Парадокс Вигнера – 2

Белояр подошёл к Кондратию и обнял его, поблагодарив за доверие, он впервые будет командовать флотилией. Молодой княжич сиял весь от радости и уверял, что оправдает это доверие, не щадя жизни. Кондратий посоветовал благодарить не его, а сотника Бакланова, это он рекомендовал атаману кандидатуру Белояра и поручился, что княжич не подведёт. Фрол уже видел его в сражении и убедился в способностях и отваге молодого дворянина из Московии. К тому же невеста Белояра Анфиса была родственницей супруги Фрола, и он надеялся, что парень женится на ней по возвращению из похода. Тогда Баклановы станут родственниками московских князей, что, несомненно, придаст важности их семейству.

Экзаменовка сотников показала высокую боевую подготовку Войска Донского. Атаман остался доволен товарищами, каждый из которых являлся таким же, как и Черкашенин выбранным атаманом в своём юрте, хуторе или станице. Коллективно проштудировали сигналы, необходимые в сражении и все вместе отправились на противоположный берег посмотреть итоговые соревнования по джигитовке. Казаки показывали чудеса в конной акробатике, и не случайно донцам с таким обученным войском удавалось одерживать победы с многократно превосходящими силами врага. На следующий день атаман объявил об отдыхе перед выступлением в поход. Вечером каждый должен был пораньше лечь спать, чтобы за несколько часов до восхода солнца выступить на марш.

Вечером Кондратий пришёл к куреню, в котором проживала Мирослава. Он гнал от себя мысли, что он может, не вернуться из этого похода и видит любимую последний раз. Чтобы не давать повода для сплетен бабам и девчатам, живущим в городке, Кондратий никогда не входил в курень княжны и, постучав в дверь, ждал, когда она сама выйдет к нему. Приставленная к княжне в качестве прислуги молодая девка Лукерья всегда выбегала первой, чтобы убедиться, что это пришёл Кондратий. Затем она молча шныряла обратно и спустя минуту-две выходила Мирослава. Судя по тому, что девушка уже была одета для прогулки, Кондратий твёрдо знал, что она с нетерпением ждала его.

Но в этот вечер он пришёл рано, было ещё светло, и Мирослава не ожидала его раннего прихода. Кондратий договорился с Белояром не гулять, как обычно в станице, чтобы было больше времени попрощаться с любимыми девушками, ведь рано утром предстоял многокилометровый марш флотилии. Когда княжна собралась на свидание и вышла, Кондратий предложил ей провести время под раскидистой «ивушкой-вдовой». Это было одним из их любимых мест, находящимся в стороне от станицы на берегу Дона. Там они чувствовали магический дух верности, витающий под ивой и лежащим у её комля сухим стволом погибшего дерева-мужа. Переправившись на лодке на противоположную сторону, влюблённые пришли к «вдовушке», чтобы ещё раз пропитаться её духом верности и любви.

Здесь вдалеке от людских глаз можно было целоваться даже днём. Мирослава с тревогой смотрела в глаза Кондратия, она ждала, он скажет, что непременно вернётся живым из похода. Но парень умышленно заговаривал время, рассказывая о смотровой джигитовке, которую продемонстрировали сегодня атаману лучшие наездники Войска Донского.

– Милый мой Кондратушка, витязь непобедимый, – прервала его Мирослава, – я очень переживаю за тебя! Как там всё сложится в вашем походе, у меня душа стонет, я боюсь, что басурманы ранят тебя, любимый мой…. Возьми меня с собой! Я буду помогать тебе во всем, даже подавать порох и пули, ядра могу носить к пушкам….

Кондратий, молча и крепко прижал к себе девушку и, улыбнувшись, начал жарко целовать её губы, шею и грудь. Он тихо молвил девушке самые ласковые слова, какие мог знать и уверял любимую, что его не берёт ни пуля, ни турецкий ятаган. Руки Кондратия опускались всё ниже и вот они уже коснулись самого запретного места целомудренной Мирославы, кровь ударила парню в голову, а княжна даже не пыталась ему мешать. Она тихонько стонала от переполнявших её чувств и была совсем не против близости, того неведомого для каждой девушки ощущения части любимого внутри себя.

А Кондратию показалось на время, как он оторвался от реальности и будто парит в чудесном мире неземного удовольствия. Его разум отключился, руки сами по себе скользили по прекрасным девичьим бёдрам, ягодицам, груди. Мирослава дрожала всем телом, и это возбуждало парня ещё больше. Он всё чаще возвращал руку в то место, которое дурманит мужской мозг воображением, инстинктивно изучал его ощупью, нежно лаская и не отрываясь от затяжного поцелуя. И ему и ей в эти минуты мир казался второстепенным приложением их любви и стремления обладать друг другом, желанию слиться воедино. Но внезапно Кондратию пришло понимание о данном им обещании, и необходимости строго его выполнения.

– Не сейчас, любимая, – прошептал он, – вернусь из похода, поедим в Московию и когда обвенчаемся в церкви, станем мужем и женой. Я ведь обещал твоему отцу, что до этого не нарушу твоего целомудрия!

– Милый мой, любимый витязь, – отвечала Мирослава шёпотом, – я вся в твоей власти и подчинюсь тебе, решай сам, мой князь, мне так хорошо с тобой, что я совсем не своя!

…Рано утром, за несколько часов до восхода солнца, Кондратий явился на пристань, где его уже ждали казаки и Белояр. Княжич не спал всю ночь, волнуясь о предстоящем сражении, поэтому пришёл на пирс одним из первых. Всё было оговорено заранее, распределено на две части флотилии, каждый казак-матрос знал своё место и обязанности до мелочей, ждали приказ на отплытие. Флагманским стругом Кондратия было то самое судно, на котором он вёз князя Новосильцева в Раздоры. Сигналом началу марша по правому берегу Дона конницы распределённой на три группировки условились считать коллективный залп из пищалей, который дадут со стругов. Кондратий стал рядом со штурвалом главного струга своей части флотилии, и скомандовал залп. Он прозвучал, как единый выстрел, так синхронно пальнули из двадцати пищалей. Войско Донское вышло на марш.

Ночь выдалась лунной, лёгкий, но уже прохладный ветер дул в лицо и напоминал о наступлении осени. Струги выстроились попарно по течению Дона, справа шла часть флотилии Кондратия, слева – Белояра. Зажжённые на носу и корме фонари, были ориентирами для штурвальных и хорошо обозначали на воде всю флотилию. Её отлично было видно с берега, и Черкашенин соблюдая условность, временами посматривал на реку. Издалека флотилия была похожа на стаю диких гусей, плывущих в тихую заводь. Спустя четверть часа после отправления конницы атаман лично затянул походную песню. Вскоре она уже разливалась над просыпающимся Доном тысячами мужских голосов. Казаки верили в приметы и считали, что это приносит успех в сражении:

Пролягала ёна шлях-дорошка,

Пролягала ёна усё широка,

Во Турецку землю,

Во Турецку землю.

Как по ентой было по дорошке,

Как по ентой было по широкай.

Стоял бел шатёрик,

Стоял бел шатёрик….

В походе казаки терпеливы, выносливы и неприхотливы, они способны совершать марш-броски до пятидесяти вёрст за день без единого привала. Если требовала обстановка могли на ходу скудно перекусить, очень мало спали, оставались всегда на чеку, были постоянно готовы броситься в атаку на врага. А ещё казак крепок своей вековой, неизменной дружбой с конём и сильнее её на всем свете не бывает. Он может не один день пролежать вместе с лошадью в кустах, в камышах, не скучая, не теряя бодрости, и зорко следить за врагом. Но и без коня казак скор и подвижен, как вьюн, гибок, подобно молодому стеблю или прибрежному тростнику. Взгляд у каждого смелый, открытый и в то же время приветливый с доброй усмешкой.

Черкашенин не спешил с привалом. Первый отдых должен быть у острова, где потопили турецкую галеру, когда брали в плен Серхат-бея. Струги флотилии во время привала должны были опередить конницу, с целью немного раньше прибыть к исходной позиции перед поворотом Дона к Азову. Время пока подойдёт конница, Кондратий намеревался использовать для захвата турецкой галеры, выманив её из устья Дона. Казаки-матросы стругов тоже должны пообедать во время привала конницы, дрейфуя по течению без вёсельной тяги. Быстро управившись с едой, команда каждого струга снова налегла на вёсла. Кондратий стоял рядом со штурвальным и своим трёхмерным зрением просматривал окрестности сверху. Конница после привала продолжила свой марш, а на подходе стругов к острову, за которым Дон резко поворачивал к Азову, Кондратий увидел в море напротив крепости …каравеллу. Турецкая галера стояла на якоре ближе по реке, и выманивать её теперь было опасно. Кондратий скомандовал стоп флотилии с постановкой на якорь, нужно было менять ранее разработанный план захвата.

Атаманский сын никак не ожидал увидеть у Азова европейский корабль. Сознание Седельникова хорошо осведомлено обо всех видах военных кораблей XVI века, а казаки такое судно никогда вообще не видели. Каравелла была намного больше казацких стругов, превосходило по водоизмещению и турецкие галеры. На вооружении каравеллы, Кондратий насчитал тридцать пушек, судя по количеству отверстий в бортах, по пятнадцать с каждой стороны. Такая артиллерия представлял серьёзную угрозу. Корабль невозможно взять конницей, это было бы просто глупо атаковать корабль с берега. Победить можно было только на воде, а как это сделать, не потеряв ни единого струга, нужно было придумать. Но где турки взяли каравеллу? Немного подумав, Кондратию дошло, что испанский корабль мог быть захвачен турками в Средиземном море и именно этот корабль, вероятнее всего, доставил в крепость дочь Серхат-бея.

Идея пришла быстро, нужно было только согласовать новый план с отцом-атаманом и Белояром. Никто ещё не понял, почему Кондратий дал сигнал: «Всем стоп на якорь! Ничего не предпринимать!» Струги спешно выполнили команду, но перекрикиваться между собой, чтобы узнать, в чём дело, было запрещено в целях конспирации. И хотя до крепости было ещё далеко, крики могли услышать замаскированные где-нибудь рядом караульные турок. Кроме Кондратия никто не мог видеть, что охрана Азова с моря и Дона усилена испанской каравеллой. Он немедленно приказал Савке, молодому пареньку, взятому с собой для связи, отправляться на шлюпке на берег, а причалив к нему быстро бежать навстречу коннице. Нужно передать атаману о непредвиденном осложнении ситуации. Для этого Черкашенин должен был остановить марш конницы как можно дальше от острова и срочно приплыть с Савкой на шлюпке на струг Кондратия. Спустя некоторое время к борту струга причалил посыльный от Белояра, Ерошка.

– Дядь Кондрат, – спрашивал казачонок из шлюпки, – княжич хотить узнати, щаго слущилася?

– Передай Белояру, чтобы сам быстро приплыл ко мне на струг, – распорядился Кондратий.

Прошло ещё четверть часа, прежде чем взволнованный Белояр появился на струге Кондратия. Получив ответ на свой вопрос, он долго молчал, соображая, что такое каравелла? Ему трудно было осмыслить определение «корабль намного больший, чем самая крупная турецкая галера».

– И что теперь? – спросил Белояр рассерженно, – нужно брать и эту каравеллу на абордаж!

– Не спеши, брат! – осадил его Кондратий, – сейчас прибудет сюда мой батя, и всё решим без лишнего риска. У этой испанки тридцать пушек на вооружении….

Солнце клонилось к закату, разработанный ранее план, явно срывался. Безвозвратно минул тот час, за который можно было бы заманить галеру турок в ловушку до наступления темноты и, окружив её за островом плотным кольцом принудить сдаться без боя. Турецкие моряки опытные бойцы и артиллеристы, но не самоубийцы, увидев, что погнавшись за маленьким стругом казаков, угодили в окружение двух десятков крупных, они бы не стали биться насмерть. Такое уже не раз бывало во время их попыток взять в порабощение казацкие хутора и станицы, расположенные на берегах Дона.

Прошёл ещё час, а Черкашенина всё не было, значит, конница намного отстала от флотилии, и это радовало Кондратия. На небе всходила луна, и турки со стен крепости могли обнаружить многочисленную конницу на подходе к острову. Но ещё не был слышен конский топот, значит, атаман остановил марш далеко от острова. С другой стороны нужно было спешить, пока луна не взошла слишком высоко и не помешала бледным светом предстоящему захвату каравеллы и галеры турок. Затягивающие небо облака успокаивали Кондратия, они служили хорошей ширмой для ночного светила, и можно было оставаться незамеченными длительное время. Наконец на берегу появился Черкашенин с Савкой, стараясь не шуметь, они тихо причалили к борту струга Кондратия.

– Кондрашка, ети тваю матрю татарскаю, – злобно пробурчал атаман, взбираясь на палубу, – ты хощь и стратег, но приказывати мане, атаману, енто ужо щерез край! Надоть самому ко мне прибыть….

– Не ругайся, батя, – успокоил его Кондратий, – я не могу бросить флотилию, мне нужно наблюдать за крепостью и Доном. Этого делать кроме меня никто не может! А у тебя там войскового старшину Пантелея за атамана можно оставить….

– Ну, будя мане ерундище гутарить, – прервал Черкашенин сына, – щаго кликал?

– Где ты конницу остановил? – поинтересовался Кондратий.

– У вёрстах трёх отсель, – выпалил атаман, – а щаго?

Кондратий, не спеша, членораздельно рассказал атаману причину остановки флотилии и необходимости изменения плана.

– Ты енто узрел сваим всевидящим оком? – спросил атаман, – не ошибси, сын?

– Батя, сколько мне можно доказывать свой дар Божий? – возмутился Кондратий.

– А щаго ента твая коравелла нам сделаить? – горячился атаман, – нихай пальнёть из пушек, хрен вона нас достанить….

– Если турки засекут приближение нашего войска, они приготовятся встречать наше нападение, – возмущался Кондратий, – тогда придётся штурмовать её и галеру стругами. Мы можем потерять половину их, а нам нужно сохранить каждый для предстоящей схватки с крымскими галерами. Ведь наша главная цель не крепость взять, а разбить войска Давлета….

– Ну, будя мане обущати, – возмущался атаман, – гутарь, щаго удумал?

– Мы сейчас с Белояром оставим на стругах по два человека, – начал излагать Кондратий, – а остальные высадятся на берег. Кроме шашек забираем с собой все имеющиеся на стругах кошки для абордажа и верёвки к ним. Ты, батя, возвращаешься к коннице и отбираешь сотни две казаков, прошедших морские сражения. Они по берегу приходят к нам, и мы все вместе отправляемся на захват галеры и самое главное – каравеллы. Через пару часов луна зайдёт за облака и к этому времени мы все должны собраться здесь на берегу.

Вплавь добираемся до галеры и одновременно до каравеллы и, забросив кошки, по верёвкам взбираемся на борта и захватываем оба судна. У нас главное преимущество – неожиданность, турки не ждут нападения и нужно сохранять осторожность, чтобы не обнаружить себя. Вода уже холодная, но захватить два таких корабля малыми потерями стоит этого купания. Вот такой у меня план. Мы с Белояром распределим казаков так, чтобы большая часть штурмовала каравеллу, а остальные галеру. Я поведу первую группу, Белояр – вторую! Уж очень мне захотелось устроить туркам сюрприз на испанской каравелле. Пусть знают, басурманы, казакам всё едино, галера или каравелла. Я уверен, когда турки в крепости поймут, что мы захватываем их корабли, они обязательно предпримут попытку спасти их. И на галеру и на каравеллу отправят десант на лодках и вот тут наша конница должна отсечь им путь между берегом и крепостью и уничтожить десант. Если не успеют закрыть ворота, то мы сможем малыми потерями взять и крепость….

Белояр внимательно слушавший Кондратия восхищался его умением находить правильные решения в непредвиденных ситуациях. Лицо княжича светилось гордостью за мужа своей сестры. Следом за атаманом он спешно покинул струг Кондратия, чтобы его половина флотилии незамедлительно приступила к высадке на берег. Взошедшая ещё выше по небу луна способствовала подготовке, вскоре на берегу сформировали две команды из казаков-матросов и с беспокойством ждали группу, отправленную атаманом. Ещё неслышно было лошадиного топота, а Кондратий, наблюдавший за берегом трёхмерным зрением сверху, объявил всем, что конница скоро будет на месте. Показались всадники, они шли галопом по берегу Дона без криков и гиканья, которыми обычно сопровождали атаку. Их численность немного превышала две сотни, «лишние казаки» должны были остаться с лошадьми на берегу.

Спешившихся казаков быстро распределили по двум командам штурмовиков. Как только луна спряталась за облаками, обе группы молча, соблюдая предельно тишину, отправились по берегу в сторону крепости. Было что-то мистическое в этом молчаливом походе, каждый сосредоточенно смотрел себе под ноги и если даже спотыкался, то не сопровождал это, как обычно, ругательством. Столкнувшись с такой организованной численностью «молчунов», марширующих по берегу ночью, можно было испугаться любому храбрецу. Казаки, словно тени шли к своей цели, не создавая шума, чему тоже были тренированы и не раз применяли «тихую» переброску своих сотен в сражениях. Исчезая в одном месте и внезапно появляясь, где их не ждали, они такими манёврами вводили в полное заблуждение противника, чтобы начав атаку, обратить его в бегство.

Достигнув места, с которого необходимо начинать заплыв на штурм галеры, группа Белояра остановилась, остальные шли дальше. Пускаться вплавь к обоим кораблям нужно было одновременно, поэтому сигналом начала заплыва должен быть крик большой выпи. Эта птица в брачное время издаёт характерный звук, напоминающий короткое басовитое мычание быка. В тихую погоду его слышно за два-четыре километра. В нём можно различить два типа: негромкое, высокое тоном «и» или «ы», звучащее два-три раза подряд, и вслед за этим сразу основной – громкий мычащий, или бухающий звук. Получается что-то вроде «ы-б-у-у-м-м-м» от трёх до восьми раз подряд. Слышать «пение» большой выпи можно главным образом в сумерках и ночью. За эти звуки выпь на Дону называют бугаем или водяным быком. Этот сигнал умели имитировать многие казаки, что являлось также элементом воинской выучки.