Темнота

Тихо открыл холодильник, осмотрел, начал закрывать. За секунду до удара вспомнил, за чем пришёл, собрался с мыслями. Через минуту заметил перед глазами вчерашние бутеры. Она вообще такую еду не признавала, слишком просто для неё. Супы обычно были, или мясо, когда премию давали. И перестала же сложно готовить недавно. Всё ведь мог увидеть, а смотрел… ну, по большей части в монитор. Это, кажется, плохо.

Пока дошёл до комнаты, настроение испортилось окончательно. Ну, или по крайней мере так казалось. Всё-таки было светло, а значит можно было делать, а не думать. Запустил комп, протупил пару минут в экран загрузки… а зачем включал?

Дошёл до телефона, надо же кого-то послушать пока ем. На экране светился пропущенный от классной. Ниже смска, спрашивала, куда я пропал. Достаточно было одно утро делать что хочется, чтобы обо мне вспомнили.

Не успел придумать отмазу, которую кину в этот раз, а она уже позвонила ещё раз. Иногда тягу к контролю я понять решительно не мог.

Машина должна была приехать через 10 минут. Тётка только в город заехала, когда я ей набрал. Удачно, я как раз решился школу посетить.

Классной так и не ответил, писать не хотелось вообще. Говорить хотелось, наверное. Выговариваться, может. А ей что? Напишет как после дедушки «соболезную. когда на учёбу?» и забудет за неделю? Хоть раз бы вспомнила карга за 4 года, раз так соболезновала душевно.

Ненавидеть хотелось намного сильнее, чем говорить. Кажется, я начал понимать, зачем люди так массово посещали дуэли в своё время.

Дверь кухни хлопнула, и волну моральных противоречий сбило звуковой. Встала, значит. Надо выйти. Поговорить. Ну, просто сказать что-то, по крайней мере.

К ненависти возвращаться не хотелось. Я догадывался, откуда она пришла – не было её до вчерашнего дня, да и ночью не было. Проснулся таким. Прорастает, значит, обида.

Кормить её нельзя, а то сразу сожрёт и меня, и всех вокруг, но вот только… только в себе хранить уметь надо. Мама вон человек точно умный, литературовед с двумя образованиями и тремя книгами, но и она не смогла.

Вот только, может, не смогла из-за меня. Не помню, когда она меня не защищала. Всегда одна – перед хирургами, главврачами, перед учителями и неизмеримо мудрыми московскими родственниками… передо мной.

Вина – плохое чувство. Вредное. Она ошибки исправлять не даёт. Связывает. А развязаться как? Мне, выходит, две обиды затушить надо, но первая скоро улетит за 6 тысяч километров, а вторая ко мне приклеилась намертво и тащит куда-то. В темноту тащит.

Она заглянула сама, будто понимала всё. Посмотрели друг на друга какое-то время. Нет, точно понимала. Как умудряется?

Потому что взрослая? Так нет, остальные меня даже на латыни не поймут.

Родная? Так не по крови же читает. Или не в крови родство? Хрен знает, для этого я не взрослый.

– Я в магазин, – сказала. – В поездку собираться.

– Хорошо, – сказал. Ну, как сказал, выдавил. А что, и правда же хорошо.

Поворот заметил со второго раза, рекламные щиты торгового центра ударили по глазам. Дежа вю или как его там.

Тётка тоже заметила и вовремя повернула на Автозаводскую. На кой чёрт мы через шоссе поехали? Время сэкономить? Ну, разумеется.

Идеально прямоугольное здание за облезлым зелёным забором больше напоминало швейную фабрику, и чем больше времени я в нём проводил, тем больше понимал, что изготовление занавесок принесло бы этому миру значительно больше пользы.

Один из главных минусов молодого возраста – любое твоё мнение легче всего объяснить подростковым максимализмом. Не знаю, когда именно это перерастает в то, что тебя считают просто сумасшедшим, но и на первой стадии мне не очень.

После класса, наверное, третьего, я окончательно убедился, что школа – не основа жизни, как говорили мне все бездетные мамины подруги, и не корпорация зла, как утверждали старшаки. Это матрица. Ну, киношная. И в отличие от фильма, к сожалению, временная.

Достигать в ней особо нечего, зато вывалиться сложно. Хорошее отражение того, чем должна стать жизнь человека после.

В отрыве от учителей мы проходили весьма увлекательные штуки – «Бедная Лиза», расщепление атома, венерические заболевания… Проблемы начинались, как всегда, на этапе людей, но… пофиг. Пусть живут в своём волшебном мире, где людям нужна биография Рюриковичей и кто-то покупает по 63 арбуза.

Сейчас я на школу, правда, не обижался, прям вообще. Чем ближе я к ней подходил, тем больше понимал, что не одному мне хреново и не я один во всём виноват. Может, именно для этого её такой и держат – чтобы детям было что ненавидеть, пока они могут жить в своём мире.

Я шёл в самое страшное место из всех, что мог увидеть в центре Сибири и впервые за последние сутки мне было хорошо.

Моего отутствия никто, кажется, не заметил, что в целом понятно – я и социум взаимовыгодно друг друга в последнее время не замечали. Учителям до чужих классов дела никогда не было, а классная… ну, зайти к ней, по идее, надо, но опять выслушивать поток слабо связанных высокопарных речей…

Есть у взрослых, не у всех, но у многих, привычка, когда они кого-то ругают, озвучивать весь поток сознания, просто на повышенной громкости. Квантовых физиков среди них мало, так что нравоучения с каждым разом всё больше и больше напоминают сеанс психоанализа.

Мама научилась их на место ставить, классуху особенно. Я – нет. Это силы отнимает, это гадости приходится выдумывать. Говорить их, наверное, хотелось, особенно сейчас. Но специально туда нырять…

Когда подходил к классу, солнце преодолело живую изгородь индустриализации и световая волна накрыла школьные коридоры. Ослепила. Обожгла.

Проблемы оказались не прочнее человека и сгорели в первую же секунду. Я на секунду оказался в пустоте, как ночью. Свет вместо темноты, но суть та же.

Люди, стены, окна – всё куда-то делось, ничего не существовало несколько секунд.

Ушло так же быстро, но этого хватило. Передышка. Лёгкость какая-то. Впервые за день появились силы для того, чтобы ничего не делать.

Продлилось это, правда, недолго. Ненавидеть надо на расстоянии, это и химически приятнее, и конструктивнее в разы. Когда зло тебя окружает, ничего хорошего ты уже не сделаешь, выберешься разве что.

Уроки были обычными. Тянулись жутко, я почти чувствовал, как время вокруг скрипело и дрожало, но Лариса Леонидовна, преподававшая физику, наверняка дольше, чем люди знают о силе тяготения, выжимала все соки из пространства и времени.

Помнится, когда мне было лет 9, одна из маминых подруг, давно уже свалившая в столицу, подсунула мне учебник по механике за 7 класс и я остался в восторге – как же интересно устроены все эти штуки вокруг. Даже мудрости какие-то житейские там нашёл от недостатка философского воспитания, маме потом это исправлять пришлось десятками часов дискуссий о сугубо гуманитарных материях и полях.

Шансов узнать о физических у меня не было – как выяснилось, что угодно может испортить человек, который это ненавидит. Лариса Леонидова свой предмет определённо ненавидела. А я её, за то, что процесс изучения реальности у нас свёлся к зубрёжке определений и формул, а не обмену мнениями. Говорить мне нравилось явно больше, чем зубрить.

Обмен мнениями, впрочем, пугал. Не то чтобы я свой класс совсем уж ненавидел, но уважения к ним испытывать не мог. Всё, что они говорили и делали, слишком не совпадало с моими представлениями о человеческой деятельности. Ну, не все. И не всё. И наверняка многое и многих я бы понял, но раз не задалось – не очень уже и хотелось.

Наш класс единственный дошёл до седьмого года без перемен в составе и, быть может, и не из-за этого вовсе, ненавидели в нём примерно все примерно всех.

Каждый день рождались новые дружбы и разбивались сердца, наличие которых у этих людей меня сильно удивляло. Если бы хотя бы половина всего, о чём мои одноклассники болтали, передавая секреты по конвейеру, сбылось, город наверняка бы утонул в каком-то из грехов, но абсолютная бессмысленность всего, что нас окружало в школе, подарила всем полное моральное право ничего не делать.

Когда-то в детстве смотрел по телевизору истории о том, что богатые тоже плачут, но вот забыли в них упомянуть, что рефлексия вообще-то мало зависит от денег, так как на адекватность они не влияют.

У большинства в этой школе был свой мир, их родители заседали в хитроумной паутине власти, в которой, судя по семейным рассказам, сторожили места и ели. Классе в третьем я даже сказку написал про страну собак, в которой ничего особо не должно поменяться, но в школу её отнести мама не разрешила. Когда пару лет спустя Серый показал мне, что получается при совмещении кота и зеркала, я понял, почему.

Серый, кстати, болел, окончательно лишая меня причин тут находиться.

В школу мы ходим вроде как не тусить, а учиться, если верить бабушке. Потому что раз в день совмещать человека со сверстниками и заставлять его при этом учить классификацию живых организмов – это логично. Не понимаю я всё-таки этих людей. И всё-таки это хорошо.

Раньше я с Серым больше общался, особенно в началке. Быть вдвоём против целого мира было прикольно. Вокруг не только откровенно не догоняющие учителя, но и куча непонятных упырей, которые почему-то оккупировали школу, в которой самые умные должны учиться.

Потом, правда, выяснилось, что родители наши глубоко и добросовестно заблуждались не только насчёт школы, но и о нас, и высот научных нам не видать. А учится хорошо вон тот чувак откровенно сумасшедшего вида, которого в унитаз башкой макали под Новый год и, что понять было существенно сложнее, женская половина класса, причём половина от женской половины.

А общалась эта элитная четверть с Саней, которому брат выпивку покупает и скутер даёт, вот только по какой-то безумной причине Саня на нас был обижен за то, что мы его в своё время деформировали, защищая снеговика.

История закончилась бы красиво, если бы мы драматически поссорились ради девушки, однако меня перспектива лезть в паутину взаимного обожания одноклассниц откровенно пугала, а Серый, как бы оно ни звучало, посерел и перестал хоть кого-то раздражать своими цветами. Не то чтобы прям связался с плохой компанией, скорее максимально к ним приблизился.

Упрощать – круто. Это всегда помогает. Но многие почему-то понимают под этим путь наименьшего сопротивления, хотя даже ток знает, что не всегда нужно по нему идти. Впрочем, Лариса Леонидовна этого никому так и не объяснила, так что к седьмому классу Серый окончательно перенаправился куда-то в фейсбук, где, уподобившись Лунтику, тут же нашёл много новых друзей.

Но поссориться нам не довелось. Никакой драмы, никакой драки. А ещё, сколько бы людей я ни находил вне школы, никто не играл в пэйдэй, так что… так что всегда были под рукой отмазы.