Роман

– Безусловно. Однако, когда талант принимается публикой с такой лёгкостью, это может повредить ему. Я имею в виду талант исполнительский. Человек в таких условиях быстро теряет чувство меры, перестаёт трезво оценивать себя.

– Но, дядюшка, это зависит от человека. – Роман отодвинул пустую тарелку и принялся вытирать губы белой салфеткой с тем же вензелем НВ. – По-моему, Любаня как никто трезво оценивает себя. Она запрещает даже вслух хвалить её игру.

– Рома, ну какая женщина способна трезво оценить себя! – развёл руками Антон Петрович. – Если она умеет это делать, значит, просто это загримированный мужчина. Сей род лукав. И в лукавстве черпает силу.

– Какие глупости, – отозвалась тётушка, вставая и направляясь к маленькому плетёному столику, на котором стоял, попискивая, самовар.

– Позвольте, сударыня. – Дядюшка встал с нарочитой проворностью и перенёс самовар на стол.

Вскоре Роман пил из низенькой китайской чашки душистый, крепко сдобренный мятою чай, а на столе вместо солёностей стояли вазочки с вареньем и мёдом.

Разговор шёл о новом увлечении молодого гостя.

Уже более года, как Роман оставил место адвоката и занялся живописью, беря частные уроки и посещая рисовальные классы. Отправляясь в Крутой Яр, он просил тётю Катю выслать заботливо упакованные им этюдник, холсты и краски через неделю, полагая, что не стоит живописать в предпасхальную седмицу.

– Значит, ты теперь рыцарь кисти и палитры. – Антон Петрович прихлёбывал чай из своей огромной фарфоровой кружки.

– И мольберта, – добавил Роман, накладывая себе прямо в чай клубничного варенья.

– Да. И мольберта, – серьёзно произнес дядя, пространно вздохнув. – Что же. По-моему, это расчудесно. Знаешь, я всегда настороженно воспринимал сообщения Катерины и Любани о твоих успехах в области права. Всё-таки зная твой характер… Слава Богу, что ты ушёл оттуда.

– Но, с другой стороны, это давало неплохой доход, – осторожно вставила Лидия Константиновна.

– Ерунда. Главное – человек свободен…

– Тётушка, я же даю уроки студентам. Конечно, получается гораздо меньше моего прежнего заработка, но мне хватает.

– Ну и прекрасно, – одобрительно тряхнул белыми кудрями дядя Антон. – Деньги хороши, когда не залёживаются в карманах. В противном случае от них начинает тошнить. Меня, признаться, жуткое любопытство съедает по поводу твоего художества.

– Меня тоже, – добавила Лидия Константиновна.

– Страшно интересно. – Дядя допил чай и, чмокнув губами, с лёгким стуком опустил кружку на стол.

– Я уверена, что Рома всё может делать талантливо.

– Тётушка, вы преувеличиваете. Я ведь совсем недавно увлёкся живописью.

– Ромушка, а что тебя сподобило на это?

– Трудно объяснить… – Роман пожал плечами. – Я давно, с детства, завидовал художникам.

– Вот это здорово! – воскликнул дядя. – Завидовал!

Значит, пойдёт дело. Если б ты сказал: преклонялся, любил, уважал, – я бы в тебя не поверил. Завидовал! Это замечательно.

– Я попросил тётю Катю выслать все мои принадлежности через неделю. После Пасхи.

– И это верно. Богу – Богово, Аполлону – Аполлоново. И всё-таки мне страшно хочется посмотреть на твои картины.

– Картины – это громко сказано. В основном я пишу этюды.

– Пейзажи?

– Да.

– Ну, тогда здесь ты отведёшь душу.

– Надеюсь, дядюшка, – промолвил Роман и тут же спросил: – А что, Красновские приезжали прошлым летом?

– Приезжали, – ответила тётушка, – все вместе приезжали.

– Как они поживают?

– Слава Богу, хорошо. Пётр Игнатьевич преподаёт в академии, Надежда Георгиевна проводит спиритические сеансы.

– А Зоя?

– Зоечка? Она чудно расцвела за последнее время. Такая милая стала, красивая.

– И уже замужем, наверно?

– Нет, не замужем.

– Нынче они приедут?

– Грозились в мае.

Роман кивнул и молча допил свой чай. Антон Петрович, неожиданно задумавшись о чём-то, сидел с отрешённым взглядом, теребя снятое пенсне. Лидия Константиновна стала убирать со стола.

За стёклами террасы сквозь облака проглянуло солнце, узкий луч упал на край стола.

– Спасибо, тётушка.

– На здоровье, Рома.

Роман встал, подошёл к мутным стёклам. Разросшаяся сирень тёрлась о них голыми ветками.

– Пойду-ка я пройдусь, – бодро решил вслух Роман.

Его реплика вывела дядю из забытья.

Он зашевелился, вздохнул, надел пенсне и тяжело приподнялся:

– Пойди, пойди. Погуляй по нашим палестинам. Я бы тебе составил компанию, да извини, брат, что-то кости ломит с утра.

– Не беспокойтесь, дядюшка. Я всё здесь знаю наизусть.

– Только непременно надень сапоги, Рома, а то промокнешь.