Не говори, что время быстротечно… Лирика, размышления

И над обидчиком простёртым
Я руку властно протяну
В лицо в холодных каплях пота
В последний миг его взгляну.
И у костров, где пилигримы
На звёзды смотрят в тишине,
Пою о древних паладинах,
Любви, и вере, и мечте…

Во времени я потерялся.
В системе коридорных дней.
И выйти тщетно я пытался
В закрытую снаружи дверь…

Память наша ли – наше проклятье…

Память наша ли – наше проклятье,
Наша мука, немыслимый груз.
По ночам – тенью тёмного платья,
Или хохот безжалостных муз

И листает страницы былого —
И портрет на стене и глаза,
Звук когда-то забытого слова,
Чьи-то в комнате там голоса…

Тяжко давит на слабые плечи,
Грубо смотрит, скривила лицо.
И опять эти тихие речи,
И опять то блеснуло кольцо.

Память наша ли в пыльных чуланах,
Под тяжёлым замком сундуков.
Память наша – кровавая рана
С толстым слоем засохших бинтов,

Ничего чтоб: ни вздоха ни стона,
Ни строки старых, блеклых чернил…
И в безумном кручении снова
Ты боишься остаться один.

Шум пиров – чтоб ушли эти мысли,
Календарь, полон важных что дел —
Чтоб забыть, что горою нависли:
Не успел. Не сказал. Не сумел.

Цезарь. Иды Марта

Почему люди предают ближнего? Что должен чувствовать – не говорить, даже не думать – а чувствовать человек, предавший ближнего, когда остаётся один, а внутри – комок? А с другой стороны – жертва. И тут мы вспоминаем Гамлета. Мы все помним «быть иль не быть», но не этот вопрос мучает Гамлета, а тот, что идёт дальше – «Быть иль не быть – вот в чём вопрос. / Достойно ль / Смиряться под ударами судьбы, / Иль надо оказать сопротивленье».

С каймой багряной плащ в моей руке.
На что иду, что встречу – всё я знаю
Тот прорицатель нищий, мне в толпе,
Открыл Богов сегодня предсказанье:

Про след кровавый на большой луне,
Про полный диск в ночи, про Иды праздник.
Ты, нищий, думал: Цезарь в стороне,
Там спрячется, как низкий соучастник?

Уйдёт, чтоб им облегчить торжество?
Чтобы быстрей забыть им это действо?
Я Цезарь, нищий! Имя пусть моё
Останется как память о злодействе.

Вот я в сенате. В лица им гляжу.
Глаза отводят. Страшно – что ж, понятно.
Пусть я не жизнью – смертью пригвозжу
Проклятье на их души безвозвратно…

Не бойся, Брут, тебе я помогу,
Ведь спас тебя. Ведь мы друзья с тобою.
Свои глаза с лица я отведу
И повернусь к тебе своей спиною…

Спасибо, друг. Удар я твой узнал.
Помог ты мне. Ведь жить с душевной раной —
Нет, невозможно. Вот я здесь упал —
На пол сената в тунике кровавой.

Мой рваный плащ набросьте на лицо.
Не для меня – для вас, чтобы смелее.
Чтобы забыть быстрей. И чтоб кольцо
Она сняла, щеками не краснея.

Я знал на что иду, куда приду.
Я Цезарь! Мне не надо ворожеи.
Я знал, когда и где я упаду.
Я знал предателей, что выйдут из-за тени.

Остался жить я в имени своём.
Остался Брут, но так ли вы хотели?
Кровавый плащ. След на песке вдвоём.
И на щите я. А не липкой тенью[1 - Иды марта в Древнем Риме праздник мартовского полнолуния. По современному календарю это примерно двадцатые числа марта. В этот день Цезарь был убит заговорщиками. Последним движением Цезарь поворачивается к Бруту и в этот момент Брут входит в историю. Брут был не просто другом Цезарю. Цезарь спас Брута в одном из сражений. Как, должно быть, было больно Цезарю получить именно этот удар… Иды Марта, возглас: «И ты, Брут!» – стали одним из синонимов предательства самого близкого человека.].

Гефсиманский сад

Весь мир спасти… Или разрушить —
Планеты, звёзды, облака…
Зачем с изменою мы дружим,