Журавли над полем

– Василь Степаныч, Василь Степаныч, вставай, утро уже, – донеслось откуда-то издалека, и Маркин не сразу осознал, что это кличут его. А осознав, резко сел, обхватил руками колени, тряхнул головой, отгоняя сон, на четвереньках двинулся к лестнице. Внизу его поджидал Никифор, взглянув на которого удивился – так поразило его чисто выбрито лицо Говорина, и это уже был другой Никифор – помолодевший и приободрившийся.

Василий хмыкнул, но промолчал, за него уже за столом высказалась жена хозяина Аннушка – миловидная, аккуратная женщина лет сорока:

Это вы, Василий Степанович, наверно, повлияли на моего муженька. Встал ране меня, чего никогда не бывало, побрился, потребовал другую рубашку, приоделся и пошел вас будить. А то зарос, как старик какой-нибудь, а вить лет-то нам с ним не так уж дивно – по сорок с небольшим.

Хватит тебе, жана, не позорь меня перед человеком. Я-ить почему бороденку-то отрастил. Возчиками у нас в обозном все пожилые мужики, а я средь их вроде как молодой – слабый я здоровьем после последнего ранения, потому и не могу на другой работенке вровень с однолетками. Чтоб не отличаться от возчиков, я и отрастил бороденку-то. Теперь решил: все, амба. Буду таким, каков есть. Пускай смотрят.

А они будто и не знают, что ты по ранению на легкой работе, – вставила свое Аннушка. – Сколь я тебе говорила: не опускай себя, Никифор Матвеич, блюди чистоту и опрятность. А люди. Что ж люди, они привыкнут и поймут.

В самом деле, Никифор Матвеевич, живи по совести и без оглядки на злые языки. И будет тебе уважение, – поддержал хозяйку и Маркин, также назвав Говорина по имени-отчеству, что особенно понравилось хозяину, который и покраснел и засопел одновременно.

Предложили Маркину в это утро самую простую крестьянскую еду: парное молоко от только что подоенной коровы, круглую картошку, приправленную постным маслом, и черный ноздреватый хлеб. Кроме того, в эмалированной чашке лежали пластики крупно нарезанного свиного сала. И Маркин, наверное, впервые за много лет, ел с удовольствием, нахваливая и хозяйку и хозяина, а насытившись, встал из-за стола, поблагодарил за угощение и, свернув цигарку, затянулся глубоко, с толком, какой понимают в табаке истинные курильщики.

Глава 3

Никогда не устающая нести свои воды в одном, Богом данном, направлении, река не потеряла своих неповторимых красок, поблескивая в лучах солнца всеми цветами и оттенками, какие только можно себе вообразить. То убыстряя бег на шиверах и перекатах, то замедляя в спокойном разливе, Ия оставалась прежней – верной своим берегам, на которых триста пятьдесят лет назад пришедшие из-за Урала русские люди решили обосновать поселение под названием Тулун. А еще через некоторое время, в 1907 году, чуть поодаль от Тулуна, но также на ее берегу возникла и опытная ферма, первым директором которой стал разорившийся орловский помещик Иван Сергеевич Турбин, преобразованная в 1913 году в опытное поле, а в последствии и в селекционную станцию.

Любознательные, неугомонные в своих поисках, особые по складу ума и характеров, люди стали здесь работать над выведением таких сортов зерновых, кормовых и прочих сельскохозяйственных культур, которые бы могли накормить народонаселение всей Иркутской губернии, всего Сибирского края, включая Дальний Восток, и шагнуть далее – за Уральские горы, в центральные области России.

***

Среди этих людей и оказался Василий Степанович Маркин, который теперь шел по пробитой рыбаками и путешественниками тропе по берегу благословенной реки и вспоминал, как впервые появился на селекционной станции. А память его, за минувшие почти двадцать лет, не утратила ни единого эпизода из той части его биографии, которая навсегда привязала его к этой земле.

Он помнил, как так же пешим ходом пришел на станцию, где кто-то указал ему на небольшое бревенчатое здание, в котором была контора и сидел ее директор Виктор Петрович Сидоревич.

Из-за стола поднялся и вразвалку пошел к нему навстречу крепкий, с большими залысинами на голове, человек. Приветливо улыбнулся, подавая руку:

Маркин Василий, прибыл с Шатиловской опытной станции,– представился молодой селекционер.

Знаю, знаю такую, – в Орловской области. Чем вы там занимались?

Селекцией пшеницы, а этим летом был в научной экспедиции на Алтае. Собирали семена дикорастущих трав.

Каких же? – с интересом спросил старый агроном.

Клевера, тимофеевки, костра безостого.

Сидоревич вновь прибывшему указал на стул, сам расположился напротив, попросил рассказать подробнее. Маркин почувствовал себя легко и свободно.

Травы сочные, питательные, неприхотливые к почвам. Скот их поедает с удовольствием, и продуктивность его просто замечательная. Думаю, что за этими травами будущее, правда, требуют они улучшения по отдельным показателям, но это уже вопрос ближайших лет, и селекционерам здесь работы хватит.

И нам нужно работать с этими травами, – задумчиво произнес Сидо-ревич. – Вот только задача сегодня иная – вывести добрый сорт пшеницы. И не один. А к травам мы вернемся позже, как к особому направлению в селекции. Стране нужны урожайные, морозоустойчивые сорта пшеницы, так что засучивай рукава, Василий Степанович, будешь заведовать отделом селекции именно этой культуры.

Сидоревич говорил, а его похожий на клюв утки нос раздувался, и Маркин то и дело переводил взгляд на эту часть лица директора, наивно удивляясь про себя, какими же разными по внешности бывают люди. Гораздо позже, вспоминая этот свой первый день на селекционной станции, он почему-то вспоминал именно нос своего первого наставника и руководителя на сибирской земле.

Если же говорить о его впечатлении в целом, то станция, поселок, люди оставили в памяти добрый неповторимый след. Может, оттого и стремилась сюда душа все годы пребывания на Колыме и после нее. Да, должно, наверное, быть у каждого человека такое место на земле, куда бы он стремился всегда, даже тогда, когда отсюда начинался отсчет его страданий, как это случилось с ним, Василием Степановичем Маркиным.

Опытная станция в те годы представляла собой своеобразный колхоз, до которого, кроме основной работы по выведению новых сортов, доводился план сдачи государству зерна, мяса, овощей и другой продукции. Поэтому здесь имелось все, что присуще любому коллективному хозяйству: зерновые площади, крупнорогатый скот, свиньи, овцы, зерносушильное, складское хозяйство, конеферма, технический парк и небольшие мастерские.

В эти же годы на станции велось большое строительство: построено было более десяти домов, селекционный молотильный сарай, семенное хранилище, кирпичный корпус здания лаборатории, баня, пять подвалов, расширена конюшня. К 1935 году построены в одном здании школа, клуб, столовая, кроме прочего детские ясли и детский сад.

В этот же период селекционеры занимались восстановлением сортовой чистоты по всем ранее выведенным сортам. Станция помогала колхозам и совхозам Тулунского района в составлении планов семеноводства, хозяйства получали от селекционеров новые урожайные сорта различных культур и рекомендации по их возделыванию. Специалисты станции проводили работу по проверке качества семенного материала по таким культурам, как пшеница, ячмень, овес, горох, гречиха, просо, рожь, картофель.

В двадцатых годах здесь еще не велась работа с травами и овощными культурами, но уже в тридцатых годах таковая была развернута в полную силу, особенно с овощами.

В те же двадцатые годы на селекционной станции имелись такие отделы, как селекционный, садоводства и огородничества, прикладной ботаники, химический и агротехнический. Отдел полеводства был перенесен на Баяндаевское опытное поле.

Кстати сказать, в двадцатые годы селекционной работой в области занимались Иркутская опытная станция, Тулунская опытная станция и Баяндаев-ское опытное поле.

На Тулунской селекционной станции работали В. П. Кузьмин, К. М. Крамм, А. Г. Лорх, Н. Л. Удольская, К. Н. Миротворцев, И. Е. Быков, К. А. Антропов, А. Д. Мансуров – в последствии академики и профессоры.

Примерно в одно и то же время с Маркиным на станцию пришли А. А. Гусельников, В. П. Сидоревич, А. С. Ловенецкий, Ф. П. Руссков, Е. А. Глухих, В. А. Михайловский, К. А. Старицин, А. И. Казанцев.

Все хозяйство станции Маркин обошел в один день. На следующий он уже знакомился с сотрудниками своего отдела. А работали здесь агроном

Мусатов Виктор Степанович, старшим техником – Колчин Александр Николаевич, техниками – Филипп Омелич, Степан Ефименко и Надежда Сенкевич.

Маркин, испытывая некоторое смущение, поглядывал на сотрудников отдела, те – на него.

«Верно, думают, молод годами новый заведующий, да и фактически без опыта. Но ничего, попривыкнут, а там посмотрим, было бы желание…»

Кто-то предложил поставить чай, и Маркин согласился – надо же с чего-то начинать знакомство.

Вскипятили чайник, Надежда Сенкевич достала коробочку с пахучей травой, всыпала в заварник. Нарезала ржаного хлеба.

Что за травка? – поинтересовался Василий.

Зубровка. В наших лесах растет. Он кивнул головой, спросил:

– Мы с вами на селекционной станции, а хлеб на стол режем ржаной: разве нет пшеничного?

В том-то и дело, что пока нет. В настоящее время районирован только один сорт яровой пшеницы – Балаганка, – ответил за всех Мусатов.

За двадцать пять лет один сорт? – удивился Василий.

Вот ты, уважаемый новый заведующий, и покажешь нам всем, как надо работать, чтобы новые сорта появлялись каждый год, – съязвил Мусатов. – Если же по существу, то дело с сортами обстоит так: Писарев над Балаганкой начал работать в 1913 году, в 1921-м передал сорт на испытания. А районирован он был только в 1928-м. Вот тебе и вся картина с новыми сортами. Ты же понимаешь, что новые сорта ниоткуда не возьмутся, а могут быть созданы только на основе исходного материала. Те популяции, что имелись в распоряжении Писарева, – позднеспелые, и он пытался работать с местными, которые хотя и были скороспелыми, но имели мелкое зерно, высокую полегаемость и поражались пыльной головней. Поэтому Писарев обратил внимание на образец из Балаганского уезда и методом индивидуального отбора вывел новый сорт, который и назвал Балаганкой. Сегодня Балаганка высевается почти во всей Иркутской области. К нам за семенами приезжают из Черемхово, Бохана, Баяндая, Заларей. Сорт устойчив к весенней засухе, неприхотлив к почве, но унаследовал часть недостатков от местных сортов. В общем, для тех лет новый морозоустойчивый сорт с коротким периодом созревания – прорыв в сибирской селекционной науке. Писаревым же были выведены сорта ржи Тулунская зелёноозёрная, овса Тулунский 86\5, ячменя Червонец и Заларинец, гороха Тулунский гибрид, картофеля Снежинка.

Что же дальше? – продолжал делано наивно спрашивать Маркин.

Помолчал, потом спросил, видимо, об интересовавшем всех:

Сколько же тебе, Василий Степанович, лет?

Двадцать три.

Негусто, хотя… Революцию делали далеко не старики. Нашему земляку Федору Лыткину, когда его назначили комиссаром правительства Центро-сибирь, было и всего-то девятнадцать годков.

Не беспокойтесь, коллеги, о моем возрасте. Я парень дотошный, вредный и работать умею. О способностях и личных качествах каждого будем судить по делам.