Когда цветут эдельвейсы (сборник)

В который раз окидывая взглядом большие поляны противоположной белковой горы, она вдруг заметила темное пятно, которого еще вчера не было. Оно было похоже на большой серый камень с разросшейся рядом карликовой березкой. Оля хотела было перевести взгляд на другое место, как вдруг произошло неожиданное: ветки березки дернулись и качнулись, явно обозначив рогатую голову. Присмотревшись повнимательней, она различала контуры стоящего на границе леса марала. В восьмикратный бинокль было видно, какой это красивый и грациозный зверь. Можно было хорошо различить повороты головы, движения ног и туловища, чарующую красоту рогов и даже нервное подергивание коротенького хвостика. Жалко, что с такого расстояния нельзя было различить количество отростков в короне, но это было уже не так важно. Главное было то, что она воочию впервые увидела таежного красавца.

Зверь некоторое время стоял на краю поляны, по всей вероятности, хотел пересечь открытое место. Он долго принюхивался и приглядывался. Что-то или спугнуло его, или он просто не решился на такой поступок в светлое время суток, но рогач круто развернулся и быстро скрылся под защиту деревьев. Напрасно Оля выглядывала его, марал больше не появился.

Неожиданно резкое и частое хлопанье глухариных крыльев добавилось в живой разговор тайги. Девушка посмотрела вниз, на край поляны: на спине птицы Ольга заметила коричневый комок, в котором распознала маленького хищника. Соболь крепко вцепился острыми когтями в свою добычу.

Схватив со стены избы всегда заряженную «Белку», Ольга бросилась на помощь другу, который все еще боролся за свою жизнь. Краем глаза заметила спешащую на шум Волгу. Собака своим неожиданным появлением спугнула зверька, тут же загнав на близстоящее дерево.

Соболь не хотел покидать место победного сражения; более того, досадуя на собаку, сердился и с громким урканьем делал резкие выпады, стараясь напугать. Но Волгу не напугаешь каким-то соболем, она жаждала встречи с аскыром. Тот мелькал в переплетениях сучьев старого кедра, стараясь быть недосягаемым для ослепительно белых клыков опытной соболятницы.

А в пяти метрах лежал без признаков жизни распластанный и порванный глухарь. Наполовину общипанный, кровоточащий рваными ранами, он представлял жалкое зрелище.

Жалостливо посмотрев на птицу, Ольга не стала выяснять отношения с беснующимся хищником, не подняла на него ружье и не нажала на курок. Разум подсказывал, что в данном случае произошла рядовая ситуация. Нет ничего необычного в том, что соболь поймал глухаря. Это естественная жизнь тайги, никуда от этого не денешься.

Можно было убить соболя как промысловую единицу, из-за шкурки, но на дворе стоял сентябрь, мех не имел никакой ценности. Об этом Вася говорил много раз и запрещал стрелять аскыров до определенного времени.

Была и еще одна немаловажная причина, по которой Ольга не нажала на курок: она никогда не стреляла по живой душе и не могла себе этого даже представить.

«Но что же делать с убитой птицей? – думала она, глядя на распластавшегося петуха. – Не оставлять же здесь!»

Взяв на руки довольно тяжелое обмякшее тело, она понесла его к избушке, не зная, что с ним делать. Ощипывать птицу и использовать в пищу Ольга не думала, да и не смогла бы из женской жалости. «Может, закопать или похоронить? – возникла мысль. – Нет же, Волга найдет и откопает».

Был бы Вася – он бы знал что делать и не стал бы раздумывать. Голову на чурку, топор в руку… Ее даже передернуло.

Положив мертвую тушку перед собой на чурку, Оля осмотрела все еще кровоточащие раны и как бы для себя заметила, что капельки крови не вытекают, а пульсируют. Значит, сердце еще бьется! Потрогав грудь птицы, ощутила слабые толчки… Нереальная надежда промелькнула в голове – может… еще оживет? Хотела бы чем-то помочь, но она же не ветеринар и кроме промакивания ран ваткой ничего не умеет сделать.

Прошло еще несколько минут, и, на удивление, глухарь слабо приоткрыл глаза! Непонимающе оглядев замкнутое пространство стен избушки и улыбающееся лицо своей спасительницы, попытался вскочить, но слишком слабыми были попытки, выбежавшая кровь сделала свое дело. Едва приподняв голову, он пошевелил обвисшими крыльями, даже не сдвинувшись с места. Прекратив попытки самоспасения, опять затих, поддавшись воле человека.

А Ольга поднесла ему в чашке воды, на что он никак не прореагировал. Глухарь привык пить из ручейков и луж, привык утолять жажду капельками росы и снегом, но никак не из чашек и тарелок.

Кое-как сделав неумелые перевязки, девушка положила птицу под нары на собачью лежку, поставила воды, насыпала приличную кучу ореха и оставила глухаря в одиночестве, надеясь, что выносливый организм таежного обитателя сам справится с болезнью и слабостью. Изредка приподнимая край брезента, она проверяла состояние подопечного. К ее радости, глухарь не только ожил, но уже к вечеру приподнялся на слабые лапы и принялся за предложенную пищу.

Удивлению Васьки не было предела, когда, вернувшись из тайги, он увидел в избушке полуобщипанного и по-партизански перебинтованного глухаря, поглядывающего своим карим глазом из-под нар.

– Я вижу, ты его орехами кормишь?

– А он больше ничего не ест!

– Конечно, зачем ему есть пихту, когда с неба манна сыплется! И много лопает?