Все лорды Камелота

– Вы с ним знакомы? – настороженно уточнил я.

– Нет, до этого дня не были. Но я много о нем слышал, когда он был первейшим из слуг Божьих в Британии.

– Откуда же вы узнали, что он там живет?

– Узнал. – Задумчивость отразилась на лице валлийца. – Откуда-то узнал. Не помню. Может, кто-то рассказал? Одно могу сказать точно: я должен идти туда вместе с вами.

– Но почему?

– Сие мне неведомо. Пути мои в руце Господней, – гордо ответствовал святой. И слова его были поддержаны хлопаньем крыльев виверны, словно аплодисментами.

– А с чего вы взяли, что мы собираемся к его высокопреосвященству?

Признаться, когда я задавал этот вопрос, мною двигал чисто спортивный интерес, однако ответ моего собеседника превзошел все ожидания:

– Но ведь это же так!

Ничего не попишешь, к святым вообще тяжело подходить с точки зрения общих мерок, а уж к святым валлийским, то есть совмещающим небесное водительство с врожденным упрямством, тем паче. Я беспомощно развел руками и вызвал Лиса.

– Але, Капитан, шо у тебя опять стряслось? – встревоженно поинтересовался мой напарник.

– Ничего особенного. Я просто хотел сказать, что нас в «богомолье» будет сопровождать спутник. Вернее, два спутника.

– Кто такие? Я их знаю?

– Пожалуй, да. Это Каранток и его виверна.

– Ух ты, елкин дрын! Шо ж это им неймется-то? – удивился Сережа.

– Без комментариев. Может, у святого там религиозный диспут намечается. Может, ему просто нужно пообщаться с кем-то из своего круга. Одним словом, Божья воля.

– А, ну да, ну да. Одного поля ягодицы. А шо, пусть идет, все веселее будет.

Прощание с Ллевелином было недолгим, но грустным. Поставленный перед фактом нашего отъезда и не имеющий реальных оснований нас удерживать, Страж Севера огорченно выговаривал новоиспеченному лорду Камелота, какой тяжелый час настал для Британии и как нужны сейчас ей такие доблестные сыны, как мы. И что, невзирая на горькую измену Мордреда и исчезновение славного Артура, он и все, кого он сможет собрать под свои знамена, будут стоять на защите законов, данных нашим добрым королем, и духа славного рыцарства Круглого Стола.

– Кто, как не мы должны возродить Камелот во всем его величии? Кто, как не мы, его верные рыцари, должны спасти императорский венец Британии от посягательств тех, чьи руки запятнаны изменой и предательством?

В глубине души я был согласен с герцогом, однако у нас было свое задание, и с этим приходилось считаться. Пообещав Ллевелину вернуться как можно скорее, мы оседлали коней, раздобыли мула для увязавшегося за нами святого и направились к черным гранитным скалам, видневшимся с высоты старинной римской руины.

Итак, наш путь лежал «во владения» архиепископа Кентерберийского, где, если верить достопочтенному сэру Томасу Мэлори, находилась одна из могил короля Артура.

Впрочем, мог ли я верить этому разбойнику и беспутнейшему из рыцарей, после всего того, что нам некогда пришлось пережить вместе. Почти месяц сидели мы с ним в одной камере Ньюгейтской тюрьмы, пока при помощи Лиса и графа Уорвика Делателя Королей, не распрощались с ее угрюмыми сводами, позабыв при этом поставить в известность своих сторожей.

Правда, вскоре сэр Томас вновь вернулся туда. Но кто знает, не случись этого, довелось бы ему поведать миру о славных приключениях короля Артура и рыцарях Круглого Стола, словом, обо всем том, о чем я рассказывал ему долгими промозглыми ночами, чтобы хоть как-то скоротать время до рассвета. Меня несказанно забавлял этот процесс.

Щелкая зубами от пробирающей до костей сырости, я вещал отчаянному сокамернику о гордой отваге Ланселота, о верности сэра Кэя, добавляя время от времени красочности своим повествованиям за счет обширных цитат из книг самого Мэлори, читанных еще в Итоне. Каюсь, грешен. Тем самым я неумолимо впутывал бедного узника во временной парадокс. Но, может быть, хоть в этом мире я бы именовался не уменьшительно ласкательно сэром Тором, а полностью – Торвальдом, и никто бы не приписывал мне в отцы короля Пеленора, невесть где, невесть когда соблазнившего мою мамашу.

Вообще с родством и хронологией у Мэлори нашего мира, как показал личный опыт, были большие проблемы. Чего стоит один Галахад, сын Ланселота от Элейны, который на самом деле был его родным племянником, или Моргауза, жена короля Лота Оркнейского? Откуда взялась эта самая Моргауза, для меня до сих пор остается загадкой. Женой короля Лота была Моргана, которую сэр Томас отчего-то выдал замуж за короля Горры Уриенса. Однако мало того, что Уриенс до сих пор не был женат, он был лишь одним из тамошних танов, а Горра никогда не являлась королевством.

Некий исследователь из Бретани, изучая этот героический цикл, задался целью составить хронологию артуровской эпохи. Выводы его были весьма неутешительны. Из них следовало, что вчера на камланнском поле семидесятидевятилетний король Артур, сопровождаемый восьмидесятидвухлетним сэром Кэем, отважно рубились с шестидесятилетним юношей Мордредом, в то время как не менее шестидесятилетний сэр Ланселот на берегах Арморики изнывал от корсиканской страсти к перезрелой нимфетке леди Гвиневере каких-то там сорока четырех лет от роду. Ну что ж, как говорится, другие времена – другие нравы. Но лично у меня одно представление о том, что короля Артура, скрюченного артритом и страдающего от ревматических болей, приходится подсаживать в седло при помощи римского подъемника, а то и вовсе поднимать магическим заклинанием, словно Мерлин камни Стоунхенджа, вызывало улыбку не менее загадочную, чем улыбка Джоконды.

Мы выступили в путь, едва лишь взошло солнце. Признаться, я не люблю ранние побудки, но на войне как на войне. Задержись мы с выездом, и пробираться во временное пристанище архиепископа нам бы пришлось в потемках, а будет ли Господь столь любезен еще раз, что проведет нас мимо притаившихся под зеленой осокой трясин, позволив даже не замарать ног, оставалось невыясненным. Возможно, чтобы проявить свою особую милость к святому, он разверзнет земную твердь под ногами пары заядлых грешников. Сейчас же у нас был вполне реальный шанс добраться до резиденции его преосвященства еще засветло и, завершив все наши дела, переночевать и на следующий день вернуться так же засветло в лагерь Ллевелина.

Мы долго ехали молча, словно досыпая в седлах. Над головами, расправив кожистые крылья, парила виверна, не хуже стрелки компаса указывающая курс на скрытые за лесной чащей скалы. Звериные тропы, мало приспособленные для странствия всадников, то и дело заставляли спешиваться и отклоняться в сторону от нужного нам направления. В этих случаях встревоженная тварь резко сбрасывала высоту и орала негодующе удивленно, словно возмущаясь, куда это мы пытаемся улизнуть с указанного ее хозяином пути.

– Скажи-ка, святой, – глядя на синеющее небо, в котором носилась недовольная виверна, ни с того ни с сего спросил Лис, – а ты на этом, как его, коелбрене, читать умеешь?

Черты Карантока стали резче и строже, и чело его нахмурилось. Он помолчал немного и изрек с нескрываемым презрением:

– Коелбрен – богомерзкое писание диких колдунов и шарлатанов, носящих имя друиды, или же дервиды. Коснея во грехе, они не почитают истинным триединство Господа нашего. Но, укрываясь в лесах и пещерах, творят свои злодеяния, постигая язык птиц и тварей земных, разговаривая с рыбами и гадами ползучими, раскрывая тайны камней и деревьев. Коснея во грехе, носят они белые одежды, и, видя этот цвет чистоты, знания и духовного единства, люди именуют их пророками и носителями закона. Люди почитают их, прося выступать судьями в спорах и прорицателями судеб. Один раз в семь дней они выходят к народу и рекут, становясь лицом к светилу: «Пред оком Бога, оком правды…» – Он замялся, вслушиваясь в собственные слова, словно удивленный их звучанием. – Господи, я ли говорю это? Друиды, их приспешники барды и ученики их овидды, – тут глаза святого распахнулись изумленно, и речь стала маловразумительной, – …зеленые мантии… музыка и медицина… закон… одеяния голубые… грех… музыка… истина… слово Божье… богов… Грех, грех, грех!!! – Каранток перекрестил собственный рот. – Оборони, Господи!

– Что это с ним? – ошарашенно глядя на нашего спутника, спросил Лис. – По-моему, у святого лихорадка.

– Нет ничего лучше при лихорадке и жаре для утешения возмущения первичных жизненных сред, чем растение, посвященное земле, – худворт.[9 - Худворт – шлемник.] Для того же, чтоб извлечь из сего чудесного растения его излечивающую силу, след взять одну унцию изрядно высушенной травы и, поместив в глиняный сосуд, залить ее крепчайшим медом, вдвое большим по объему, чем худворт. И настаивать так пол-луны. После чего процедить и, собрав в бутыль, давать по одной капле на каждые десять фунтов веса четырежды в день.

Каранток, видимо, отчаявшись усмирить поток речи, вырывающейся изо рта, прикрыл его ладонью и, сделав мученическое лицо, стал подгонять пятками смирного мула, неспешно влачившего свою святую ношу.

– Капитан, ты чего-нибудь понял?

– Ну, если вместо крепчайшего меда взять, скажем, спирт. То, пожалуй, вполне…

– Я не о том! – прервал меня Лис. – По-моему, у святого, уж не знаю, в честь чего случился сдвиг по фазе. Башка нихт, полная абстракция.

– Прострация, – поправил я.

– Да тут шо в лоб, шо по лбу. У него там уже вава на всю голову.

– Ох, – вздохнул я, – кто их знает, этих святых! Мало ли что ему САМ по закрытой связи нашептал. Одно слово – свято-о-ой!

Глава 8

Господь, пожалуй, единственный коллектив авторов, не требующий гонорара за свои писания.

    Вольтер

Густая тень скал-близнецов ползла все дальше, уже полностью закрывая группу, ведомую к хижине отшельника.

– Слава Всевышнему! – бормотал едущий рядом с нами Каранток, сохранявший стоическое молчание со времени своего вдохновенного повествования о друидах. – Нынче доведется мне воочию узреть преосвященного Эмерика и насладиться его высокомудрыми наставлениями. Ибо кто, как не он, есть светоч христианской веры, и кто, как не он, поможет укрепиться в истинной вере страждущему грешнику, искушаемому бесами. Защита Господня да пребудет со мной!

Непонятно, кто был слушателем неистового валлийца. Уж во всяком случае, не мы с Лисом, да и виверна, кружащая над лесом в поисках удобного места для посадки, вряд ли могла слышать его слова. Мне почему-то казалось, что святой пытается убедить себя в чем-то весьма для него самого неоднозначном.

Ветхая лачуга примаса[10 - Примас – глава национальной церкви.] Британии уже была видна, как на ладони, когда ликование нашего спутника было прервано неожиданным лисовским возгласом:

– Могила!

– В каком смысле? – спросил я, памятуя о том, какой цветисто многозначной может быть речь моего друга.

– Да вот, шагов тридцать влево от хижины. У подножия скалы, – указал Рейнар. – Самая что ни на есть натуральная свежая могила.