… Четырнадцатое, говорите? Это, стало быть, еще… уже послезавтра. Хорошо, если бы оно оказалось правдой. Тогда, может быть, хватит времени укрепиться…

Глава третья

I

В ночь на одиннадцатое ноября выпал снег и похолодало. Температура упала градусов на семь – восемь, и у речных берегов вырос припай, пока еще тонкий, с острыми краями, обращенными на течение. Березина еще не стала, но льдин заметно прибавилось, они сделались больше и тяжелее, их не так уже легко крутила струя, разве что умудрялась чуть повернуть и отжать в сторону.

Те, кто разместился в городе, по домам обывателей, спокойно отлежались под защитой рубленых стен. А Ланской вывел полк из города, разместил на открытом месте, где гусар вряд ли смогли бы застать врасплох.

Всю ночь александрийцы жгли костры, грелись у открытого огня, растащив на дрова заборы, окружавшие дома предместья, кое-где порушили и сараи. Генерал на подобное самовольство смотрел сквозь пальцы. Его занимало совсем другое. Он поставил часовых по периметру лагеря, выслал несколько конных разъездов патрулировать берега левого притока Березины, неширокой, заболоченной речки с коротким, почти непроизносимым названием, где на одну гласную букву пришлось четыре согласных.

Утром Ланской, Приовский, Мадатов, Новицкий, еще несколько офицеров поехали в город, навестить командира седьмого эскадрона, раненого еще на том берегу, во время стычки с конным резервом Домбровского. Пулей из тяжелого седельного пистолета ему перебило руку чуть выше локтя, да так неудачно, что хирурги предпочли отнять предплечье совсем. Майор только начал оправляться после операции, только-только ужас случившегося несчастья начал уступать место боли: режущему, мозжащему ощущению, превозмогающему все остальные чувства, заглушить которое врачи не имели никаких средств. Александрийцы напоили товарища водкой почти до беспамятства, распушили госпитальное начальство и неспеша возвращались к лагерю.

– Нет, гусары, лучше сразу, чем в госпиталь. – Ланской первый решился разбить молчание, что сковало его людей подобно речному льду. – Что косишься, полковник, думаешь – командир опять за свое? А ты бы согласился, как Вострецов, так день за днем, неделя за неделей?

– Я – нет, – коротко отозвался Приовский.

– Вечером опомнится – кто ему снова нальет? Будет колотить здоровой рукой по полу от боли и злости, а вокруг десятки таких же, как он. На грязных, вшивых матрасах, под холодными шинелями и плащами, в дымной, выстуженной комнате, с равнодушными полупьяными докторами…

Ланской прервался и запыхал носогрейкой, надеясь, что она еще не вовсе потухла.

– У вас, ваше превосходительство, воображение, как у какого-нибудь европейского романиста, – с почтительной иронией промолвил Новицкий.

Генерал затянулся, выдохнул волокнистую струйку. Впрочем, и не курившие офицеры тоже пускали ртами дымки.

– У меня, Сергей Александрыч, воображения нет. Воображение солдату вещь совершенно лишняя. Что толку перед боем представлять в подробностях, как тебя полоснут через час саблей по шее или пулю в брюхо засадят? – Он помолчал, а потом добавил, словно пересиливая себя: – У меня память хорошая. Сам дважды вот так валялся. Правда, ежели честно, то – лишь один. Со второй раной меня гусары везли в повозке, свой полковой лекарь пользовал. Нога от тряски болела ужасно, но все было лучше, чем в лазарете, потому как чувствовал, что со своими. И водки нальют, и слово доброе скажут. Выпьешь, поговоришь, и вроде не так уж сверлит, не так саднит. А в первый раз и рана была пустяшнее – улан французский мне пикой плечо проткнул, да провалялся в два раза дольше и такого натерпелся, что… Впрочем, гусары, если разобраться, память солдату тоже не надобна.

– Смотря что помнить. – На этот раз Приовский не согласился с командиром полка. – Как бить тебя, нужно выбросить. Как ты бить, надо перед глазом держать. Помнить и себе, и другим.

– Не понимаю: о чем спорим? – решился открыть рот и Мадатов. – И хорошее помнить надо, и плохое. А иначе так и будем в одну и ту же волчью яму проваливаться.

Все замолчали, и Валериан тоже сжал губы, понимая, что попал сейчас в самое больное место. Все знали приказ командующего армией – отдыхать и довольствоваться, и у каждого было предчувствие чего-то неприятного, пожалуй, даже страшного, что может случиться в самое ближайшее время.

– Проезжал мимо твоего батальона, Мадатов, – начал снова Ланской. – Бутович опять с гитарой, офицеры вокруг него с кружками. Песенку поют, ту самую – не боимся Удино!.. Молодым простительно, сам помню, что когда-то поручиком был. Но адмирал о чем думает? Возгордился, что поляков разбил? Сообразить силы наши, какого исхода можно бы ждать. И то они полдня перед мостом держались. А ушли, между прочим, в порядке. Тысячи две, я думаю, Домбровский увел, сила немалая. В авангарде нашем, у графа Палена, едва ли намного больше. Что же командиры думают – французы уже повымерзли к чертовой матери?! Или стоят у Орши, Кутузова дожидаются?!

– Приезжал человек от Сеславина, говорит, что Бонапарт идет быстро. Армия его мерзнет, две трети уже оружие бросили, чтобы ловчее было бежать. Но гвардия еще держится, и Ней с Даву…

– Да знаю я, ротмистр, – оборвал Новицкого генерал. – И что к Витгенштейну улан отправили связь налаживать, тоже знаю. Не знаю только, что мы в этом городишке забыли!

– Адмирал взял город, он не хочет его отдавать, – проронил сухо Приовский.

Ланской только развел руками.

– Да не удержим мы этот Борисов! Тесный, отвратный, мухами засиженный город! Реку надо между собой и неприятелем ставить. А она у нас за спиной. И мостик узенький. Его брандскугелями зажечь, и делай с нами что хочешь.

– Жечь его не захочет. А нам, да, у реки не отбиться…

– Поедемте в лагерь, господа, побыстрее, – предложил Валериан. – Что-то неспокойно мне сегодня. Не спалось, не лежалось и не сидится.

Ланской покосился на Мадатова.

– Думаешь, мы с Приовским хотя бы час подремали? Ладно, гусары, рысью…

Они покинули город, проехали полверсты по вытоптанному полю и, еще не увидев лагерь, услышали его отчетливо – трубы, ржание лошадей, громкие, резкие команды эскадронных. И тут же увидели нескольких конных, выскочивших из-за цепочки деревьев, протянувшихся от реки до болота.

– Чернявский! – Валериан узнал скачущего первым поручика. – Что-то случилось!

Фома осадил своего жеребца прямо перед Ланским. Поднес два сложенных пальца к козырьку кивера.

– Ваше превосходительство! Подполковник Снегирев передает…

Командир шестого эскадрона, старший по званию, остался и старшим в полку после отъезда командира и батальонных.

– Бонапарт надвинулся? – хмыкнул Ланской.

– Так точно. Прискакал офицер от Твериновича. Их эскадрон ушел с графом Паленом…

– Знаю я! – рявкнул Ланской. – Знаю, кто ушел с графом Паленом! Что с эскадроном? Где авангард?

– Бегут, – бросил Чернявский страшное слово, словно ударил саблей.

– М-да, – протянул Ланской, оборачиваясь на командиров своих батальонов. – Вот оно и Удино!..

II

Из слов поручика, прискакавшего с полувзводом к полку, опередившего отступающий авангард часа на три, Валериан понял, что граф Пален заразился уверенностью адмирала и двигался довольно беспечно. Пехота шла плотными колоннами по узкой дороге, драгуны с гусарами пробирались сырыми лугами, в высокой, пожухлой от ночного заморозка траве, где голодные лошади и на рысь переходили весьма неохотно. Дозорных выслали, но они тоже, скорее всего, дремали в седле, добирали минуты сна, прерванного ранним подъемом.

Когда же грохнули первые залпы, все смешалось мгновенно. Французы знали о приближении русских, заняли перелесок, вокруг которого изгибалась дорога, и ударили по нашему флангу двумя батареями. Мушкетеры с егерями не устояли и побежали назад. Один батальон тридцать восьмого решился броситься в штыки на невидимого противника; его подпустили почти к опушке, встретили картечью и выбили почти на треть. Кавалерию же нашу опрокинули кирасиры полковника Дюбуа.

– Они представились? – спросил Ланской.

– Офицера занесла лошадь, и мы взяли его с собой.

– С ним можно поговорить? – поинтересовался Новицкий.

– Уже, к сожалению, нет. Убежать решил, но отъехал недалеко. Перед этим кое-что успел рассказать. Корпус маршала Удино…

Ланской мрачно кивнул своим неприятным мыслям.

– К нему отошла дивизия Домбровского. Они уходят от Витгенштейна, спешат к Борисову. Должны очистить путь главным силам. Наполеон тоже подходит, но сколько переходов ему осталось, француз не знал.

– Немного, – уверенно сказал Ланской. – Если Бонапарт собирался быть у Березины четырнадцатого, он будет здесь не позже тринадцатого… Новицкий, в город, доложишь графу и адмиралу. Полк строить в колонну! Мадатов, возьми два эскадрона, скачи к Земцову, узнай, что там, чем можем помочь…

В штабе армии уже знали, что отряд Палена отступает. Валериан понял это, услышав, как зашумели городские улочки. Своих людей он повел в обход города, чтобы колонну не расстроила сумятица, неизбежная при неудачном повороте дела.

Земцов был не слишком-то рад гусарам.

– Чем вы мне поможете, князь? Мне бы здесь пионеров две роты, да еще одну батарею конной. Тогда бы я эту дамбу прикрыл. А теперь смотрите…