Не верь, не бойся, не проси…

А новые друзья беспечно бродили по городу, вечером посещали дискотеки… Курили, иногда выпивали, учиняли потасовки, инициаторами которых чаще всего были Нещадимовы. Каждый из компании хотел казаться крутым и бесстрашным в глазах своих товарищей. Ну, а выпивали и курили для самоутверждения в своей взрослости. Хотелось чем-то отличаться от своих ровесников, а хорошим или плохим – это, как говорится, вопрос выбора. Тренировки Артем забросил, домой стал приходить все позже и позже, уроки учить перестал. Естественно, двойки стали привычной оценкой почти по всем предметам. Мама к тому времени уже болела… И ей и отцу, который за ней ухаживал, было не до сына. А Артем маму жалел, переживал за нее, но понимая, что помочь ничем не может, как-то отстранился от ситуации. Старался реже быть дома, приходил только спать поздно вечером. Когда ее не стало, все дурные привычки подростка приобрели хронический характер…

Вспомнился Артему такой случай: однажды после дискотеки поздно вечером Артем, братья Нещадимовы и Валерий Кошелев возле дома бабушки на улице Пирогова выясняли отношения. Мать к тому времени уже умерла. Подростки громко матом доказывали друг другу, кто из них круче. Приводили конкретные примеры, где проявилась эта самая их крутизна. Когда выяснили, встал вопрос о ночлеге. Переночевать у себя бабушка разрешила только Артему и Кошелеву, а братьям сказала:

– Вы рядом живете, идти недалеко, давайте-ка домой.

И те нехотя побрели восвояси. Утром, когда друзья вышли во двор дома, пожилая соседка бабушки из четвертой квартиры, слышавшая вчерашние выкрики подростков, сказала Артему: «Попадешь на Шуйскую, там тебя воспитают»… А на Шуйской был следственный изолятор, и это пацаны знали, но значения словам старухи не придали. А зря… «Ведь как в воду смотрела», – подумал Павлов, уже засыпая чутким сном, точнее полудремой на жестких досках…

После подъема и утреннего туалета Артему захотелось хоть с кем-то поговорить. Не мог подросток держать в себе то, что на него свалилось в одночасье. А тут и улыбчивый Юра – сокамерник с вопросом:

– Ну, что выспался? Поговорить со мной не хочешь, посоветоваться, пока менты за тобой не пришли?

Павлову скрывать-то, в общем, было нечего, и он не спеша поведал о своих злоключениях. Причем рассказал правду, что он ни в чем не виноват и никакого преступления не совершал, «а менты не верят и бьют нещадно».

– Да… Ну, ты попал парень,– начал опытный зэк, – теперь как ни крути, а отвечать тебе придется. А если баба умерла, то срок тебе накрутят…о-го-го какой.

– Чего же мне делать? – спросил юноша.

– Колоться надо, брать все на себя, – ответил Юра, – если пролезет, не пришьют тебе групповой разбой то, как несовершеннолетний и в первый раз…получишь года три-четыре. Отсидишь молодой еще, сам не заметишь, как время пролетит.

– Так если возьму на себя чужую вину, меня посадят. А потом если настоящих грабителей найдут, меня выпустят?

– А как же? У нас с «зоны», когда я там парился, через два года освободили одного мокрушника. Нашли настоящего убийцу. Извинились перед невиновным страдальцем, компенсацию дали от государства. В смысле денег на беззаботную жизнь.

После этих слов сокамерник Артема глубоко затянулся сигаретой, не спеша выпустил дым колечками, а потом продолжил:

– Но тебя-то и так, и так посадят. У ментов как – кто попался, тот и виноват. Как говорится, «не за то отец сына бил, что воровал, а за то, что попался». Зато, если расколешься, срок-то небольшой будет. А там УДО… опять же, за несознанку – никогда раньше окончания срока не выпускают. Будешь сидеть «от звонка до звонка».

Между тем открылась тяжелая дверь, в проеме показалась фигура охранника.

– Павлов, без вещей на выход, – прозвучала команда дежурного милиционера.

Опять привели в следственную камеру, где уже ждали оперативники Николай и Виталий. Стали уговаривать по-хорошему – мол, признайся и легче станет, и меньший срок получишь. Потом били вдвоем… Потом опять по-хорошему. Говорили, что и родственники от него все отказались и…что Нина Павловна, заведующая камерой хранения, на него показала.

– Как Нина Павловна? Вы же вчера сказали, что она умерла? – выдавил из себя растерявшийся Павлов.

– Нас неправильно информировали, – начал Виталий, – выжила она. Тебе повезло, срок не такой большой получишь, …если, конечно, признаешься.

И сломался Артем, морально сломался. Все-таки первый раз в милиции, да и в камере…и сразу такое обвинение. Побои надоели, его ведь никто никогда так не бил. Родители любили. После смерти матери родственники жалели.

– Ладно, пишите…, – нерешительно начал Павлов, – пишите все на меня.

– Хорошо, для начала расскажи, куда ты дел товар со склада? – спросил Виталий.

Артем задумался и замолчал. «Ведь милиция должна его изъять, а он, как говорится, его в глаза не видел. Что делать? С кем посоветоваться? Допрашивают без адвоката. Будет требовать защитника, изобьют еще сильнее…». Такие тяжелые мысли вертелись в голове подростка. Выхода из тупиковой ситуации он не видел.

– Может, отдал знакомым торговцам на реализацию? – вкрадчивым голосом произнес оперативник.

– Да, да. Отдал знакомым, … а кому, не скажу,– второпях выговорил подозреваемый.

– Хорошо… А кто твои подельники? Ну, те, которые на машине?

– Я был один,– насупился Артем.

Николай ладонью двинул ему по голове.

– Давай- давай, колись до конца. Сказал «А», говори и «Б», – резко выкрикнул он.

– Хоть убейте, никого называть не буду,– решительно произнес Павлов, – я был один.

– Ладно-ладно, не ерепенься, – примирительным тоном сказал Виталий, – один, так один… Сейчас к тебе следователь придет…с дежурным адвокатом, ты думай, что говорить-то. Пока посидишь в камере.

Он открыл дверь следственного кабинета и крикнул в коридор:

– Дежурный, верни задержанного в камеру.

Появился тот же милиционер, что привел Павлова. Он взял за локоть Артема и молча повел по коридору. Подросток вернулся в клетку, а там Юрий, со своей улыбкой и сочувствием. «Видно его совсем не заботит свое дело, за которое задержали», – подумал юноша, но вслух ничего не сказал.

– Ну как? Послушал моего совета? Признался? – начал любопытный сокамерник.

– Наговорил на себя,– с заметным сожалением произнес Артем, – а вы же сами мне советовали.

– Молодец, молодец. Все на себя взял, не сдал никого? – лез с расспросами Юрий.

– Некого мне сдавать. Сказал, что был один,– нехотя выдавил из себя неопытный сиделец.

Но его сокамерник не унимался – подробно расспросил о показаниях, еще раз похвалил за то, что никого не сдал. В заключение посоветовал держаться этих признаний до конца, и не менять их ни при каких обстоятельствах. Затем он постучал в дверь, сказал дежурному, что хочет дать показания по своему делу. Юрия очень быстро увели и больше Артем его не видел. А тот уже сидел в кабинете с оперативниками Николаем и Виталием и с гордостью рассказывал, как расколол упрямого разбойника на преступление. Убедил его во всем сознаться и не менять показания на суде. Он был уверен, что делает полезное дело и надеялся на заслуженное вознаграждение. При этом никакого сожаления по поводу того, что помог недобросовестным милиционерам на длительный срок лишить свободы невиновного, он не испытывал. Зато когда через полгода после этих событий его единственного сына Николая арестовали за сбыт наркотиков возле школы №17, то возмущение «ментовским беспределом» было искренним. Он прекратил свое сотрудничество с оперативниками, так и не поняв «бумеранга судьбы» …

А примерно через час Павлов сидел в следственной камере перед следователем – молодой женщиной, лет двадцати пяти, невысокой, худой и симпатичной. И даже милицейская форма старшего лейтенанта не придавала ей строгости. Присутствовал и адвокат – тоже женщина, лет сорока пяти, сидящая с безразличным взглядом и явно куда-то спешащая. Следователь задавал вопросы и быстро-быстро записывал показания. Адвокат тоже что-то писал в блокнот, но молча, не задавая никаких вопросов. На все про все ушло не больше часа. Единственный вопрос следователя, который удивил подозреваемого: «Зачем вы надели на голову маску?». Артем на минуту задумался. Он понял, что теперь Нина Павловна не может уверенно сказать, что он ни при чем. В маске мог быть кто угодно…

– Так, чтобы кладовщица меня не узнала, – обреченно сказал подросток.

После допроса Павлова вернули в камеру. Теперь он был один и никто не мешал ему размышлять… «На хорошего адвоката у отца денег нет…, у брата тоже. Этот бизнес с пирожками дает возможность купить еду и одежду. Музыка отца никогда прибыльной не была, она больше для души. Сам я толком законы не знаю… Да и признался уже в том, чего не делал. Наверное, не правильно поступил, надо было говорить только правду. И стоять на своем. Но бьют ведь, сволочи, больно… И на теле, ни одного синяка, а внутри все болит. Долго бы я выдержал? Жаловаться на них бесполезно. Везде «свои, да наши». Что делать? Оставить все, как есть? Может, на суде сироту пожалеют? Несовершеннолетний, несудимый… Вдруг условно дадут?», – размышлял Артем, лежа на досках.

Со скрипом открылась дверь…

Глава 4. Арест, следствие, тюрьма… или предсказание сбылось

– Павлов, с вещами на выход, – скомандовал конвойный милиционер.

«С какими вещами? Звучит как прикол», – подумал про себя Артем. Он еще не успел потерять чувство юмора и считал смешным то, что впоследствии даже не вызовет легкой улыбки, а станет обыденностью в его жизни. Два милиционера, которые сопровождали задержанного, надели наручники, усадили в Уазик, привезли к зданию городского суда. Оно располагалось на улице Островского недалеко от «Главпочтамта» и отделения милиции, куда привезли Артема в первый день по задержанию. Раньше в этом двухэтажном каменном здании располагалась детская больница. Ирония судьбы – там, где когда-то лечили детей, теперь калечат детские души… Впрочем, не только детские.

Долго сидел в «боксике» – это такая же камера, как и в милиции, только маленькая и без спальных мест. Зато сняли «браслеты», а это уже какая-то степень свободы, которую Артем еще не научился ценить. Кроме деревянной лавки вдоль стены, никакой мебели. Сидел и ждал, когда за ним придут и вызовут к строгому и справедливому судье, который, конечно же, во всем разберется и его отпустит. Примерно так и думал наивный юноша. Наконец дверь открылась. Двое конвойных опять сковали руки наручниками и привели Артема в какой-то кабинет. Там за столом сидела уставшая полная женщина средних лет, облаченная в мантию судьи. Она смотрела каким-то обреченно безразличным взглядом в свои бумаги, а следователь зачитывал ходатайство об аресте подозреваемого. Прорезали, как говорится, слух слова «тяжкое и особо тяжкое преступление» и «может воздействовать на свидетелей и скрыться от уголовного преследования». Смысла их он до конца не понимал, но осознал, что его всерьез считают опасным преступником…

Десять минут, и судья произнесла: «выбрать меру пресечения заключение под стражу на два месяца». А он надеялся… На что? Думал, что эта опытная женщина, облеченная властью, не поверит следователю? На чудо? Детство кончилось – впереди взрослая жизнь, полная лишений. И никаких чудес… Сразу же после суда на специальной машине, сидельцы называют такие автозаками, повезли на Шуйскую улицу, в местный следственный изолятор. Артема, заперли в металлическом «стакане», это совсем маленький «боксик» с такой же маленькой лавочкой, рассчитанной на одного человека. Помимо Павлова в машине оказался попутчик лет тридцати, среднего роста и телосложения. Тот сидел на лавочке, как говорится, в гордом одиночестве, угрюмо уставившись в металлический пол. На ямах машину трясло, и Павлов ударялся телом то об одну, то другую стенку своей маленькой клетки. Наконец приехали. Какое-то время стояли перед большими железными воротами, которые вскоре словно челюсти монстра разошлись в разные стороны, а потом захлопнулись за арестантами, поглотив их в своем ненасытном чреве…

Опять ожидание в тесном, очень тесном «боксике», размерами чуть больше того, что в автозаке… Павлов даже не представлял, что такие существуют в современной тюрьме. Размеры метр на метр, стены изнутри обиты железом. Причем его словно пробивали гвоздями по всей площади, и острые края металла поцарапают руки любому, кто вздумает стучаться изнутри. Имеется и лавочка, словно в издевку, потому что на ней невозможно сидеть, даже широко раздвинув ноги, так как колени упрутся в стены с шипами. Артему пришлось стоять на полусогнутых ногах. Эта пыточная чуть не заставила его запаниковать, но он поборол в себе противное чувство страха. Просто стоял и ни о чем не думал. Вспомнились тренировки по каратэ, когда приходилось стоять примерно в такой же позе с закрытыми глазами и медитировать, стараться полностью отключить сознание. Получилось… Крики: «Выходи» не сразу дошли до мозга бывшего каратиста. Он открыл глаза и, полусогнувшись, вышел наружу.

Потом тщательный обыск – раздели догола, заставили присесть, потом нагнуться, раздвинуть ягодицы. Новобранцу все это казалось невероятным унижением, но он понимал, что за невыполнение требований сотрудников его накажут дубинками по спине. А это нехитрое резиновое орудие было в руках у каждого присутствующего на приеме арестованных. Наконец, куда-то повели. В специальной комнате выдали матрац, подушку, одеяло, тарелку, ложку, кружку… И вскоре Артем уже стоял перед одной из камер. Их было много, и они находились по обе стороны длинного и широкого коридора, покрашенного в зеленый цвет. Двери с глазками, обиты железом, и на каждой белой краской выведен номер.