От Карпат до Амура

– А полковник, получается, пропал вместе с самолетом?

Николай Степанович утвердительно склонился в очередном дворцовом поклоне.

– И никто ничего не видел, не слышал и не знает? – показное нарочитое удивление едваедва проскользнуло на лице вдовствующей императрицы. Так, чтобы можно было точно обратить на него внимание.

– Так точно, ваше императорское величество, никто и ничего, – в очередной раз за сегодня кивнул генерал.

– И ваши люди, конечно, тоже ничего не заметили? – Мария Федоровна перевела требовательный взгляд на стоящего рядом с Батюшиным Джунковского.

– И мои, – потупился шеф жандармов, скосив при этом глаза чуть в сторону, на укрывающегося в тени лампы императора.

– Удивительные вещи происходят у нас в империи. Среди бела дня неизвестно куда улетает наш самолет, причем улетает без экипажа! И никому нет до этой вопиющей безалаберности никакого дела? – Мария Федоровна даже голос при этом не повысила ни на йоту, а присутствующие в кабинете люди поежились, словно от озноба. – А что говорит командир местной эскадрильи? Что молчите? Владимир Федорович, Николай Степанович, я жду от вас немедленного ответа!

– По горячим следам удалось установить, что Грачев вышел из офицерской столовой, весьма тепло встретился с какими-то своими старыми знакомыми, коротко переговорил с ними о чем-то в курилке. О чем именно и на какую тему они разговаривали, никто не знает. После чего полковник, отпустив экипаж на отдых, проследовал к самолету, – первым, предварительно переглянувшись с Джунковским, начал отвечать Батюшин. – Вместе с этими своими старыми знакомыми. Большего, к сожалению, нам узнать не удалось. Как и не удалось пока узнать, что это были за знакомые.

– А вам что известно, Владимир Федорович?

– Могу только добавить, что после взлета на землях нашей империи самолет Грачева не приземлялся…

– А где он приземлялся? – Мария Федоровна подошла к висящей на стене большой карте Европы и Азии.

– Именно это мы сейчас и выясняем, – оба офицера при этом одновременно развернулись в сторону императрицы. – К сожалению, по понятным причинам дело это весьма хлопотное. Поэтому на скорые результаты надеяться невозможно.

– Могло ли произойти именно то, чего мы с вами так опасались, Николай Степанович? И на что рассчитывали? – наконец-то высказал общие опасения Николай Александрович, продолжая тем не менее оставаться в тени.

– Государь, – Батюшин вытянулся во фрунт. – Полагаю, что да. С большой долей вероятности все именно так и обстоит. Григорий Распутин благополучно добрался до Крыма и сейчас находится в Евпатории. Никаких попыток его похищения или физического устранения нами замечено не было. Выходит, что они, – Батюшин совершенно не по этикету, как-то простецки мотнул головой на верхний левый кусок настенной карты Европы, – решили сделать ставку именно на второй вариант, как наиболее перспективный для них в данное время. И наиболее активно используемый нами.

– Полагаете, все-таки бывшие союзники? – поморщился Николай Александрович. Коротко переглянулся с матерью, кивнул каким-то одним им понятным выводам и поднял глаза на Джунковского:

– А вы что скажете, Владимир Федорович?

– Согласен с его высокопревосходительством, – не стал юлить жандарм.

– Тогда пора приступать к завершающей части нашего плана, господа…

Грачев

И дернуло же меня откликнуться на это приветствие. Ну мало ли когда и где я с этими господами встречался? Да и встреча та была весьма мимолетной. Можно же было просто кивнуть в ответ и мимо пройти, сослаться в крайнем случае на служебную необходимость… Так ведь нет, обрадовался, что хоть какая-то возможность появилась о последних столичных новостях узнать…

Потому-то и согласился на продолжение разговора в более благоприятных условиях. Ну и что дальше было? Кажется, самолет между делом попросили показать? А я, дурень, и обрадовался, похвастаться захотелось. Ну а кто бы не захотел? Да вполне понятное желание. Так, это я еще помню, а что за этим последовало?

Не помню ничего… То ли по голове получил, то ли опоили чем-то. Поскольку голова что от первого, что от второго болит одинаково. И даже не болит, а гудит, что тот корабельный паровой ревун.

А ведь я в своем самолете сейчас нахожусь…

Повозился, стараясь хоть как-то повернуть голову. Ну, чтобы хоть немного осмотреться. Ведь сейчас на боку лежу, головой к борту. И руки за спиной довольно-таки крепко связаны. И ноги тоже. Связаны-то крепко, но достаточно профессионально. Поскольку пока еще не затекли.

Да еще вдобавок самолет мой находится в воздухе! Летим мы куда-то…

И получается так, что самолет-то мой угнали! Ведь экипаж я отпустил отдыхать, вместе с помощником и бортинженером. А за штурвалом, так получается, те самые мои знакомцы еще по Москве…

– Очнулись, господин полковник? – чьи-то сильные руки одним движением вздернули меня на ноги и сразу же уронили на сиденье. Хорошо хоть усадили при этом, а не плюхнули снова на бок. – Тогда пока здесь посидите. Или вы на полу лежать предпочитаете?

Издевается, собака этакая. А еще русский человек… Правда, этого я в первый раз вижу. Но и отвечать ему ничего не стал. Да какой он к чертям русский? Продался за долю малую. А вот сейчас зря я так про себя подумал и настолько мало себя же и оценил. Хотелось бы, чтобы продали меня не за малую, а наоборот, за большую долю. Вот только не подумайте мою шутку всерьез воспринимать. Смеюсь я таким образом над своим очередным попаданием в плен. Смеюсь над своим невезением, над неудачливостью… Хотя тут не все так однозначно. Ну какая к черту неудачливость и невезение? Если я до сих пор живой? Наоборот, везет мне по этой жизни! Ага, как утопленнику. То руки вяжут, то бессознательной тушкой в качестве груза в какую-нибудь кабину закидывают, а то, вообще, по голове стучат. Последнее, кстати, чаще всего происходит почему-то. Оттого-то и мысли у меня сейчас такие дурацкие, что голова напрочь отбита… И снова я шучу, смеюсь над собой. А как иначе-то? Иначе свихнуться можно от всего этого. Не просто так ведь меня в плен взяли. Продал кто-то господина полковника. Вот что самое обидное. А этот плен, это так, мелочи, на которые приходится обращать внимание именно из-за этих временных неудобств. Ну и из-за резкого нарушения всех моих жизненных планов. А ведь мог сейчас по питерским улочкам под ручку с Лизой прогуливаться… М-да… Доведется ли еще когда-нибудь прогуляться…

Такие вот мысли промелькнули в голове. И хотелось бы отметить, что промелькнули в одно мгновение. А потом еще и мгновенно оценил окружающую обстановку, и наметил для себя какой-то конкретный план освобождения… Хотел бы, да что уж себя-то обманывать. И ничего я не оценил, и ничего не наметил. Голова-то так сильно болит, что от гула моторов зубы наружу стремятся выпрыгнуть. Не до планов мне сейчас…

Зато появилась прекрасная возможность осмотреться. Болит голова или не болит, а все равно вся грузовая кабина перед глазами. Лежа на полу много не увидишь, а сейчас совсем другое дело. Только что тут осматриваться? Самолет мой, не ошибся я, а несколько человек вокруг… Никого из них не знаю и никогда не видел. Присматривают за мной, опасаются, похоже. Иначе бы не держали связанным.

Нет, шансов освободиться именно сейчас у меня нет. Даже если бы и умудрился развязать руки, то вряд ли сумел до дверей без шума добраться.

Один из моих вынужденных спутников поднялся, прошел к открытой нараспашку двери в пилотскую кабину, остановился на пороге. Мне отсюда не слышно из-за гула моторов, но, похоже, известил кого-то там о том, что я пришел в себя. Все правильно, угадал я с выводами. Выходит, несмотря на сильную головную боль, с мозгами у меня все хорошо. Вот только результаты этого вывода весьма неожиданны для меня – из кабины мой сопровождающий выглянул. Осмотрел меня издалека самым внимательным образом, кивнул и что-то приказал коротко вестнику. Да что тут происходит-то? Очередные батюшинские заморочки?

Недоумение мое так и осталось неразвеянным, как и тут же заданные вслух вопросы. Никто не поторопился с ответами, да и вообще немногочисленный народ в кабине словно бы удовлетворился тем, что я очнулся, и перестал после этого обращать на меня хоть какое-то маломальское внимание. И даже на мою просьбу насчет попить никто не откликнулся. Ладно. Поерзал пятой точкой на жестком сиденье, откинулся лопатками на вертикальную панель внутренней обшивки борта, стараясь умостить связанные за спиной руки хоть немного поудобнее, покомфортнее, и прикрыл глаза, еще раз мысленно прокручивая последние воспоминания.

А не особо получается с думами-то. И головная боль мешает, и гул моторов эту боль настолько усиливает, что не только думать, а вообще существовать не хочется. И вообще, что за жизнь у меня тут сложилась? Снова мысли побежали по кругу. Сколько раз за эти два года меня похищали, били по голове, пытались тем или иным способом лишить жизни? Много… Даже со счета сбился, сколько раз…

А потому что нечего было высовываться! Сидел себе тихонько, ну и продолжал бы сидеть. Так ведь нет, о высоких материях задумался, о предначертании собственном… Вот и получаю заслуженное…

И тут же разозлился сам на себя. Это еще что за метания? Слабости мне только здесь не хватало! Еще поплакать всем присутствующим на радость осталось! Делай, что должно, и будь, что будет! Вот это и есть истина, это правильно! А все остальное ерунда. Потому что вляпался я сейчас в прогнозы батюшинские по самые уши. Получается, правильно предупреждал меня Николай Степанович, не нужно было мне возвращаться в страну. Подумаешь, самолет датчане арестовали… Нас же никто не тронул? Ну и сидели бы себе дальше в гостинице спокойно. А там бы все постепенно само собой утряслось. Наверняка ведь. А я заспешил, заторопился. Почему? Да потому что самолет свой собственный не захотел в чужих руках оставлять. Слишком много в него сил и средств вложено, слишком много идей новых и нигде доселе невиданных. Вот и не довела спешка до добра. А теперь вариантов немного. Или в Германию везут отчитываться за старые грехи, или в добрую старую Англию, где меня тоже давно с нетерпением и распростертыми объятиями радостно ждут…

Так и отключился незаметно для себя самого за всеми этими самокопаниями. И пришел в себя или проснулся лишь на посадке от жесткого удара колесами о грунт. Да, посадка далеко не мастерская…

Из самолета никто меня не выпустил. Даже в туалет пришлось сходить здесь же, в кабине, в подставленное ведро. Руки-ноги вот только перед этим все-таки развязали, не стали позорить. И сразу же вновь связали после того как. Ноги только оставили свободными. И за то спасибо. Ну а пока дело свое важное в жизнь претворял, хоть что-то успел в открытый дверной проем заметить. И в бортовые окна умудрился между прочим мельком заглянуть. И увиденная на людях чужая форма мне совершенно не по душе пришлась. Точно, правильно я догадался, в Германии мы сейчас. Ну а судя по резкому запаху бензина, нас сейчас дозаправят, и мы еще куда-то перелетим. Куда? Берлин или что-то еще? Не знаю. И посвящать в подробности меня никто не собирается. Да-а, дергаться смысла не вижу. Чтобы до выхода добраться, мне нужно будет всех в грузовой кабине положить. Что совершенно нереально. Ну не Джеймс я, не Бонд…

А вот и заправщик нарисовался, судя по рокоту автомобильного мотора и по характерным металлическим лязгам обшивки снаружи. Заправочные лючки открывают. Пошел процесс. И еще одно, не менее интересное. Из пилотской кабины так никто и не показывался за все это время. Ну если не считать мимолетное выныривание того самого моего сопровождающего. Бывшего, что ли? Потому что… Ну, судя по всему, продал он меня немцам за сколько-то серебреников. Сволочь…

Да, немцы, не ошибся я насчет формы. Донесшаяся до моих ушей лающая чужая речь никому другому не могла принадлежать. Да и этот язык я хорошо знаю. Потому и понял, о чем речь. Впрочем, никто там, снаружи, таиться и делать какого-то секрета из своих слов не собирался. А говорили о самолете. Кто-то спрашивал, что за чудо и кто его сделал. Да мы его и сделали… Вот только хвалиться этим по понятным причинам не стал. Да и не смог бы. Потому как руки мне быстренько спутали и на прежнее место определили. А позже уже вообще стало поздно куда-то дергаться – двери закрыли и моторы запустили. Снова куда-то летим…

На этот раз перелет был чуть дольше предыдущего по ощущениям. Зато в иллюминатор напротив удалось море увидеть на развороте. Море и море, какие-то выводы делать рано. Придется ждать.

Сели, зарулили куда-то, остановились и выключили моторы. Из пилотской кабины сопровождающий мой показался, а за ним и пилоты. А ведь не ошибся я в своих воспоминаниях после удара по голове, это те самые мои знакомцы и есть. И ведь никто из них на меня никакого внимания не обращает, словно и нет меня здесь. У-у, суки-и…

Дверь открыли, лесенку установили. А внизу уже встречают. И разговоры идут на английском языке. Понятно, где мы. Сбываются прогнозы Николая Степановича…

Развязывать меня не стали, пришлось из самолета со связанными руками выходить. Притормозил на обрезе дверного проема, осмотрелся быстренько. Тут же в спину толкнули – чуть было со ступенек вниз головой не навернулся. Хорошо, поддержали тут же сзади за воротник. Так и ступил на местную землю с задранной на лицо курткой.