Не оглядывайся вперед

Поднятый на руках «Виллис» с сидящими в нем офицерами сбрасывается с дороги в грязь.

Колонна продолжает движение…

Движение…

Движение…

Общее, от заводских ворот, из госпиталей, с аэродромов, со всей линии фронта движение. На Берлин!

1947

Школа окончена Лялей с медалью «За победу над Германией»… Не бросая школы, добровольцем участвовала в работах для фронта.

У Марка медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Теперь он – в производственно-диспетчерском бюро механосборочного цеха.

Такая же медаль – у пятнадцатилетнего Маяка. В училище у станка он уже порой – за мастера. Учит других.

Дочь и старший сын поменялись местами: он возвратился за парту, она перешла в кормилицы: учебу на вечернем в политехническом совмещает с работой официанткой в заводской столовой. Отъедается после голодухи, хуже всех в семье ею перенесенной: до сих пор слабость в ногах и головокружения…

Заводской обеденный перерыв!

Зал столовой быстро наполняется.

Ее столики, как всегда, оккупируются первыми: горластые парни из ближнего цеха.

Она едва успевает подносить кастрюли и ведра.

– Ляля, чай несладкий!

– Сладкий.

В каждое ведро всыпано, сколько положено, сахару – она уверена. Сыплет не она – там, на кухне, но никогда, ни разу не было, чтоб не насыпали. Значит, этот молодой здоровенный просто подбивает к ней клинья… и не впервой… Других же вон все устраивает…

– А я говорю: не сладкий!

– А я говорю: сладкий.

…Другие, правда, до чая еще не дошли. Этот – самый шустрый за столом. Наверное, и в цеху – тоже…

– Сама попробуй. Если несладкий – я на тебя это ведро вылью. Идет?..

– Идет.

Тишина за столом. За соседними – тоже. Обращенные на нее взоры.

Налив себе в стакан, подносит ко рту:

– Правда несладкий…

Горячая волна окатывает ее с головы до ног!!!

***

В трудовой книжке к первой записи: «Принята в ОРС столовой №27 на должность официантки» добавляется вторая: «Переведена в РМК чертежницей».

Днем работа. Вечером учеба.

Возвращение по темноте домой. От фонаря к фонарю…

Вставшая поперек дороги тень!..

Блеск ножа…

– Ляля?..

Слава богу, свои. Поселковые.

А не свои (не разглядеть в темноте) – так с танцверанды. Признание танцевальных заслуг (лучшая танцорша!) – оберег…

– Проходи… Отбой, пацаны…

1948

Весна. Пока только календарная. Всё в снегу.

Ока – подо льдом.

Марк с Пелагеей – на берегу, подальше от детей.

– …Это, мамука, за то…

– За что? – бросает на него беглый взгляд Пелагея, с ходу понявшая «за что».

– За то, что мы не хотели («мы»!) Гарика… Сейчас мы уже не голодаем.

– Что ты такое говоришь?! Я старуха!

– Ты мамука. Для нас для всех. И для него будешь мамука. Как ты можешь быть старухой, когда я не старик?

– Вы, китайцы, все молодо выглядите.

– Как мы его назовем? Я имею в виду: ребенка. Его или ее.

– Иди ты!.. – скинула со своего плеча его руку… – Только из нищеты вылезли… И то вон целый чемодан добра через окно вытряхнули. Бандитская сволочь!.. Бог с ним, с добром… Марк, мы не проживем с четырьмя детьми…

– Двое из них сами себя обеспечивают.

– Каких двое!.. Одна Ляля… и то…