Faceless
– Почему «было бы»?
Генри замолчал, его взгляд стал расфокусированным, будто он снова перебирал ночные мысли. Когда он заговорил, голос звучал устало, но с жесткой ясностью:
– Я думал всю ночь. Чему конкретно я могу научить тебя чтобы ты смог изменить мир? Мой опыт – это опыт критика. Я вскрывал проблемы, предупреждал… но ничего не изменил. Мои теории – лишь карта местности, где я обозначил пропасти. Но как проложить дорогу через них? Как строить мосты? Этого я не знаю. Не созидатель я. Не пророк.
Он сделал паузу, его взгляд стал острее, сосредоточившись на мне:
– Миру сейчас, когда старые боги мертвы, отчаянно нужны новые Творцы. Не в мистическом смысле. Творцы – это те, кто берет на себя ответственность формировать реальность, а не просто плыть по течению или разрушать. Не ждать спасителя – быть им в своей сфере. Иначе – распад. Человек должен стать архитектором своей жизни и, по мере сил, – мира вокруг. Не «богом» в золотых одеждах, а творцом-практиком. Его сила – в осознанности, воле, способности к созиданию. Без этого… он становится расходным материалом системы.
Тон Генри стал жестче, почти сухим, как лекция о неизбежном:
– Загляни в будущее. Автоматизация. Роботы на заводах, ИИ в офисах, алгоритмы в полях. Зачем системе миллиарды «лишних» людей, если их труд не нужен? Чем их занять? Как кормить? Планета не резиновая. Ресурсы конечны. Логика системы ведет к кризису перенаселения и дефицита. И кризис этот разрешится не гуманизмом, а войной. Не локальной. Войной за последнее. Той, перед которой померкнут все прошлые. Нынешние конфликты – лишь репетиция. Сначала изолируют и «усмирят» слабых, отняв ресурсы под благовидным предлогом. Потом очередь дойдет до сильных – через санкции, провокации, блокады. Это вопрос времени. Твоя стратегическая задача на десятилетия – не допустить этого сценария. Сломать эту логику самоуничтожения.
Он откинулся, его голос потерял лекторскую жесткость, став почти исповедальным:
– Все говорят: экономика первична. Это ловушка. Система заставляет нас так думать, чтобы сохранить себя. Человек стал ее функцией. Продал свою жизнь по часам, отказался от роли творца в обмен на иллюзию безопасности и прощение «в конце». Он добровольно стал винтиком. Сила людей – в сотрудничестве, в осознании общих целей. Но капитализм строится на иерархии и неравенстве. Это его топливо. Отсюда – тупик. Возможно, выход – в технологическом скачке, который перевернет все правила. Но надеяться на чудо – глупо. Надо действовать.
Генри наклонился вперед, его слова приобрели практическую направленность:
– Как действовать? Представь мир как сложную машину с «черными ящиками» – экономика, политика, общество. Ты не можешь сломать ее и собрать заново. Риск краха слишком велик. Ты должен корректировать ее работу. Изучай входные (законы, инвестиции, настроения) и выходные (благосостояние, стабильность, конфликты) сигналы. Ищи точки, где небольшое, точное воздействие – новая норма, налоговая льгота, образовательная программа – может изменить итоговый результат в лучшую сторону. Мимикрируй. Улучшай изнутри. Эволюция, а не революция. Революции топят в крови, а потом часто воспроизводят старые пороки в новой обертке. Ты никогда ничего не изменишь если будешь бороться с существующей системой. Если хочешь что-то изменить, создай новую модель, чтобы старая стала неактуальной.
Он подчеркнуто посмотрел на ребенка:
– Ключ – не в абстрактных «массах», а в людях. Конкретных. Ищи и объединяй тех, кто уже мыслит как творец-практик. Инженеров, учителей, фермеров, программистов, художников – тех, кто уже сейчас своим ежедневным трудом пытается делать свое дело и мир вокруг чуть лучше, эффективнее, справедливее. Они – твои естественные союзники. Создавай сеть таких «локальных творцов». Их совместная работа, обмен идеями, взаимопомощь – это и есть модель будущего общества и твой основной ресурс. Учи их детей. Взрослых не переделать радикально, но их действия можно направлять через понимание выгоды, стабильности, престижа. Дети же впитывают новые парадигмы как норму. Через них изменение укоренится прочно. Смени парадигму – сменишь мир. И будь гибок. Мир меняется. То, что работало вчера, завтра может стать препятствием. Твоя актуальность – твоя сила.
Ребенок не выдержал, его голос прозвучал резко, с ноткой разочарования:
– Стой! Это… это не знания, Генри! Это твои мысли, твоя… стратегия? Но где факты? Где инструменты?!
Генри усмехнулся, без веселья:
– Факты – вокруг. Инструменты? Их нужно создавать под конкретную задачу. Мои мысли – карта опасностей и возможный компас. Не более. Для реальных действий нужны: глубокий анализ данных, рычаги влияния – в политике, СМИ, бизнесе, деньги – много денег, и… команда единомышленников, готовая к долгой работе. И главное – простая, кристально ясная Идея, которая зажжет сердца не только твоих соратников, но и миллионов. Идея лучшей жизни, которую они захотят и поймут.
Ребенок с горечью:
– И на том спасибо. Очень… вдохновляюще.
– Все? Или есть инструкция к этой бомбе?
Генри вздохнул, его тон смягчился, стал почти бытовым:
– Конечно, не в одиночку. Тебе нужны руки, глаза, мозги помимо твоих. Команда. Найди их. Объедини.
Голос ребенка дрогнул, выдавая детскую беспомощность за взрослой решимостью:
– Как? С чего начать? Я же не знаю даже где искать…
Генри помолчал, его взгляд стал острым и тяжелым:
– И не спрашивай именно кто. Я не знаю имен. Но отыщи тех, кто стоит рядом со знаниями, деньгами, глобальными процессами. Кто принимает решения, тех, кто извлекает выгоду из хаоса и неравенства. Или создай их, их знания и навыки помогут. Хочешь что-то развалить возглавь, хочешь изменить, прежде чем возглавить, поработай внизу. Система слишком… целеустремленна в своем саморазрушении, чтобы не иметь направляющего центра интересов. «Они». Теневая ось. Разыщи их не для мести, а для понимания. Чтобы знать, с кем или с чем предстоит иметь дело. Иначе будешь бить по хвостам, а не по голове.
Долгая пауза. Генри вдруг выглядел невероятно усталым. Он произнес тихо, сдавленно, словно давно копил эти слова:
– Сотри во мне эту горечь проигранных битв. Убери эту жажду все исправить – она только жжет душу пеплом. Вырви корень ненависти к тем… к невидимым кукловодам этого безумия. – Голос его почти сорвался. – Дай мне… просто дожить. Без вечной ноющей боли утрат. В тишине. Со… с соседкой. – В его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд и надежду. – Пусть твои слова… пусть они снимут с души этот груз. Проложат дорогу к… к покою. Пусть хоть одному… станет легче. – Он посмотрел прямо в мои детские глаза, и это был взгляд прощания и передачи эстафеты. – И пусть с этого малого облегчения… начнется твой настоящий путь.
ЧАСТЬ 4 – КОМАНДА
1997 – Встреча с Майером
Джозеф Майер – бывший сенатор от округа Колумбия. В свое время он был значимой фигурой в Республиканской партии, а после окончания Холодной войны участвовал в работе групп, формирующих основы нового неоколониального мирового порядка. В 1995 году он попал в тяжелую аварию, а в 1997-м мы встретились.
На тот момент я был обычным ничем не примечательным парнем: светловолосый, худощавый, типичный студент.
Май. Пробежка вокруг Зеркального пруда в Вашингтоне – мой особый ритуал. На часах – четверть десятого утра.
В очередной раз пробегая мимо мемориала Линкольна, я краем глаза заметил пожилого мужчину. Он замер в странной позе, протягивая руку и что-то горячо доказывая памятнику.
«Сумасшедший… Лучше не сбавлять темп», – мелькнула мысль. Но ноги сами замедлили ход.
– Вам нужна помощь? – обратился я к нему.
– Нет! Чуть постою да пойду, – отмахнулся он.
– Идите за мной, я помогу вам присесть, – сказал я, направляясь к ближайшей скамейке.
Джозеф (как я позже узнал) послушно последовал за мной.
– Э-э, юноша, что происходит? – занервничал он. – Почему ноги идут сами?
– Ну, люди вообще-то ходят, – рассмеялся я.
Присев, он тяжело вздохнул:
– Знаешь, со мной давно такого не случалось. Два года назад попал в жуткую аварию – отказали тормоза. А потом… отказали и друзья. – Горечь прозвучала в его иронии. – После той аварии мой мозг перестал вырабатывать вещество, отвечающее за расслабление мышц. Год провалялся на койке, пока один врач не рискнул дать лекарство от болезни Паркинсона. Оно не лечит, лишь снимает симптомы. Пока принимаю – могу ходить, гулять, жить. Но есть побочный эффект: расслабляя спазмированные мышцы, таблетки накладывают сильный седативный эффект на центральную нервную систему. Стоит присесть – и я отключаюсь. А если остановиться на ходу, потом невероятно трудно снова тронуться. Вот такая петля. А ты сказал: «Иди за мной» – и я пошел. Без таблеток. Чудо, не иначе.
– Да уж, мистер, чудо, – ухмыльнулся я, отводя взгляд.
– Не отводи глаза! – резко оборвал он. – Я тебя сразу раскусил. Ты не так прост, как кажешься. В твоем взгляде нет почтения к возрасту, отвечаешь так легко, будто сам мой ровесник. Что, смотришь на меня как на дурака? Я не сумасшедший! Не смотри так! Просто накипело – вот и ругался на старика каменного. Другого нет. Не ответит, зато выслушает и известным путем не пошлет. Душа болит. Боль не проходит. Старый стал, о вечном думаю. О добре и зле. Что я в жизни хорошего сделал? Как людям помог? Никак! Все банкирам да коммерсантам. Лобби знаешь, что это? Ничего простому люду. Все о себе думал. А как авария случилась – все отвернулись! Все эти «друзья» – сенаторы, судьи, банкиры, чиновники всех рангов. Вчера были лучшими друзьями, а сегодня взгляд отводят. Раньше в любой кабинет мог зайти, с любым на равных. Схемы разные крутили… А теперь денег хватает лишь на еду и лекарства.
Вот старику и высказывал, что потомки извратили его проект. Извратили идеи, заложенные отцами-основателями. Выгоду поставили во главу угла, а про цель забыли. Оказалось, цель можно подменить «Американской мечтой» – морковкой для распространения системы и наживы. Самое страшное, что система поглотила всех. Она всех засосала. Врачи работают ради денег, а не чтобы лечить. Педагоги, строители, политики… Каждый в своем колесе бежит за морковкой благополучия, забыв о высшем! Ты заметил? Нам отменили Бога. Не сразу понял. Но Он почти ушел. Еще чуть-чуть – и встретить Его можно будет лишь в отдельных сердцах.
Для меня больнее всего, что мои руки по локоть в этом. Приход глобализации начал отменять Бога с усиленной скоростью, Бог то у всех разный. Эти люди хотели объединить планету, а становятся инструментом транснациональных корпораций. Глобалисты говорят правильные слова, но куда ведут? В мир без Бога? В мире без Бога нет души. А где нет души – зачем быть? Это существование лишено цели. Вот увидишь! Я не верю глобалистам. И этот каменный, – он кивнул на Линкольна, – им бы тоже не поверил.
Запомни мои слова, юноша! Демократия кончилась, когда развалился СССР. Дальше началась бутафория, симулякр государства.
– То есть вы хотите сказать, наша демократия не настоящая? – переспросил я. – Выходит, Советы были правы?
– А что такое демократия? Чего ты ждешь? Не скажу, что мы были не правы. Мы заботились о своем народе, о его благосостоянии. Но я вижу: путь, избранный после краха красной империи, далек от гуманизма, который мы же и декларируем. Во время кризисов мы спасаем богатых, а не бедных. Взгляни: с 26 декабря 1991 года по сей день США ввели войска в Ирак, Сомали, Гаити… Кто следующий? А в восьмидесятые? Иран, Афганистан, Ливан, Гренада, Ливия, Панама… Сколько еще стран пострадает от нашей политики? Мы боремся то с терроризмом, то с коммунизмом, ищем в пустыне инопланетян. Наши враги – кто угодно? Или все по очереди? Почему мы не можем позволить странам самим определять путь? Они не такие, как мы! Наши вторжения лишь умножают жертвы, лишают народы самостоятельности. Для развития страны нужна зрелость ее интеллигенции, а не замена одного диктатора другим. Такую демократию видел Авраам Линкольн? О таком договаривался Рузвельт в Тегеране и Ялте? Мы сами разрушили хрупкий мир 1945 года. Наш следующий президент инициировал гонку вооружений и растоптал соглашения с Советами. Мы на мировой арене не мягкие и пушистые. Мы – капиталисты с волчьим оскалом.
– Вы шпион, что ли? Или бывший агент КГБ? – ехидно спросил я.
– Смеешься? Опять думаешь, что старик несет чушь? Городской сумасшедший? Не смешно! Ни капли! Я бывший сенатор! Старик, который хочет, чтобы наше государство перестало быть инструментом для амбиций богачей.
– Это я понимаю. Но почему наша страна этим занимается? – задал я прямой вопрос.
– Проводи меня домой. Действие таблетки кончается. В следующий раз расскажу.
– Идите домой. И пока не дойдете, не останавливайтесь. Завтра вернитесь сюда к восьми, – произнес я, наблюдая, как старик, хихикая от неожиданности, засеменил прочь, ведомый собственными ногами.
Тогда я искренне считал, что Майер слегка «ку-ку». Но за последние восемь лет он был единственным моим знакомым, кто действительно вращался во властных кругах, знал структуры, лица, настоящих Игроков. Его внутренний надлом и болезнь играли мне на руку. Он был мотивирован, а я мог стать его инструментом – шансом искупить свою вину. Тогда мне еще казалось, что в политике США были ошибки, я не видел структурного и системного кризиса, так как он только начинал набирать обороты.
***
На следующее утро Джозеф шел мне навстречу, громко возбужденно крича еще издалека:
– Ты гипнотизёр! Я все понял! Иначе быть не может! Вылечи меня! Умоляю!
Я даже опешил от такой прямоты.
– Сначала ты вылечишь меня, – торопливо, с юношеским задором заговорил он, подойдя вплотную, – а потом мы вылечим всю эту систему! Мы изменим этот мир к лучшему! С твоей силой мы все исправим!
В его глазах горела жизнь. Он получил экзистенциальный импульс, утраченный после аварии. От надлома не осталось и следа. Он сам придумал себе новый смысл, и я был его ключевой фигурой.
Мы нуждались друг в друге. Этот симбиоз, хоть и ущербный вначале, мог развиться во что-то большее.
Конечно, я не мог его вылечить. Но находясь рядом, мог управлять его телом, как марионеткой. Естественно, пришлось раскрыть ему свою тайну. И на нем же я впервые опробовал «Клятву Союзника». Суть проста: сначала он сам произнес слова верности и сохранения тайны, и лишь после я уже своей силой закрепил этот обет: «Ты никогда не раскроешь мою тайну и не предашь ни меня, ни наше общее дело».
Конечно, в речах Джозефа тогда было мало конкретики – лишь общие фразы и эмоции. Но я ему поверил. Поверил, что этот старик знает, о чем говорит, и понимает, что делать. Вообще, доверять свои тайны незнакомым чудакам – плохая идея. Но в тот раз я не прогадал.
1997 – Поиск точки опоры. Борьба или созидание?
Две недели мы ломали головы над тем, с чего начать в Вашингтоне, и наконец поняли: стартовать нужно в Нью-Йорке.
Отправились налегке. Джозеф забил карманы таблетками, а я взвалил на себя два рюкзака – мой и моего немощного спутника. Майер уже не мог позаботиться о себе, и роль его няньки и сиделки легла на меня.
Постоянная помощь старику в передвижении требовала от меня более частого омоложения, чем прежде. Почти каждую неделю я выходил на охоту. Навык был отточен до автоматизма, но далеко не каждая женщина становилась моей «жертвой». Я не воспринимал их так. Скорее как боевых подруг, деливших со мной тяготы моего проклятия. Жаль только, что для них я навсегда оставался подлецом, исчезающим из их жизни на рассвете.
Большинство предпочли бы стереть меня из памяти. Но была и та, что встретилась мне именно тогда. Та, что искала меня потом долгие годы.
Ответь на вопрос: Любишь ли ты женщин так, как люблю их я? А теперь сравни. Тебе жизнь подарила одна. Мне – тысяча. Чувствуешь разницу? Я люблю их не только за обложку, но и за содержание. Многие подарили мне детей – и в этом тоже мое бессмертие. Я ценю это иначе. Каждая новая становилась первой, единственной, неповторимой.
Когда я встретил Джессику Лиммон, перерождение мне еще не требовалось. Но это не помешало ей ворваться в мою жизнь вихрем. Она буквально запрыгнула на багажник моего велосипеда, когда я проезжал по центру города, и, обхватив мою талию, крикнула: «Не тормози! Крути педали! Быстрее!»
За нами бежал мужчина, требуя остановиться.
Я выжал из велосипеда все, что мог, минуты две. Когда она наконец попросила притормозить, я обернулся и обомлел. На багажнике сидела девушка невероятной красоты. Изумрудные глаза, пепельно-черные волосы, светлая кожа, покрытая румянцем от погони. Я чувствовал себя героем, спасающим красавицу от злодея.
Все оказалось прозаичнее. За нами гнался ее отец – Роберт Лиммон, совладелец одного из крупнейших банков Штатов, «Международного банка братьев Лиммон». Вечная проблема отцов и детей. Ему не понравилось, в чём она явилась на работу. Я сразу не понял – в чем претензия? Черная юбка-карандаш, белая блуза, черный приталенный пиджак, строгая прическа и черная губная помада. Идеальная офисная леди, элегантная и красивая. Но, видимо, все сидело слишком по фигуре. В глазах отца это выглядело вызовом. Его девочка превратилась в женщину – и он этого не принял.
Начал накрапывать дождь. Я свернул под навес автобусной остановки.
Минут пять она рыдала у меня на груди. Любимый отец отчитал ее при всех, в ее первый же рабочий день! И все из-за того, что она хотела выглядеть так, как видела на модных показах и в кино. Если бы не размазанная тушь, она с легкостью прошла бы по подиуму. Я не мог оторвать взгляд от ее глаз. Стало зябко, и она устроилась у меня на коленях. Я согревал ее пальцы своим дыханием. Романтично? Да. Как из кино? Тоже да. Случайно в тот момент я и сам был обладателем модельной внешности. Мы словно утонули друг в друге. Она рассказывала о своей жизни, и я впервые узнал, как живут богатые. Они такие же люди. Те же проблемы, те же чувства. Деньги не меняют сути. Я слушал, любовался ею, а в голове проносились картины: «Что, если бы не моя „волшебная“ жизнь? Если бы только она и я? Никаких способностей? Любовь, семья, дети? Возможно ли? Позволил бы отец ей быть с бедняком?».
Ее взгляд стирал все мрачные сценарии.
Она говорила без умолку: о плавании с розовыми дельфинами, о том, как в детстве подставила уборщицу и до сих пор мучается виной, о мечте создать собственный бренд одежды вместо работы в банке.
Дождь кончился. Люди приходили и уходили на автобусах. Мы сидели и говорили. Поздним вечером мы оказались в хостеле. Дешевом, обычном, для провинциальных туристов – месте, где она никогда не бывала.
Мы лежали на втором ярусе кровати, и она шептала слова любви.
– Я исчезну из твоей жизни на рассвете. Навсегда. Зачем тебе эта связь?
– Я люблю тебя, – прошептала она, нежно проводя рукой по моей груди.
– Но разве ты готова отдать свою юность первому встречному?
– Я люблю тебя.
– Как ты будешь жить после этого?
– Может быть, я впервые почувствовала настоящую жизнь?
Утром я ушел в облике десятилетнего мальчишки. Она вызвала водителя и уехала в отцовский дом. Наши судьбы разошлись. Надолго ли?
Я долго не мог забыть ее. Майеру приходилось обходиться без моей помощи. Он часами сидел неподвижно, скованный собственным телом. Лишь в этой неподвижности его разум мог работать. Меня же накрыла хандра.
***
– Дай таблетку, – промямлил Джозеф.
Я машинально протянул ему таблетку.
– Ты поедешь в Бостон, – вдруг отчетливо произнес он. Его голос обрел неожиданную твердость. – Нам нужен Алекс Стоун. Он ключ. Без него мы ничего не сможем. И только ты способен уговорить его присоединиться. Я займусь поиском остальных.
– Какой команды? Чем она займется?
– Идем, – резко встал он. – Пока я двигаюсь, я в сознании. Говорить могу только в движении.
На улице он продолжил:
– Мы не станем менять мир насильно. Мир изменится сам. Наша задача – давать ему новые знания, технологии. То, что перевернет образ мыслей людей. Мы ускорим социальный и технологический прогресс. Поможем человечеству шагнуть в новую эпоху.
– А если мы спровоцируем катастрофу? Может, люди не готовы к такому скачку? Может, эволюция не терпит спешки?
– Ресурсы планеты иссякают, – его голос стал жестким. – Если не выйти на новый уровень развития, неизбежна война за остатки. Война за выживание. Самая страшная в истории. Мы должны ее предотвратить. Нынешняя модель – порочный круг потребления – лишь ускоряет крах. Работа предстоит гигантская.
– Но с чего начать?
– Хочешь изменить систему – возглавь ее! – Он резко остановился, глядя мне в глаза. – Мы должны войти в нее. Стать ее частью. Влиять на мир изнутри, будучи лидерами.
– Опять абстракции? – вздохнул я.
– Я бывший сенатор, – усмехнулся он. – Иначе не умею. Для конкретики нам и нужна команда.
С этим спорить было бесполезно.
1998 – Начало игры. Становление компании «GoldStone»
Чтобы начать менять мир нам нужны были власть, связи и влияние. Без денег не может быть ни первого, ни второго, ни третьего. Соответственно нам срочно нужны были деньги. Воровать, промывать мозги рандомным миллиардерам для спонсирования нашей деятельность было не по-христиански, да и мы просто не хотели.
Наши первые попытки обзавестись деньгами были жалкими. На остатки денег от собственности Майера я попробовал вложиться в мелкий бизнес – сервис по аренде яхт для туристов. Знания-то были. Но мир «малого бизнеса» оказался болотом, кишащим крысами в дорогих костюмах с пистолетами за пазухой. Местные «крышеватели», коррумпированные чиновники, конкуренты, готовые поджечь лодку… Моя сила позволяла раз за разом выкручиваться, заставляя то одного гангстера «осознать тщетность насилий», то чиновника «внезапно обнаружить честность и принципиальность». Но цена! Каждая такая «сделка с совестью» отнимала годы. Я старел на глазах, превращаясь из крепкого тридцатилетнего «молчуна» в изможденного пятидесятилетнего старика с сединой и морщинами, едва успев найти новую… «спонсоршу» омоложения. Это был порочный круг, тупик. Я строил карточный домик, а окружающая грязь и подлость его постоянно разрушали. Сила убеждения – мощный, но грубый инструмент. Она ломала, а не создавала. Для созидания нужны были иные механизмы: расчет, стратегия, надежные люди и… капитал. Настоящий капитал, а не жалкие подачки от аренды лодчонок.
С 1997 года мир бурлил. Интернет, доткомы – все говорило о новой эре, о цифровом золоте. Технологии. Вот в чем будущее. Но как туда войти мне, человеку без юридического прошлого и настоящего? Я наблюдал за взлетами и падениями стартапов из Кремниевой долины, читал Wired в кафе, чувствуя одновременно азарт и глухое раздражение. Столько шума, столько глупости! Миллионы вбухивались в проекты, не имевшие ни грамма реальной ценности. И тут же разбивались о скалы рыночной реальности. Это был хаос, дикий запад цифровой эпохи. И в этом хаосе, понял я, человек, умеющий видеть суть, способный отделить зерно от плевел и, главное, убедить других в своей правоте (тут моя особенность могла сыграть иначе, не как дубина), имел колоссальное преимущество. Но убеждать нужно было не силой приказа, а силой идеи, логики, выгоды. Нужно было найти не просто идею, а ту самую идею, и людей, которые могли ее воплотить.
Именно тогда, на одной из «тусовок» для инвесторов в Сан-Франциско, куда я пробрался, изображая из себя эксцентричного англичанина с туманным прошлым, я услышал его. Алекс Стоун. Он стоял в углу, красавчик в сером костюме с сигарой в руках, на тот момент ему было 25, а он уже стоял с сигарой в руках и наравне спорил с группой венчурных инвесторов. Его голос, громкий, невероятно плотный, наполненный фанатичной убежденностью, перекрывал гул толпы. Было ясно, что он знает о чем говорит
«…вы не понимаете! Вы смотрите на лампочку Эдисона и видите просто лампочку! Я вижу энергосистему! Я вижу города, фабрики, новую эпоху! То, что у меня в ноутбуке – это не просто алгоритм оптимизации логистики. Это нервная система для глобальной торговли! Она учится, адаптируется в реальном времени, учитывает не только цены на топливо и время в пути, но и погоду в порту назначения, курсы валют, спрос на конкретный товар в конкретном районе прямо сейчас! Она может сократить издержки на транспортировку на 30%, нет, на 40%! И это только начало! Представьте это масштабированным на всю планету…»
Его осмеивали. «Фантазер, Стоун!», «Где твоя монетизация, Алекс?», «Твой проект не принес тебе ни цента! Кто тебе даст доступ ко всем этим данным? ЦРУ?» Алексу нечего было возразить пылал, его пальцы нервно барабанили по крышке ноутбука. Он был гением в макроэкономике, одержимым своей идеей, и абсолютно беспомощным без денег и связей родителей, погибших при странных обстоятельствах, когда он был еще ребенком. Я видел, что ему важен этот проект. Он не хотел просто разбогатеть. Он хотел изменить сам принцип движения вещей в мире. Сделать его эффективнее, умнее. Огонь созидания. И он был обречен на провал здесь, среди этих стервятников, ждущих быстрой наживы.