Сеятель бурь

Грязь, ударившая из-под копыт во все стороны, еще не успела опасть, когда послышавшийся издали женский крик окончательно убедил нас, что добраться до Вены в идиллическом спокойствии не удастся. Кони намётом вынеслись на холм, и мы с Лисом воочию смогли разглядеть последствия лесной засады.

У самой подошвы возвышенности, там, где дорога забирала вверх, заставляя экипаж замедлить ход, пару минут назад разыгралась нешуточная схватка. Берейтор, вооруженный карабином, лежал под колесом рухнувшего набок экипажа, и лужа крови расползалась из-под его неподвижного тела. Второе колесо еще крутилось над ним, словно пытаясь умчаться с места происшествия. Чуть поодаль, вцепившись намертво в поводья, лежал кучер. Должно быть, последние ярды кони волочили его по земле. Рядом бились в конвульсиях две из четырех упряжных лошадей. Пятеро вооруженных мерзавцев суетились вокруг кареты, и еще один готовился представить отчет о своих действиях святому Петру. Должно быть, берейтор все же успел выстрелить, прежде чем слететь с козел.

Дорога была усыпана распотрошенным багажом господ Дювилей. Однако те секунды наблюдения, которые мы смогли себе позволить, давали основание предположить, что парижские наряды не представляют для разбойников никакой ценности.

– Открываем огонь с дистанции пять—семь ярдов. Бьем с ходу на поражение. Если что – я дальше работаю шпагой, ты меня прикрываешь.

– Мог бы и не говорить, – в тон мне отозвался Лис, наматывая уздечку на запястье и взводя курки седельных пистолей. – Чай, оно не в первый раз! Ну что, Капитан, понеслась душа по кочкам!

Упоение победой – бич многих полководцев, куда более прославленных и опытных, чем устроители лесной засады. Занятые изучением шляпных картонок и баулов с платьями разбойники не позаботились выставить охранение, а потому заметили нас лишь тогда, когда кремни пистолей уже высекли искру, и язычок пламени скользнул к затравочному отверстию.

Три ствола выплюнули свинцовые орехи почти в упор, не оставляя надежды лесным бродягам. Еще один, пытавшийся было схватить прислоненный к кузову экипажа штуцер, сделал шаг в сторону, однако, наклонившись в седле, я все же достал его кончиком шпаги и промчался дальше, оставляя на горле несчастного глубокую кровавую рану. Последний нападавший, не теряя времени, устремился в лес, небезосновательно полагая, что всадники не рискнут преследовать его среди кустов, корневищ и поваленных деревьев. Расчет его был верен. Здесь, на дороге, мишенью был он, там же роли полностью менялись.

– Лис! – крикнул я. – Прикрой меня! Только осторожно, у сбежавшего бродяги за поясом было два пистолета. Я гляну, что там с французами.

– Да что с ними может статься? – укрываясь за перевернутой каретой, проговорил Лис, перезаряжая свои пистолеты. – Небось ласты склеили.

Меня невольно передернуло от такой бесчувственности. Насколько я мог знать своего храброго напарника, циничный порою на словах, он был надежным другом, когда доходило до настоящего дела. Оглядываясь на придорожные кусты и прислушиваясь, чтобы при случае отреагировать на вспышку или щелчок спускаемого курка, я начал поиски.

Карета была пуста, но выбитые стекла и следы борьбы свидетельствовали, что мсье Дювиль не утратил присутствие духа и после крушения экипажа. Валявшийся на полу жилетный пистолет был разряжен, а дверца кареты снаружи была заляпана кровью. Судя по глубоким бороздам в дорожной грязи, разбойники выволокли пассажиров и тащили их по земле в сторону обочины. Еще раз окинув взглядом кусты, я, настороженно озираясь, направился туда, куда вели следы.

Мсье Рене и его очаровательная супруга находились там, где я и ожидал их увидеть, – на обочине дороги. Господин Дювиль едва слышно стонал, его сюртук был сорван и валялся поодаль, жилет распахнут, и из-под него на белой рубашке с правой стороны расплывалось кровавое пятно. Мадам Сюзон была, кажется, невредима, но без сознания. Я поднял ее с холодной земли и, стараясь не оскальзываться, понес к экипажу. Расслабленное тело француженки обмякло в моих руках и оттого казалось вдвое тяжелее.

– Как успехи? – не сводя глаз с леса, поинтересовался Сергей.

– Плохо, – коротко проговорил я. – У мадам глубокий обморок, а мсье, похоже, не жилец. У него дырка в лёгком примерно с полдюйма. Надо попробовать поставить карету на колеса, может, удастся его спасти – до Вены недалеко, а там наверняка найдутся толковые врачи.

– Пока мы поставим карету, пока сбрую с четырех персон на две перемастрячим, пока до Вены доплетемся – француз уже наверняка в ящик сыграет. Причем заметь, Капитан, ты, конечно, мужик здоровый, но в одиночку ни тебе, ни мне карету не поднять. А если мы вдвоем ее на колеса ставить будем, тут нас из двух стволов и положат.

– Что же ты предлагаешь? Не оставлять же здесь раненого и женщину без чувств?

– Ну, без чувств – это поправимо. А раненый… Вальдар, ты только пойми меня правильно, ну шо он в этой галантерее на колесах откинется, шо мы его верхом повезем – разницы нет. Со святыми упокой. Давай-ка лучше по старинному тамплиерскому обычаю: по двое в седло и – гори оно все синим пламенем.

В словах Лиса, несомненно, был резон. И все же опасение растрясти тяжелораненого не давало силы согласиться с его предложением.

– Я перевяжу Дювиля и попытаюсь остановить ему кровь, – точно не слыша слов Сергея, бросил я, начиная спуск в кювет, за которым лежало тело умирающего француза.

Странна природа человека! Менее получаса назад я более чем недвусмысленно предложил ему наделать отверстий друг в друге, теперь же рисковал жизнью, чтобы, быть может, на считанные минуты продлить его существование. Но пока француз был еще жив и силился не терять сознание, а стало быть, оставлять попытки его спасти было недостойно.

– Благодарю вас, граф, – порывисто дыша, выдохнул он. – Прошу вас, снимите мне корсет. – Он прикрыл глаза, отдыхая после длинной фразы.

Я рванул его рубаху. Манера светских львов затягиваться в сбрую из костяных пластин, чтобы подчеркнуть талию, могла вызвать усмешку, но, судя по всему, сейчас эта импровизированная кираса, хоть и на самую малость, смягчила удар. Не имея времени разбираться с многочисленными крючками, я вытащил из сапога отточенный метательный нож, оружие последнего шанса, и начал быстро вспарывать им плотную ткань галантерейной упряжи. Почувствовав свободу, грудь француза начала вздыматься сильнее. Я откинул в сторону ставшую ненужной рванину, но в этот момент раненый снова открыл глаза.

– Не заботьтесь обо мне, рана смертельна. Я офицер, знаю, что говорю. В корсете… от крючков третья пластина слева… достаньте ее.

Я молча повиновался, и спустя считанные мгновения в руках у меня оказался зашитый в полотно длинный пакет, закрепленный на пластине китового уса.

– Прошу вас, граф, доставьте депешу генералу Бонапартию в Санкт-Петербург, и вы нанесете врагам своего отечества вред больший, чем все богемские стрелки разом. И еще, – француз замолчал, собираясь с силами, – я, лейтенант швейцарской гвардии Огюст Луи де Сен-Венан, умирая, прошу вас: спасите, – он снова умолк и прошептал уже на последнем дыхании, – Сюзон.

Я приложил два пальца к шее храброго офицера и прошептал сам себе: «Мёртв».

– Ты там скоро? – послышался сверху окрик Лиса.

– Уезжаем! – не отвечая на его вопрос, крикнул я.

– Понятно, – жестко проговорил Лис, не вдаваясь в подробности.

Подъем на вершину холма – недавний рубеж кавалерийской атаки – был куда более медленным, чем спуск. Импровизированные носилки, сооруженные мастеровитым Лисом из конской упряжи и сиденья кареты, мы закрепили между двумя оставшимися лошадьми, и это было максимально комфортным средством передвижения, на которое в эту минуту могла рассчитывать несчастная француженка.

Одежда ее была в грязи, но времени предпринимать что-либо по этому поводу не оставалось. Я наскоро бросил поверх бесчувственного тела валявшуюся на земле лисью шубу, которая могла хоть как-то согреть женщину, и оглянулся. Представшая взору картина вызывала печальные мысли о бренности жизни: восемь человек, еще недавно мысливших, любивших, страдавших, лежали теперь без движения, оставленные на корм воронью.

– Не смотри, – перехватывая направление моего взгляда, проговорил Лис. – Доедем до Вены, поднимем на уши всю королевскую рать. Пускай уж полиция занимается похоронами, если не может обеспечить безопасность у себя под носом.

Я отвернулся и пришпорил коня, но тщетно – гибель лейтенанта де Сен-Венана не шла у меня из головы. Зашитый в полотно конверт притягивал внимание точно магнитом. По словам смертельно раненного офицера, он таил информацию огромной важности, причем, вероятно, имеющую значение не только для российского генерала Бонапартия, но, возможно, и для успеха нашего дела. Служебный долг велел немедленно вскрыть тайную депешу, но слово, данное умирающему дворянину… Я покосился на верного спутника. Возможно, попади эта загадочная деталь корсета ему, вопрос бы решился проще. Но у провидения свои резоны. Размышляя таким образом, я не сразу осознал суть вопроса, донесшегося с конных носилок.

– Где я?

– В получасе езды от Вены, – бросил Лис.

– Где мой муж? – пытаясь чуть приподняться на локте, настороженно спросила госпожа Дювиль де Сен-Венан.

– Мне прискорбно сообщать об этом, сударыня, – начал я. – Но, увы, он мертв. Он сражался, как подобает офицеру, и умер от раны.

Лицо красотки помрачнело, но ни одна слеза не блеснула в ее огромных глазах.

– Убит, – лишь повторила она, откидываясь на трясущееся ложе.

Пожалуй, кто иной мог бы обвинить ее в бесчувственности, но мне доводилось видеть, какой шок порой вызывают сообщения о гибели близких людей у глубоко страдающих и любящих родственников.

– Мадам, – стараясь говорить как можно мягче, начал я. – Примите наши глубочайшие соболезнования. Мы готовы оказать вам любую помощь, которая только будет в наших силах.

– Пакет. При нем был пакет, – точно вспомнив что-то очень важное, перебила меня Сюзон. – Вы нашли его?

– Мадам, мы вам шо, почта? – бесцеремонно, как это зачастую бывало, вмешался Лис. Однако на канале связи я услышал совершенно другое: – Капитан, женщина спрашивает о каких-то почтовых отправлениях. Ты что-нибудь подобное надыбал?

– Да, – честно признался я.

– А почему молчал?

– Времени не было, – вяло попытался парировать я.

– Куда же это, интересно, мы так спешили?

Его вопрос остался без ответа, поскольку был заглушен категорическим требованием безутешной вдовы:

– Вы должны немедленно повернуть назад!

Тон, которым были произнесены эти слова, не допускал возражений. Так, будто супруга лейтенанта де Сен-Венана в родном Париже только тем и занималась, что командовала графами и определяла направление действий старшим офицерам.