Будущее

вымощена дорога в рай

У входа в заведенье, откинувшись на спинку, коротконогий пятнисто-белый бульдог запускал струйку над мостовой: стояла почти колесом. Это не настораживало.

Так, въезжаем внутрь… Всё слоями: ближе-дальше позади столика. Они – на переднем, в профиль (сейчас не вспомнить, как он, режиссер, поддался на авантюру, на «усиление»)… Членораздельно рыгнув, овчарка на полу у стойки продолжила звучное лакание.

– Вам никогда не казалось…

– …что происходящее только тогда происходит…

– …когда вы владеете им не вполне?

– Или собой?

– Да нет, именно им, – она сейчас как раз и не владела: фраза-то ушла на полуслове и вернулась.

– И что вас смущает?

Зазвенело от стойки: огромный терьер, уронив башку на бок, грохнул на пол хрусталь. Последние дребезги, кувыркаясь, замирали в эфире…

– Как «что»? Вас устраивает, что, когда вы на коне, ничего не происходит? Вы никуда не скачете. Это нормально?

– Так вы за норму или…

– Или.

– Так вас устраивает или…

– Послушайте…

И без того электронно-размытый, томный собачий вальс теперь примерял на себя роль космической, на кишки наматываемой оперы.

– Послушайте, – она повторно отвлеклась, уставившись на дымящего за столиком неподалеку спаниеля. – О чем мы?.. Н-ну, не обижайтесь.

– Вы хотели сказать: не осуждайте.

– М-м… Чудо, а не коктейль… Знаете это, из толстой книжки: птички божьи не сеют, не жнут. Эти мысли – оттуда. Эти мысли: боже, что я делаю, чем зарабатываю на хлеб. Неужели я зарабатываю и все это делаю, пока зарабатываю. Что это всё? Как назвать? Что значит: я его делаю, и оно дает мне пищу, и не гарантирует мне ее завтра. Всё – туда, к хлебу… И это – моя жизнь. Но! Самое удивительное! Чувствуя весь идиотизм, я по-прежнему с головой во всем этом, и… Спокойно! Нахожу. В нем. Особую. Прелесть. Что-то невыразимое… То есть именно это – окно… Комфорт, мало-мальски гарантированный период, назовем, покоя и воли – стена… Впрочем, о каком это я периоде?..

В середине монолога, положив морду на скатерть, демонстрируя ушами, чего бы он не прочь, молодой волкодав стал строить ей глазки.

– Пошел в жопу!

Для души нет ничего слаще, чем о ней самой. Тогда вы ей любы, то есть не вы, конечно, а тот, кому вы всё это. То есть опять-таки вы. Кто-то втолковывал ей (а-а, режиссер!), что преобразование возможно. Странные мужчины. Электро. Электричество, ядро и электроны, ионы кажется. Магнит, ну это ясно. Ядерные… ядерные… так снова же ядро!.. А вот гравитация – ?.. Но… электроны же не улетают, не бросают его, этого… Действительно, всё – одно и то же, и значит – одним уравнением. Мужчины – это седой, седоусый еврей, всезнайка… Вот он же – все знает, и что? Зачем я ему?.. А тот, дурак… Таращится. Может, я люблю его, а?..

– А-а?

– Я спрашиваю: давно это с вами?

– Что… (сейчас он: «Сами знаете, что»)… что уставился?.. (тот, в стороне, занервничал, а этого удалось сбить? Хоть на миг? Улетит, не вернется?)… Что, не ты меня? Чтоб вот так: сверху вниз? Чуть сверху чуть вниз? И кто ты после этого? И до тоже…

– Так не получится…

– Что «не получится»?

– Нельзя разрушать… Расшатывать – не разрушая (боже, какая перемена тона, почти веришь).

Запахло псиной. Спина, выше стула, вровень с ногой, остановилась под ней. Знак подан, рука не спрашивает, балуясь против шерсти. Та рванула и, подседая и перебирая задними на повороте, исчезла между столов, оставив ощущение шерсти дыбом.

– Что вы делаете?

– Извините… (наверное, тот, в стороне… а что если это о?н все придумал, а не они сами… и это они, а не он, угадывают)… Извините, я сама не… это коктейль. Он… он называется?

– Называется.

– Слава богу! (Придем домой – он мне даст! Или я. Здесь… Сосать запястье – оставлять след…)

– Мне кажется…

– …время… – снизу вверх: – время… Которое есть? Или которого нет (не мешает, слушает)? Здесь-то есть, еще сколько (здесь, себе по лбу)… А там?.. Предметы. Силы. Движение. Уравнение, одним словом, – вот и время. Можно туда, можно обратно. Прошло столько-то времени. Чего прошло?.. Нельзя дважды…Потому что, видите ли, только туда. Но в прин-ци-пе… – она поискала бокал, – если один на один с ничем, что мешает: туда, обратно. Сила возникла, сила исчезла. А-а-а, «ничто» не бывает?.. Вечное что-то, столкновение. В этом чем-то. В тебе… Время – столкновение. Не то! Время – последовательность, галлюцинация сил. Самого-то и нет. Да?

– Да.

– И пространства?.. Чем оно хуже времени?.. И пространства… Значит, силы… Одни только силы… Небесные, да?

– Да.

– И ты – моя. Сила… А я, видишь, у тебя чуть не…

– Будет-будет… будет…

– Ну. И что скажешь? Что мне теперь?

Эти двое устроили догонялки вокруг стола. Серая спина, рыжая, серая, рыжая, серая… Ч-черт.

– Допивайте, и…

– Что?!

– Будем сидеть. До утра.

– Обещаешь?! Правда?! Ну, там, дождь и все такое, да?! Что!!!

Режиссер кашлянул, она обернулась. Конец. Всем спасибо. Разбирают на поводки. Вытирают лужу. Удивительно, но и вправду дождь.

– Страдать – наше хобби? – Твердынский теперь с ними. – Уступать. Наступая?

Она ежится, неуловимо для других на глазах грубеет лицо напротив. Как само собой, режиссер отхлебывает из бокала, ее. Подождем.

– И кому мы станем это показывать? М-м, это на?м показали, согласен. Но… (допивай уже)… но – профессия!.. Боже мой!.. Хобби хоббем, а… м-м… жить за что? Бродячий театр, под дождем.