Норма

Хохол сидел на земле, вытирая разбитый нос.

Женька толкнул его ногой:

– А ну, уматывай отсюда!

Хохол с трудом встал и побрёл. Женька поднял Сычёву фуражку, кинул ему вслед:

– Передай начальнику, шестёрка!

Хохол поднял фуражку, побрёл дальше.

– А ты чего стоишь? – Женька подошёл к Сашке. – А ну вали отсюда!

– Да чего ты, Жень?

– Вали, кому сказал!

Сашка сплюнул, зашагал прочь. Опавшая листва зашуршала под его ногами.

– Ну вот, огребли ребята. – Женька потрогал оплывающую бровь. – Да… синячок обеспечен. Издержки производства, бля…

– Дерёшься ты, я скажу! – Сергей хлопнул его по плечу. – Отработал, а?!

– А ты тоже хорош. На лежачего полез, нет чтоб мне помочь.

– Так я ж добить его, суку, хотел, чтоб не встал, гадина!

– А мне вон досталось тем временем…

– Ничего, Жень, щас пузырь раздавим, вылечим. Дай пятак приложу! Пятак надо. У тебя есть?

Зашарили по карманам.

Женька вдруг замер, открыл рот:

– Ёб твою мать!

Он осторожно вытащил из кармана куртки растопыренную пятерню. Пальцы были выпачканы в норме. Женька обиженно чмокнул:

– Во бля… я ж выложить не успел… а этот хуй меня ногой. Пакет разорвался. И она жидкая была, хоть пей…

Он держал руку перед собой.

– А может, не вся вытекла? – робко спросил Сергей.

– Да какой там… – Изгибаясь, Женька пальцами другой руки достал разорванный пакет. – Вообще-то не вся ещё…

– Ну и порядок. Чего такого? А куртку Людка твоя постирает.

– Будем надеяться. – Женька посмотрел на пакет и тряхнул головой. – Ну ладно, делать нечего.

Он подставил рот под дыру, сжал пакет ладонями. Жидкая норма потекла в рот.

– Жек! Мож, я сбегаю пока? А то закроют.

– Давай.

– Чего брать-то? Пузырь или краснуху?

– Пузырь.

Сергей повернулся и бодро зашагал к магазину.

Женька высосал из пакета норму и, скомкав, приложил его к пылающей брови. Моргать было больно, висок онемел, бок слабо ныл.

– А у них всегда так. – Эра выпустила в эмалированную миску седьмое яйцо. – Получают много, а жить нормально не умеют. В конце месяца занимать плетутся.

– Точно. – Аня колола орехи, выбирая из скорлупы в стакан.

– Машка приходит – вся разодетая, в янтаре, в кримплене. «Эра, дай взаймы». И знает ведь, к кому идти.

– Это конечно.

– К Соловьёвым сунулась однажды – отказали. А я вот просто, Ань, и не могу отказывать. Не умею.

Эра кинула яичную скорлупу в ведро и металлическим веничком стала взбивать яйца с песком.

– Ты у нас Христосик.

– Сама себя ругала не раз, дура, чего я, действительно? А вот не могу. А Машка сотню – цап! И до свидания. На следующий день загул у них. Гости. В получку отдаст, в конце месяца – опять.

– А он не заходит?

– Нет, что ты. Это же элита, разве снизойдет до технократии какой-то? У них и гости все такие – индюки. В замше да в коже.

– А он член союза?

– Давно. Трехтомник выходит, Машка говорит.

– Не читала ничего?

– Читала, Ань. Муть мутью. Производственный роман. Он любит её, она в завкоме, он бригадир. Бригада – завалящая, из последних. Не справляется. Бригада сыпется, текучка кадров. Она его критикует. А он ревнует её к главному инженеру. Кончается всё, правда, хорошо. План перевыполняют, и они женятся. Старый литейщик тост говорит. Молодые хлопают. Всё.

– Кошмар…

– Да, еле до конца осилила. Вообще-то у него сборничек рассказов есть. Там лирика такая деревенская. Вроде и ничего, но с другой стороны – сколько можно? Надоело.

– Крем сейчас будем или после?