Не оглядывайся вперед

Немое изумление застыло на лице ученика.

– Видишь, – сказал Юси Дэин. – Надо всего лишь сделать то же самое. Повторить то, что сделали там… Это нелегкий путь… Все ли из нас готовы пройти до конца по этому пути, на котором потребуется отдать все свои силы, возможно, даже жизнь?.. За свободу в России было отдано много жизней. Свобода китайского народа потребует не меньше…

– Я готов, учитель, – склонил голову Чжан Гуанхуа…

– Ты знаешь о сегодняшней демонстрации?.. – помолчав, спросил Юси Дэин.

– Да, я там буду.

– Будь, пожалуйста, осторожен.

– Обещаю, учитель.

***

Вчерашнее убийство китайского рабочего на японском предприятии не могло остаться безответным. К демонстрации рабочих англо-американской концессии присоединилось студенчество.

Шагавшего в одной из первых шеренг Чжан Гуанхуа робко взяли за руку… Повернув голову, он расплылся в улыбке: Лю Хонг!.. Алая роза его юношеских снов!..

Поглядывая друг на друга и улыбаясь, они шагали среди однокурсников к уже видневшимся в конце улицы фабричным воротам.

…Сухие щелчки выстрелов остановили демонстрантов!..

В быстро рассеивавшейся толпе двое однокурсников бежали, держа худенькое тело Лю Хонг под руки и за ноги; не выпуская своей руки из державшей ее тоненькой ручки, ловя обращенный к нему девичий взгляд, Чжан Гуанхуа бежал рядом…

– …Профессор дал тебе рекомендацию… – стоя у могилы Лю Хонг, услышал у себя над ухом Чжан Гуанхуа.

1927

– Горяча ты, Поля!.. Известно дело: отец – казак, мать – чеченка (Коля мой – тоже огонь)… И слава богу, что горяча!.. По правде, я сил нет как рада… – трещит, расставляя фужеры Тамара… – что этот твой свободный роман наконец-то – тю-тю!.. Нет, я брошюру товарища Коллонтай поддерживаю и одобряю. Не хочешь, как мы с Колей (пошли записались без всяких церковно-приходских книг), хочешь по-другому – делай как знаешь!.. Но тут же: жонка, дитё и… ты сбоку! Фиг вот вам!.. Он с женкой-дитём, а ты – с чем?.. И потом: стишки эти… Глаза сломаешь: глядишь – слова, вроде, наши, а вместе не сложишь. Стихи – кувырком, и сам… У-у!… – вытаращила Тамара глаза.

– Свободный роман – это я… – отозвалась Полина. – Он просто. Не устоял.

– Сиди-сиди, я сама!.. – усадила обратно попытавшуюся встать золовку Тамара. – Тебе у Бронштейнов суеты с посудой хватает… «Не устоял»!.. А и кто устоит?! Ты ж со своей красой по улочке в пять домов – десять раз на дню туда-сюда… «Просто»!.. Все у тебя просто. А по мне – так бери любого, вон их: алтын – пучок… и… любитесь себе до полного всемирного изнеможения!..

Золовка с невесткой захохотали!..

– А лучше все же – как мы с Колей… – отсмеявшись, любовно огладила Тамара свой прилично округлившийся живот.

– А говоришь: сиди, – вскочила Полина…

– …Ни жены, ни детей. Серьезный молодой человек. «Правильный», как о нем у Коли на курсе говорят, – дорезая свеклу, вещала Тамара.

– Как? Как говорят? – разделывая селедку, спросила Полина.

– «Технический гений». Вот как говорят! Не стишки уж, куда!.. Будешь как у Христа за пазухой. Сейчас-то Москва. А после что?

– Что?

– Распределение! «Что»… Даже у Коли шансов в Москве остаться – никаких. Уже сейчас, говорит, ясно. А «технического гения» из МВТУ – представляешь, куда распределят?

– Куда?

– Если в Москве не оставят, так в самое нужное им там, наверху, место!.. Будешь и при муже, и при пайке?. Ни голодать, ни глину ногами месить не придется. Что нам с тобой (я – волжанка, ты – казачка) эта Москва с ее съемными комнатенками!.. Я тебя, Поля, знаю, – положив нож на доску, повернулась к золовке Тамара. – Все, что я тебе сейчас изложила, ты – шиворот-навыворот. Распределение, обеспеченность, серьезный, правильный – стало быть, долой! В сторону… А с кем ты светлое будущее собралась строить? С поэтом? С его дитём?.. С голой жопой, а туда же?.. Так вот!.. Говорю самое главное (поимей в виду): от карточки твоей он глаз не мог оторвать (Коля показывал). И если у тебя хоть что-нибудь есть вот тут, в голове, а в планах – хоть что-нибудь, кроме Бронштейновской кухни и чужих мужей, то…

Дверной звонок прервал пламенную речь…

…– Ну, сестренка! – встал со своим шампанским Николай. – За твои двадцать один! Будь счастлива!

Чокаясь с Николаем, Полина поймала взгляд Михаила.

– Хороший у тебя, Поля, День рождения! – трещала Тамара. – И сентябрь еще рядом: фрукты-соленья, и ловля-охота – на подъеме! На рынке голову по сторонам вертишь – чуть не сломаешь! Бери – не хочу!

– Пользуйтесь моментом, – вставил Николай.

– Каким моментом? – не поняла Полина.

– Вы что, думаете это навсегда?

– Ты, Коля, что-нибудь знаешь?.. – застыла с набитым ртом Тамара.

– Впереди… Михаил не даст соврать, нас в Высшем техническом к этому и готовят… впереди – индустриальный подъем. Грандиозное строительство промышленности. С напряжением всех сил. С существованием на пределе… Совместим ли отказ себе во всем… во многом…

– С чем? – проговорила Тамара. – С чем совместим?

– Вот с этими рябчиками, – указал на стол Николай. – И ананасами.

– Здесь нет рябчиков… и ананасов… – опешила Тамара.

– Это стихи, – впервые подав за столом голос, пояснил Михаил (Полина заинтересованно на него глянула). – «Ешь ананасы, рябчиков жуй…»

– А-а-а… – протянула Тамара… – А дальше?

– «День твой последний приходит буржуй», – завершила Полина, вновь встретившись с Михаилом взглядом.

– Мы же не буржуи… Ты же, Коля… Миша…

– И эта, уже там, на горизонте, индустриализация… – продолжил Николай… – эра производства…

– Что «эра производства»?.. – не сводила испуганных глаз с Николая Тамара.

– …разбросает нас по всей стране… Выжмет все соки… Такого голода-холода, как раньше, уже, конечно, не будет… но-о…

– Что ты такое, Коля, говоришь?.. Только жить начали!

– Начали! И всё на своем пути выдержим, всем бедам башку свернем! И вместе с ним… – положил ладонь на Тамарин живот Николай… – или с ней… по цветущему саду пройдем!.. Хочу я выпить… – снова встал Николай… – за семейное счастье. За простое и ясное, никаким веяниям не подвластное – простое семейное счастье… В том числе, твое, дорогая сестренка.

***