Оказавшиеся на грани депрессии (естественной в условиях острой нехватки спроса) США вышли из нее при помощи мгновенной реализации двух стихийно нащупанных стратегий.
Первой была реализована стратегия поддержания спроса на акции при помощи накачки рынка дешевыми ипотечными кредитами. Разумеется, эта стратегия привела США к длительной агонии, перешедшей в открытую форму в 2008 году.
И тогда пошла в ход вторая стратегия – УБИВАТЬ, ЧТОБЫ ЖИТЬ. Эта стратегия вывода американской экономики из тупика рецессии заключалась в экспорте политической нестабильности.
Она активно применялась в локальных целях с 1960-х годов, когда использовалась для недопущения прихода к власти итальянских коммунистов, а в глобальных масштабах – с начала 1990-х годов, когда Югославия была превращена американцами в незаживающую рану Европы, не позволяющую той стать серьезным стратегическим конкурентом.
Непосредственное воздействие экспорта нестабильности заключается в подрыве конкурентов США (или их периферии), что вынуждает капиталы и интеллект (не только самих конкурентов, но и ориентирующихся на них обществ) бежать в тихую гавань – США.
Однако главное в стратегии экспорта нестабильности, как ни парадоксально, это сама нестабильность. Ее наращивание является абсолютным, не поддающимся оспариванию оправданием для соответствующего (и даже опережающего) роста военных расходов, а как минимум – надежно блокирует попытки их существенного сокращения.
Строго говоря, с точки зрения военных и связанных с ними корпораций экспорт нестабильности представляет собой идеальный бизнес, который сам создает спрос на свои услуги.
С точки зрения макроэкономики рост военных расходов США, вызванный прежде всего механической реакцией системы государственного управления на увеличение глобальной нестабильности, весьма эффективно обеспечивает увеличение внутреннего спроса, поддерживающего экономику вместо переставшего справляться с этой функцией рынка.
Эта стратегия удачно реализовалась в Югославии, вызвав недоверие к только что введенному тогда евро. Его курс к доллару рухнул в полтора раза, что надолго отсрочило его становление как глобального, а не регионального финансового инструмента.
После Ирака стратегия экспорта нестабильности забуксовала, что во многом обусловило нарастание ипотечного кризиса в США и, соответственно, обострение кризиса американской и всей мировой экономики.
Попытки превратить в мишень Северную Корею, Иран и Пакистан так и остались попытками в силу способности этих стран дать отпор и ясного понимания американским руководством неприемлемости глобального военно-политического кризиса, способного создать реальную угрозу ядерной войны (Пакистана – с Индией, Израиля – с Ираном, Северной Кореи – с Японией и США).
В результате единственным источником необходимых для США внешних займов стали глобальные спекулятивные капиталы, однако они могли выбирать объекты инвестирования по всему миру.
Для привлечения их именно в США нужно было вновь представить их тихой гаванью, и в условиях, когда все недружественные США и при этом имеющие значение режимы уже либо были разрушены, либо продемонстрировали способность к самозащите, было найдено качественно новое, оригинальное решение: разрушать не «враждебные», а дружественные режимы.
В самом деле, Мубарак был самым проамериканским из всех возможных руководителей Египта, а Каддафи в последние годы перед уничтожением Ливии полностью нормализовал отношения с Западом (до такой степени, что никто из его публичных обвинителей даже не вспомнил в последующем о теракте над Локерби). Тунис же представлялся туристическим раем с весьма цивилизованным (по крайней мере, по африканским меркам) руководством.
Таким образом, исчерпав возможность безнаказанно «бить по чужим» для реализации стратегии экспорта нестабильности, США, помедлив и пожав плоды своего промедления, начали «бить по своим» для реализации стратегии экспорта хаоса.
При этом потребность в расширении зоны дестабилизации была такова, что в Ливии НАТО (и в политическом отношении США) действовало в теснейшем союзе с формальным злейшим врагом США – «Аль-Каидой», являющейся ключевой политической силой в Бенгази.
Новое развитие стратегия экспорта нестабильности получила к 2014 году, когда потребность США в привлечении иностранных капиталов на покрытие государственного долга в силу нарастания экономического кризиса резко обострилась. И тогда сыграла свою роль украинская карта, которую Вашингтон давно уже держал в рукаве.
Однако масштабы безопасной для Запада (или связанной для них с допустимым риском) дестабилизации мира ограничены. Это значит, что стратегия экспорта хаоса обречена на завершение, как и накачивание спекулятивного пузыря на рынке ипотечного кредитования, а мир обречен на депрессию.
Любое улучшение геополитической обстановки нанесет материальный ущерб западным странам, особенно США.
Поэтому государственный лидер, согласившийся на такое улучшение, объединит против себя мировое правительство и крайне быстро потеряет свой пост, а потенциальные самоубийцы, как правило, не выигрывают жестокой политической конкуренции и не становятся во главе преуспевающих наций.
Запад сам себя ведет в бездну, одновременно чуть ли не силой выталкивает на авансцену мирового развития новых участников. Это прежде всего Китай, отчасти Индия и Бразилия, возможно, Иран и Россия, если из ее властных структур навсегда будут изгнаны прозападные демократы и воры.
Что самое страшное, так это то, что даже оздоровление финансов США (которое в современных условиях уже просто невозможно себе представить), произойди оно вдруг по мановению волшебной палочки, не смягчит кризис перепроизводства продукции глобальных монополий и не создаст новый экономический двигатель взамен разрушившихся.
Это означает, что из сегодняшнего кризиса мировая экономика выйдет не в восстановление (для него попросту нет не то что предпосылок, но даже и никаких возможностей), а в депрессию – длительную и мучительную.
ЧАСТЬ
II
.
РОССИЯ – XXI ВЕК
ГЛАВА 1
НЕИЗБЕЖНА ЛИ КАТАСТРОФА?
Глубина неудержимо развертывающегося на наших глазах мирового финансового кризиса растет беспрепятственно. Проведены тысячи симпозиумов, конгрессов, совещаний и семинаров по борьбе с глобальным потеплением. А борьба с его причиной – глобализмом – происходит только на площадях, где собирают свои митинги антиглобалисты.
Причем из их выступлений трудно понять, а в чем причины надвигающейся на мир катастрофы и совсем ли она неизбежна? А фундаментальная причина будущего сверхразрушительного кризиса одна – исчерпанность геополитической модели развития человечества, созданной Западом после уничтожения Советского Союза.
После победы над нами в холодной войне Запад эгоистично перекроил мир в интересах своих глобальных корпораций, лишив свыше половины человечества возможности нормального развития, и вот теперь последствия этого разрушительного эгоизма постепенно начинают сказываться.
Принципиально важно, что освоением постсоциалистического пространства (а также стран третьего мира, привыкших успешно сохранять самостоятельность за счет иногда виртуозного балансирования между Западом и Советским Союзом) занимался именно бизнес, в первую очередь крупный бизнес, в то время оформленный в виде транснациональных корпораций.
Го сударства участвовали в этом процессе в лучшем случае крайне слабо в силу бюрократической инерции и неспособности своевременно оценивать изменения, хотя значимость этого фактора также ни в коем случае не следует преуменьшать.
Важным фактором, парализовавшим активность западных государств в условиях распада социалистического мира, стал кризис идентичности: «свободный мир» привык осознавать себя в противостоянии с «империей зла», из которой исходила «советская военная угроза». С исчезновением этой угрозы полностью исчез и ясный ответ на вопросы «Кто мы?» и «Что нас всех объединяет?».
В ходе расширения Евросоюза и поглощения им сначала юга Европы, а затем и ее постсоциалистической части мы видели этот процесс более наглядно, «со стороны». Крупный европейский бизнес скупал то, что представляло для него интерес, и стремился уничтожить (в том числе и покупкой для закрытия) все местные корпорации, которые потенциально могли превратиться в его конкурентов.
После развала Советского Союза мы участвовали в этом процессе в совершенно ином качестве, несколько мешающем беспристрастным наблюдениям, – в качестве тщательно пережеванного куска мяса, попавшего, наконец, в желудок.
Однако суть процесса не менялась: освоение новых территорий бизнесом означало в первую очередь решение им задачи по устранению конкуренции и созданию таких условий и правил игры, чтобы конкуренция с ним никогда больше не могла возникнуть на однажды освоенных территориях.
Лишение огромной части человечества возможностей развития ограничило сбыт самих развитых стран, внезапно породив жесточайший кризис перепроизводства.
Дополнительным фактором этого кризиса стало относительное сжатие спроса не в неразвитых, а в самих развитых странах – за счет размывания среднего класса из-за развития и распространения сверхпроизводительных постиндустриальных технологий.
Выход, найденный крупнейшими корпорациями, которые как раз в то время превращались из транснациональных в глобальные, оказался достаточно простым: стимулирование сбыта избыточной продукции кредитованием неразвитого мира.
Естественным выходом из ситуации загнивания общества представляется технологический рывок, который ослабляет степень монополизации.
Но именно поэтому глобальные монополии стремятся сдержать технологический прогресс – и надгосударственный всеобщий глобальный управляющий класс выполняет эту функцию.
Человечество, всего лишь поколение назад вполне обоснованно мечтавшее о космосе и бесплатной энергии, сегодня может рассчитывать лишь на новый телевизор, очередной айфон- чик или ящик «диет-колы» во взятом в кредит холодильнике.
На фоне этих фундаментальных пугающих проблем вопрос о судьбе среднего класса может показаться эгоистически мелким, а с другой стороны – вполне очевидным.
В самом деле, производительность новых, в первую очередь информационных, технологий резко снижает численность людей, нужных для производства потребляемых человечеством материальных и духовных благ.
Пока главным субъектом политики было государство, оно так или иначе сдерживало технологический прогресс ради сохранения удобной для него социальной структуры. Однако с уничтожением Советского Союза и началом глобализации главным субъектом мировой политики окончательно стал глобальный бизнес (на Западе его полная победа была одержана с отставкой Никсона), а логика фирмы, в отличие от логики общества, требует оптимизации издержек.
В данном случае носителем издержек является средний класс, у которого разрыв между непосредственно производимыми и непосредственно потребляемыми благами является максимальным. Поэтому средний класс истребляется глобальным бизнесом в рамках борьбы с расточительностью, и этот процесс дошел уже и до развитых стран.
Между тем именно средний класс предъявляет критически значимую часть спроса современного мира: редукция этого спроса означает обрушение рыночной экономики в жесточайший кризис спроса и в глобальную депрессию.
Что будет представлять собой современная экономика без спроса среднего класса? Этот вопрос остается открытым.