Ступени на песке

Например, я за один первый курс пять раз посетил травм пункт с переломанным носом и еще три раза лежал в больнице с сотрясениями головного мозга. Что касалось остальных, то никто статистики, конечно же, не вел, а насчет травм нами придумывались для оправдания перед начальством различные истории типа той, что я рассказал, когда у меня первый раз сломали нос и набили синяки на оба глаза: «Шел по трапу, поскользнулся, упал, очнулся со сломанным носом».

Да, трап – это лестница в учебном корпусе или в общаге.

Командир роты спросил меня тогда:

– Синяки тоже на трапе глазами набил?

– Так точно. – Достаточно браво ответил я, хотя все лицо болело, а дышать носом я не мог.

Итак, выбора у нас со Стасом не было, поэтому мы одели бушлаты, фуражки, почистили ботинки и пошли в город в магазин покупать торт.

Вообще-то по уставу было запрещено покидать территорию училища самовольно. Если курсант допускал две самоволки в течение полугода, он отчислялся из училища. Но в уставе ничего не было сказано, как поступать в случае, когда тебя заставляют самовольно, без разрешения командования, идти в магазин, а в случае твоего отказа убить тебя. Или в лучшем случае просто сильно побить.

Мы как два сообразительных курсанта все-таки, несмотря на устав, решили идти в самоволку за тортом, надеясь, что мы не попадемся в руки командования.

Наше училище с трех сторон было обнесено трехметровым забором, с четвертой стороны текла река Волга, но любой уважающий себя курсант знал, где забор неплотно прилегает к стене и где есть дырка в заборе, про которую не знало начальство. Курсанты старшекурсники без проблем ходили через КПП, когда там стояли дневальными курсанты с их рот, и не было рядом никого из командования. Первый курс был самым бесправным, в городе мы бывали крайне редко и предпочитали пользоваться дырками в заборах.

Когда мы пролезли со Стасом через дырку в заборе, и оказались в освещенной части города, было около шести часов вечера. Был октябрь месяц и в Астрахани в это время года вечером темнеет очень быстро.

Когда Стас вытащил мелочь, которую ему дали, и пересчитал ее, он мне сказал потрясенный:

– За все время, что я в училище я впервые думал, что мне попался приличный человек, который не будет надо мной издеваться, но, боже, как я ошибся.

– Что случилось? – Настороженно спросил я у него.

– Да ничего особенного, просто этот козел дал мне двадцать три копейки, а не три рубля как сказал.

– Что же ты сразу не посчитал деньги в училище? – спросил я у Стаса.

– Ну, во-первых, темно было, а во-вторых, я и подумать не мог, что тут так мало денег – сказал мой друг Меньшов, копаясь в карманах, доставая мелочь и считая ее.

– Слушай, пойдем в училище, найдем этого ублюдка, и скажем, что он ошибся и дал мало денег. – Высказал я здравую, как мне казалось, мысль.

– Пойти-то мы можем, – согласился Стас – только этот козел, что дал мне деньги, скажет, что дал мне три рубля и набьет нам морды за то, что не принесли ему торт, а в день стипендии отберет у нас три рубля. Слушай, Вовка, займи мне рубль, я со стипендии отдам. У меня тут где-то есть рубль мелочью с копейками. Торт стоит два рубля двадцать копеек нам рубля всего-то не хватает.

Я ошалело посмотрел на Меньшова и сказал ему:

– Ты еще богато живешь, у меня денег вообще нет ни копейки.

И для пущей убедительности я вывернул карманы.

– Смотри, кто идет! Это ж Валерка Галецкий с нашей группы – обрадовался я, возвращая карманы в штаны. Давай у него постараемся занять в долг.

Галецкий был сам с Астраханской области и шел вперед ничего, не видя вокруг, по его лицу с заостренными скулами текли слезы, которых он не замечал. Во всем его облике было что-то лисье: хитрая острая мордочка, хитрые узкие лисьи глаза, даже в манере себя вести, говорить, что-то делать было какое-то скрытое лукавство. Было явно видно, что его недавно хорошо побили: один глаз совсем заплыл и ничего не видел, лицо было разбито в кровь, и из носа еще сочилась свежая кровь, которую он то и дело вытирал рукавом бушлата. Платков у нас никогда не было. Уставом ВС СССР платки предусмотрены не были.

– Привет! – поздоровался с ним Стас. – Ты не сможешь, Валер, занять мне рубль до стипендии?

Единственный живой глаз Валерки сверкнул отчаянием и болью.

– Нет, – сказал он, – не могу. Меня сейчас в роте отловили, избили так, что ходить и дышать больно, потом в руку всучили бумажные деньги с завернутой в них мелочью и сказали:

«– Вот тебе одиннадцать рублей, купишь и принесешь литр водки.» Я оделся, умылся, в туалете зажег спички, оказалось, что мне дали всего тридцать копеек, а бумажные деньги оказались газетой. Пришлось бегать по училищу занимать деньги. А все стипендию еще не получали и деньги заработанные в колхозе нам еще не прислали, денег ни у кого нет. Хорошо, что хоть есть знакомые земляки с моего города, они дали мне денег в долг. А вы что тут около магазина делаете? – спросил он нас.

– Да то же, что и ты, – ответил ему Стас, – только нам дали меньше денег, чем тебе и приказали купить торт бисквитный-пребисквитный, а нам на него денег не хватает.

– Вам еще повезло, легко отделались, – позавидовал нам Гелецкий, – а мне два зуба выбили, и видишь, как разукрасили?

Он показал на свое лицо.

– Ладно, Стас, я помогу тебе, но и ты меня как-нибудь потом выручишь, – решил помочь нам Гелецкий. – В роте ни у кого из наших денег нет или не дают, но я знаю одного парня со второго курса – он твой земляк из Пензы. У него деньги должны быть. Сходи к нему, познакомься с ним, расскажи, в чем дело, может быть он и даст тебе в долг.

Делать было нечего, – мы вернулись в училище. Света еще не было. Я подождал Стаса на улице, он сходил в училище, занял у кого-то рубль. Мы купили торт и, проболтавшись до девяти часов вечера, пришли и отдали торт. Встретили нас бурей восторга, что, впрочем, не помешало им отдать нам приказ явиться к ним в кубрик после вечерней проверки для того, чтобы мы еще «чуть-чуть поработали».

Когда мы снова пришли в кубрик Стасу поручили подмести и вымыть кубрик, мне же дали восемь тельняшек и приказали их постирать. В училище в те годы горячей воды не было никогда, стирать приходилось в холодной. Часа через два я управился.