Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Ну и, наконец, анекдот, в котором некий интеллигентный писатель отвечает набросившемуся на него грубияну:

«Я надеюсь, что когда вы сегодня вернётесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и вас как следует искусает».

Вряд ли такой изящный вариант «сукина сына» произведёт большой эффект, но отказать ему в остроумии нельзя.

Однако распространённым приёмом такие вот «неинвективные инвективы» вряд ли когда-нибудь станут, они многословны и в действительно конфликтной ситуации обеим сторонам не до изысков, главное – как можно больнее ударить словом. Сказать «Твоя жена тебе изменяет!» – инвектива в широком смысле слова. Но итальянец, желая посильнее оскорбить, прибегнет к страшному слову «Cornuto!», означающему всего-навсего «рогоносец». Никогда, никогда не называйте так жителя Апеннинского полуострова, вы можете поплатиться жизнью. Перед вами явная инвектива в узком смысле, её смысл ещё и в утверждении, что вы не мужчина и, того хуже, все об этом знают.

Выстрел в воздух

Очень важно помнить, что чуть ли не у каждого слова в языке есть больше одного значения. Для нашей темы эта мысль очень важна. В самом деле: что означает восклицание «Блядь!»? Оно может относиться к распутной женщине, и тогда это непристойное называние, так сказать, реального объекта. Так можно обозвать любую не понравившуюся вам женщину, и тогда это тяжёлое оскорбление, инвектива в узком смысле слова, за которое вам может не поздоровиться. Но это может быть просто выражение досады и боли человека, ударившего себя молотком по пальцу. Кого он тут обругал? Никого, он просто сознательно нарушил табу, сломал социальный запрет, произнёс то, что не принято произносить. Именно потому, что это не принято произносить, он это произнёс. Ему доставило облегчение нарушение общественного запрета. «Выругался – и полегчало». Кто-то в такой ситуации разобьёт тарелку, кто-то пнёт ни в чём не повинную кошку – это уж в зависимости от его воспитанности и интеллекта – а кто-то от души выругается, и необязательно одним этим словом.

К этому слою относится то, что можно назвать «детонирующими запятыми», ничего не означающими грубыми словами, придающими, однако, речи говорящего своеобразный колорит. К ним обычно прибегают люди, словарный запас которых очень ограничен и бесцветен. Им очень хочется, чтобы их речь была ярко эмоциональной, но для этого надо знать много синонимов, слов, обладающих похожим значением, но с разными оттенками. Гораздо проще добавлять в речь через слово эмоционально нагруженную непристойность, создающую ощущение напряжённости и выразительности: «Я, блядь, иду вчера, блядь, по улице и вижу, блядь, идёт, блядь, мой кореш…»

Что побуждает человека обращаться к таким вот «детонирующим занятым?» Это может быть простая импульсивность человека, привыкшего открыто выражать свои эмоции, отсутствие самоконтроля, изменение сознания под влиянием алкоголя, слабая религиозность, умственное расстройство, даже тревожность за своё сексуальное здоровье.

Обратите внимание на последнее обстоятельство: сексуально полноценный человек, как правило, не задумывается о «таких» вопросах и, соответственно, о них вслух не упоминает.

Впрочем, есть ещё одна очень распространённая причина обращения к такому словарю в обыденной, не слишком эмоционально насыщенной речи. Это сквернословие как средство демонстрирования своей принадлежности к определённой подгруппе. Так сказать, по принципу Маугли, помните: «Мы одной крови, вы и я!» Яркий пример из рассказа В. Крупина:

Они разложили маленький огонь от комаров, вывалили на газету разваренную рыбу. По кругу гулял родимый гранёный. Говорили они, употребляя в десятках вариантов одно и то же слово. Меня они застеснялись, но я употребил ещё один вариант этого же слова и стал как бы свой.

Или военные воспоминания в газетном очерке:

И тут нас выручил один пожилой солдат, который спустился к самому берегу реки и принялся крыть часового отборными словечками. Только тогда часовой по-настоящему поверил, что на другом берегу свои.

Это свойство сквернословия было особенно востребовано в первые годы советской власти, когда надо было противопоставить восставшие малообразованные народные массы интеллигентам, дворянам, священникам, словом, «буржуям», в спокойной ситуации предпочитавшим, по возможности, обходиться без мата. Если человек не умел материться или избегал это делать – он «чуждый элемент» «Свои» опознавались по степени искусства и частоты использования бранного словарного запаса.

Другое дело, что и «чуждый элемент» мог при случае «выразиться». Об этом мы ещё поговорим.

Запретить нельзя использовать

Поговорим подробнее об одном из ключевых понятий нашей темы – так называемом табу. Это социальные коммуникативные запреты. Выживание любого человеческого общества держится на соблюдении ряда таких запретов. Запреты эти выработаны опытом тысячелетий совместной жизни людей. Яркий пример – библейские заповеди: нельзя убивать, нельзя красть, нельзя покушаться на чужую собственность и так далее. Есть и более мелкие правила, запрещающие, например, входить без разрешения в чужое жилище, выражать неуважение чужим святыням и тому подобное Какие-то из этих запретов соблюдаются очень строго, за их нарушение можно поплатиться свободой или жизнью, к каким-то отношение более снисходительное. Некоторые из них могут показаться обременительными, кажется, что они осложняют жизнь, но на самом деле без них не обойтись: они помогают сплочению данного коллектива, помогают избежать трений и так далее.

Соблюдению таких запретов нас учат, что называется, с младых ногтей. Нельзя на виду отправлять естественные потребности, необходимо уважать старших по возрасту и положению, запрещается употреблять в «приличном обществе» определённые слова и выражения, задавать малознакомым людям интимные вопросы и тому подобное.

Число таких запретов очень велико, но для темы настоящей книги особенно важно, что большое число их группируется вокруг идеи человеческого «верха», ассоциирующегося с духовностью, и человеческого «низа», символизирующего материальное, «земное» начало.

Другими словами, в значительной степени наша деятельность контролируется табу. Во-первых, табу на упоминание священных понятий. То есть осуждается упоминание «всуе», без особой необходимости, самых священных имён – названий божества, основных религиозных и общечеловеческих святынь и тому подобное Ниже об этом будет сказано подробнее. Нарушение этого табу называется кощунством или богохульством.

Во-вторых, не одобряется публичное упоминание слов, обозначающих человеческие органы, имеющие отношение к деторождению и выделению отходов жизнедеятельности. Но ведь органы эти существуют! Иногда упоминание этих объектов даже жизненно необходимо (например, в кабинете врача). Как тут быть?

В результате обществу приходится прибегать к иносказаниям, детскому языку, сугубо медицинским терминам и тому подобное Прямое бесцеремонное называние здесь считается исключительно грубым, осуждаемым даже законодательно. В русскоязычных словарях такие слова или не приводятся вовсе, или сопровождаются специальными пометами вроде «бран.», «вульг.». «груб.», «неценз.», «пренебр.» и другие подобные. Вспомним известную шутку, где человек возмущается «несправедливостью». Ему, видите ли, запрещают употреблять некое слово: «Как это так: жопа есть, а слова нет!»

То есть, как видим, обе разновидности табу подозрительно похожи: упоминание имени божества в молитве не только одобряется, но и приветствуется, но в быту, в ссоре или бытовом разговоре категорически запрещается. В отношении же человеческого «низа» придуманы отдельные слова для того же самого предмета: для разговора с врачом или ребёнком, с одной стороны и для бытового общения – с другой. Первые допускаются, вторые запрещаются.

Сходство здесь отнюдь не случайное. Давайте разберёмся в самом принципе табу.

Ничто человеческое нам не чуждо

Всё-таки почему люди испокон веку запрещали себе определённые вещи? Одно из объяснений – это страх человека перед таинственными тёмными силами. Ещё в первобытные времена люди верили, что, например, упоминание имени мёртвого человека в адрес живого могло привести к смерти этого последнего. Поэтому такое имя категорически запрещалось произносить. Говорят, что дети и сегодня могут верить, что если назвать человека «говном», он в это самое и превратится. То есть слово как бы имеет магический смысл, оружие нанесения вреда. Поэтому научиться владеть такими словами означает приобрести власть над окружающим миром. Есть сведения, что не так уж давно в России крестьяне специально обучали детей «таким словам».

О том, что слово якобы может иметь магический смысл, говорят обычаи племён, задержавшихся на первобытной стадии развития. У племени тонга в Полинезии существует специальный язык «капе-капе», содержащий слова, в буквальном переводе соответствующие непристойностям в европейских языках. Так вот, на тайных, исключительно мужских вечеринках он считается обязательным! Но в официальной обстановке, например, в стенах правительственного учреждения, он строжайше запрещён.

Сила табу бывает разная: какие-то из них надо соблюдать чуть ли не под страхом смертной казни, на нарушение других общество смотрит довольно снисходительно. Отсюда ясно, что ощущения человека, нарушающего табу, тоже будут разные: чем сильнее табу, тем сильнее соответствующая эмоция. Попросту говоря, воскликнуть «Чёрт побери!» или выматериться означает выпустить наружу разные по силе ощущения.

Отсюда историчность некоторых табу. В Средние века в Европе больше всего осуждалось богохульство, прежде всего – клятвы Телом Господним и различными Его частями, ибо все были уверены, что богохульнику грозит за это обречение на вечные адские муки. Поэтому нарушать такой запрет было делом весьма рискованным, и сам сквернослов это тоже хорошо сознавал. Правда, сознавал и… тем не менее сквернословил!

Общество было в этом отношении особенно безжалостным. Первые наказания в Европе за нарушение словесных табу были наказаниями именно за богохульство, например, за поношение Мадонны. За них могли вырвать язык, бить шомполами и тому подобное Позже, с уменьшением роли религиозности в цивилизованном обществе, сквернословие стало более «светским», и наказания были автоматически перенесены на пользующихся новыми слоями оскорбительной лексики. Теперь одно из ведущих мест закрепилось за табу на вопросы интимной жизни человека и телесной нечистоты, которые до этого мало или совсем не табуировались. Общеизвестно, что первобытный человек, находившийся к природе гораздо ближе нас с вами, не знал стыда в современном понимании слова и, следовательно, не мог выделять какие-то особые «стыдные» части тела. А уж о физической чистоте, о гигиене, как мы её сейчас воспринимаем, не могло быть и речи.

Но вот сегодня у немцев соблюдение телесной чистоты – чуть ли не религиозное понятие. Поэтому, как мы ещё увидим, самые сильные оскорбления у них – обвинения в нечистоплотности. Зачем им материться, если «Ты – грязная свинья!» вызывает такой же оскорбительный эффект!

А у чукчей и эскимосов точно так же можно оскорбить словами «Ты неумёха!». Северные народы живут на грани выживания человека, и тот, кто не умеет выполнять определённые житейские операции, сам обречён на гибель или может погубить другого человека. Если охотник попал в полынью, вымок, пришёл домой, а у жены нет во что его переодеть, он может назвать жену неумёхой, и это будет очень тяжёлое оскорбление. Смысл «неумёхи», по-видимому, здесь сводится к «Чтоб ты сдохла!».

Ничто не вечно под луной

Но дело не ограничивалось спокойным отношением к вещам, которые мы сейчас воспринимаем исключительно эмоционально. Совершенно свободные отношения полов могли рассматриваться как в высшей степени высокоморальные. Ни о какой «безнравственности» говорить было нельзя. Правильнее говоря, нравственность тогда тоже имела место, только нравственность существенно отличная от современной. Для человека, выросшего в условиях первобытных культов, многочисленные понятия, связанные со смертью и рождением, а значит – едой, питьём, отправлением естественных потребностей, совокуплением, зачатием, родами и так далее. Суть лишь явления одной непрерывной цепи священных событий.

Особое место во всех древних верованиях занимают так называемые фаллические культы, связанные с почитанием богов плодородия. Слово «фаллический» образовано от слова «фаллос», или «фаллус», или просто «фалл», а это мужской половой орган в возбуждённом состоянии. Надо ли пояснять, что этот орган уж никак не считался чем-то неприличным, стыдным, наоборот, он повсеместно служил символом физического благополучия, процветания рода, всего живого.

Те или иные следы этих культов обнаруживаются не только в Европе, но и в религиях Японии, Китая, Индии, Тибета, Египта, североамериканских индейцев, Мексики, Центральной и Южной Америки, Африки. Индийский бог Шива носит научное название Deus Phallicus, то есть фаллическое божество. Тесно связанными с фаллическими культами были культы Осириса в Египте, Адониса в Финикии, Диониса в Греции. Всем, хоть немного знакомым с историей Древнего мира, эти имена известны, но все ли знают, с чем они ассоциировались, что называется, на полном серьёзе?

Изображения дионисийских фаллических торжеств часты на древних вазах. Подобные изображения, появись они на современных предметах, были бы безоговорочно признаны порнографическими. Герой одной пьесы Аристофана поёт гимн фаллосу в честь Диониса. Нечто похожее встречалось у шумеров: название гимна «дифирамб» возводится некоторыми учёными к шумерскому слову, означающему «песнь, возбуждающая мужской орган». В Риме существовала специальная церемония «фаллофория», когда по улицам проносили многометровые изображения фаллоса. Известны соответствующие изображения фаллоса в Александрии (52 метра) и в Финикии (два изображения по 48 метров). В древней Этрурии такие изображения ставили вертикально на месте погребения как символы бессмертия души. Позже натуралистические изображения были заменены обелисками – с тем же значением. А теперь, надо надеяться, никто не думает о сексе при виде какой-нибудь художественно выполненной стелы.

Чем можем, тем поможем

Одной из особенностей нравственности древнего человека было убеждение, что от него требуется посильная помощь в деле творения. Такая помощь рассматривалась как величайшая миссия, наиболее значительное деяние индивида, священный (сакральный) акт.

Возможен и чуть иной, более спокойный взгляд. Согласно одной из самых ранних древнеиндийских философских систем, человек обладает десятью внешними органами: пятью общеизвестными органами восприятия и пятью «органами действия»: это рот, руки, ноги, орган выделения и орган размножения. Как видим, органы, которые послужили основой для возникновения современных наиболее неприличных слов, спокойно перечисляются наряду с руками и ногами.

Рот и нос занимают в этом списке промежуточное положение, так как в ряде культур (например, мусульманских, требующих ношение масок (паранджа, чадра, хиджаб и другие подобные), закрывающих лицо (прежде всего женское), они рассматриваются ближе к «неприличным» отверстиям человеческого тела.

Приличное – неприличное

Из сказанного очевидно, что названия того, что сегодня кажется стыдным, неприличным, в своё время явно такими не были и назывались свободно в любой ситуации. Такие слова звучали нейтрально или даже торжественно.

В этой связи отметим одну распространённую ошибку исследователей древних культур: они невольно смотрят на давние обычаи с позиции человека нашего времени. Например, некоторые древние торжественные ритуалы сегодня именуются «храмовая проституция», «оргия», «вакханалия», что заставляет их понимать в резко отрицательном смысле. Между тем очевидно, что те же оргии, с одной стороны, и ритуальные воздержания – с другой представляли собой всего лишь два противоположные средства для достижения одной и той же священной цели – зачать вместе с природой или вместе с природой сохранить силы для воспроизводства в дальнейшем. Другими словами, оргии – столь же достойное действие, что и воздержание, против которого, однако, ни один моралист как будто бы ещё не выступал.

В Италии фаллические культы пережили период христианизации и возродились уже в Средние века в виде так называемых мистерий, спектаклей, где, однако, эти культы уже выглядят как праздник адовых сил. То есть культ остался, но сменил «плюс» на «минус».

А как тут у нас? Оказывается, и в Древней Руси происходило что-то похожее. Естественно, что при таком раскладе, взгляде на деторождение как на священный акт, названия детородных органов и совокупления никак не могли осуждаться и запрещаться. Поэтому дошедшие до нас их древние обозначения имеют совершенно невинное происхождение: слово «хуй» образовано от слова со значением «хвоя», то есть что-то колкое. Кстати в английском – то же самое – одно из названий мужского органа – «prick», производное от глагола «to prick» (колоть, укалывать). Русское «пизда» – от «пИсать», «ебать» – от «бить», «ударять». Русское современное «трахать» образовано по тому же принципу и тоже звучит довольно приемлемо. Так что традиция сохраняется!

Само слово «мат» возводится рядом учёных не к понятию матери, а громкому крику – сравните «кричать благим матом». Есть ещё мнение, уводящее корень «мат» к арабскому языку, где есть корень «мтт» «тянуть», от которого «маттат» – «сильно ругать». Так полагает Н. Н. Вашкевич в «Системных языках мозга». Такая трактовка позволяет относить к мату не только выражения, включающие «мать», но и другие самые грубые слова и сочетания.

Другие учёные (например, В. И. Зазыкин), напротив, полагают, что слова «мат» и «матерщина» восходят к периоду матриархата, когда эта самая матерщина и возникла. Первоначально под словом «мать», считает Зазыкин, имелась в виду глава рода, матриарх. В этой связи вспомним, что в мате слово «отец» используется очень редко.

Так что едва ли не все нынешние неприличные слова в древности совсем неприличными не считались. Это видно ещё и из пришедших к нам из тьмы веков географических названий.

Одна небольшая речка называлась когда-то Пиздомо?й, надо полагать, она была популярна у женщин. Исследователь В. Д. Назаров перечисляет русские географические названия XV–XVI веков, среди которых обнаружились речки Блядея, Еботенка, Наебуха и Ненаебуха, целая волость Елда, пустоши Пердилово, Пердухино, Пердунова, Хуярово, Пиздино, деревни Пердуново, Пизденково, Пиздюрино, Хуйково и так далее. Насмешка? Вряд ли. Надо думать, жители сих мест вряд ли обижались на такие названия и спокойно соглашались называть себя какими-нибудь пердуновцами или хуйковцами.