– Ели уже, – соврал Игорь.
– Я и не предлагаю есть. Погоняйте чаек, составьте компанию. Посмотри, Настя, в шкафу колбаса была, кажется.
– Сейчас я все соберу, – деловито ответила Настя.
Отнесла в комнату книги, быстро помыла руки. Опросила, смешно морща нос:
– Керосин разлили?
– Есть немного, – сокрушенно вздохнул Ермаков.
– Идите за стол. На кухне мужчинам нечего делать, – командовала девушка, устанавливая на подносе посуду.
Игоря удивляло, как это застенчивая Настя так быстро освоилась здесь. Распоряжается, будто хозяйка.
– Приходится вот самому, – со вздохом сказал Степан Степанович, садясь к обеденному столу. – У нас каждый сам по себе.
Он разминал пальцами папиросу, коричневый табак сыпался на паркет. Дышал тяжело, посапывая крупным носом с зарослью черных волос в ноздрях. Под пижамой бугрился полный живот, Вид у Ермакова был нездоровый: обрюзгшие белые щеки изрыты морщинами, на глазах кровяные прожилки.
– Устали, Степан Степанович? – сочувственно спросил Игорь
– Работа сидячая, – рассеянно отозвался Ермаков, роясь в карманах.
Вошла Настя. Поставила посуду, чайник. Вскочив на стул, открыла дверцу буфета, достала колбасу и хлеб. Гладя на ее тонкие руки, быстро орудовавшие ножом, Ермаков произнес:
– Счастливый у тебя муж будет.
– Скажете тоже… – покраснела девушка. – Вам густой чай наливать?
– Нет. Сердце у меня пошаливает.
– Тогда и курить не надо.
– Это уж когда в отставку подам. Осяду в Одуеве, огород разведу. Буду копаться потихоньку. А вы иной раз поможете старику.
– Какой вы старик. Пятидесяти еще нет. Просто отдохнуть надо, – посоветовала Настя. – А то ведь вам трудно красноармейцами командовать, да? Я видела вчера: красноармейцы идут строем, а сбоку бежит командир и кричит: «Раз-два! Три-четыре!»
– Я, девочка, все больше бумагами командую у себя на столе. В управлении я. Крыса штабная. А знаешь, как ты чай пьешь? – неожиданно спросил он. – По-купечески пьешь. В старину бывало: сидят купчихи и так это не спеша, вприкуску…
– Горячо очень. – Настя поставила блюдце. – Я и по-другому умею.
– А ты пей, пей. Теперь такое редко увидишь, чтобы блюдце на пальцах. Молодежь чудная пошла, все на бегу, все на ходу. Неля моя одной рукой пальто надевает, в другой кусок держит.
– Говорят, москвичи торопятся потому, что расстояния здесь большие, – вставил Игорь.
– И расстояние, и воспитание. Всюду темпы, темпы. Поспевать трудно. – Степан Степанович поднялся с заскрипевшего стула. – Ну, спасибо, Настя. Пойду к себе, доклад готовить. Ты уж убери здесь.
– Слушай, хозяйка, а не смотаться ли нам в кино? – предложил Игорь.
– Поздно. Десятый ведь.
– Поздно, – согласился он. – И ноги гудят. В Одуеве целый день шатаешься – и хоть бы хны! А тут все пятки отшибешь по асфальту… Письмо написать, что ли?
– Напиши.
У себя в комнате Игорь сел к столу, включил свет. Взял было лист бумаги, но, скомкав, швырнул в угол. О чем писать? Что на экзамене провалился?
Плохое настроение адова овладело им. Он сбросил ботинки, минул на стул пиджак и повалился на диван. Заложив за голову руки, смотрел на побеленный потолок, усеянный мухами.
Вошла Настя, на ходу вытирая полотенцем руки. У себя за ширмой сняла босоножки, нагнулась, доставая тапочки. Больше двух недель жили они в одной комнате, и Игорь уже изучил все ее привычки. Сейчас она переоденется, потом расчешет волосы.
Так и есть. Она сняла платье, над ширмой видна ее шея с темнеющей ложбинкой, девчоночьи узкие плечи, перехваченные белыми бретельками. Игорю было приятно и немножко обидно, что она не стесняется его. Доверчивость Насти смущала и обезоруживала. Игорь отворачивался даже тогда, когда девушка не просила, опасаясь оскорбить ее любопытным взглядом.
Настя накинула халат, взяла гребень.
– Лубаску помнес, – невнятно произнесла она: держала во рту шпильки.
– Погладить трудно, да?
– Не тлудно. Снимать пливыкай. Ведь я уйду послезавтла.
– Куда?
– В общежитие.
– Как? – вскочил он.
Настя ответила не сразу. Кончив расчесываться, поправила ладошкой волосы.
– Подвинься. – Она села рядом, забравшись с ногами на диван. – Сегодня комендант сказал, чтобы в общежитие перешла. А то другие койку займут.
Игорь закрыл глаза, представил себе, как будет он здесь один, в этой большой пустой комнате. Остро кольнула тоска.
– Настя! – Он рывком притянул ее к себе, девушка упала лицом в подушку. – Настя, ты поживи немного… Пока не приедет этот, Альфред. Ведь и Степан Степанович рад тебе. Ну, Настенька, – тормошил он ее. – Хочешь я с комендантом твоим поговорю?
– Не надо, – улыбнулась она. – Я думала, ты обрадуешься.
– Вот и дура.
– Ну и ладно.
Он зарылся лицом в ее волосы, шепнул, касаясь губами уха:
– Обиделась?
– Нет.
– И правильно. Ведь я и сам дурной.