Один день из жизни собаки

Но вскоре хозяин стал повышать голос, нервничать и собака проснулась. Если бы она понимала в картах, то узнала бы, что хозяин проигрывает, причем, проигрывает по крупному. Вот он снял лохмотья, служащие ему одеждой и бросил под ноги худому.

– Бери! И сдавай!

– Тряпки твои мне не нужны, – худой закурил и долго кашлял. Кашлял надсадно, задыхаясь. На губах появилась кровь.

– Чего это у тебя? – удивился хозяин.

– Туберкулез, – худой перевел дух.

– Ну, сдавай, – попросил униженно хозяин. – Сдай разок в долг. Больше у меня ничего нет.

Худой посидел минуту, безвольно опустив руки, потом сказал:

– Ставь своего Кабыздоха на кон.

– Ты чего?! – удивился хозяин. – На кой хрен тебе моя собака?

– Съем, – на полном серьезе ответил худой и опять закашлял.

– А ведь верно, – почему-то обрадовался хозяин. – Слышал я, что жирной собачатиной вылечиваются от туберкулеза.

Он подозвал собаку, посадил на колени, пощупал ребра, погладил. От такой ласки собака радостно взвизгнула и лизнула его в лицо.

– Пошла-а! – хозяин столкнул ее с колен. – Жирная! И чистая. Ее кто-то даже расчесал… Пашка, наверное.

– Вот и ставь на кон. Засчитаем за пятьдесят рэ, – сказал худой, тасуя карты.

– Что ты, что ты! – воскликнул хозяин. – Даже разговору быть не может. Она же мне родная. Единственная память от той, прошлой жизни. Да такая жирная…

– Кончай базар! – раздраженно поморщился худой бомж. – Засчитываем за сотню – и все, ни копейки больше. Сдавать?

– Сдавай! – согласился хозяин.

Собака, уловив в голосах людей мирные мотивы, опять задремала. Проснулась от возгласа хозяина:

– От падла, не везет!

Собака подняла голову, села.

– Все, больше не играю, – худой поднялся с ящика. – Давай собаку.

– Имей в виду, она от всех убегает, – честно признался хозяин.

– Не успеет убежать, – худой подхватил Жучку под живот, достал из кармана веревку, и больно затянул петлю на собачьей шее.

Собака тоненько взвизгнула.

– Потерпи, недолго осталось мучиться, – успокоил ее худой бомж и пошел к выходу из подвала.

Собака выворачивала голову, чтобы видеть хозяина, но тот уже улегся на свое ложе.

5

Худой шел быстро. Он дважды останавливался и долго кашлял. Все тело его содрогалось, ноги подгибались и, если бы не веревочная петля на шее, собака давно бы убежала от него. Наконец, бомж залез в подвал жилого дома, прошел в дальний угол. Придерживая собаку одной рукой, чиркнул зажигалкой и зажег свечу. Подождал, пока она разгорится, и сильно дернул за веревку, затягивая петлю. Собака захрипела и забилась в конвульсиях, потом стихла и вытянулась.

– Вот и хорошо-о-о, – пропел худой бомж. – Вот и славненько-о-о! Сейчас я ножичек найду-у, кровь спущу-у, шкуру обдеру-у, сухих щепочек положу-у, костерок разожгу-у, воду в котелке вскипячу-у…

Он положил неподвижное тело собаки на пустой картонный ящик. Большая тень его моталась по потолку подвала и стене. В унисон ей дрожал и изгибался язычок пламени свечи.

Под тяжестью собаки, картон ящика прогнулся, и собака соскользнула на землю, ударившись о закоптелые кирпичи, служащие бомжу очагом. Этот удар и привел в чувство собаку. Она поднялась на дрожащих лапах, тряхнула головой, ослабляя веревочную петлю, и глубоко задышала. Слюна густо потекла из пасти…

Собака встряхнулась и, шатаясь из стороны в сторону, побрела прочь.

К своему подвалу собака добралась поздним вечером. Определила местонахождение хозяина по пьяному храпу, осторожно, чтобы не потревожить его и не вызвать гнев, улеглась у него под боком и глубоко вздохнула.

Дома она! Господи, как хорошо!