Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Восемнадцать часов дурдома

<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 >>
На страницу:
7 из 11
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Колесо вечности провернулось, оставив после себя послевкусие беды. Филигранный стержень был вынут, Толстая встала и покачнулась, как от удара битой. Глухой звук извне поколебал устои, спружинил и ушел, покинул пространство, наполненное страданием и болью.

Трясина была упразднена, картина вскипела и вылила сплеча настойку – медленно и с расстановкой. Толстая недоуменно воззрилась и пришла к выводу о несущественном, она хотела выговориться, но вдруг ее охватил страх, перемежающийся пониманием ненужности и сугубой кривизны проделок, поскольку иначе чем проделками сие назвать было невозможно.

Где-то вспорхнула птица, но пусть! Толстую несло. Могучий огненный поток подхватил ее и стремительно опрокидывал, а она, не в силах противиться, лишь жалко вращала белками глаз, печально уносясь в неведомые глубины мироздания без всякой надежды спастись.

Ее не было видно долго. Глас из тишины не нарушал рассвета, опричники не трубили в барабаны, ловко и подспудно пытаясь отгородиться от злодеяний венценосного монарха. Зов пучины был нескончаем. Ему вторило эхо, наполнявшее пространство удалью и лихоимством, стонущее и вызывающее на дуэль ошметки разума, все еще бывшей у Толстой и ее неразделенной души.

Вскоре все было кончено. Сарказм, как проявление всеобщего жизнеописания, здесь был лишним – и без него понятно проявление момента. Толстая очутилась обнаженная на древе, куда ее занесло ручьем сознания, улыбаясь и веря, что все, что сделано, было не зря, и благодарность последует, но если ее не теребить, но просто прикоснуться.

– Так и запишем! Готовый наш пациент! Зря потратил сто рублей! – Андрей выключил планшет и кинул его в сумку. Вот рту стоял мерзкий привкус Толстой, которая качалась обнаженная на древе. И ладно бы просто качалась, а то издавала примитивные и неприличные звуки и пела «Интернационал», время от времени превращаясь в потомка Чапаева в старости.

Понятно, что станция «Белорусская» встретила Андрея гигантским постером: «Если вам говорят, что в «Картоне» лучше, правило четыре: держи карман шире! Компания «Элитные дома от Палыча» – недостойны только сволочи!»

– Интересно, когда я вечером поеду домой, это безобразие все также будет висеть? – Андрей вытащил из кармана жвачку и кинул в рот, – «Wrigley’s Spearmint»! Господи, сперминт – и что только жевать приходится! С таким-то скотским названием вкус мог бы быть и поприличнее! Хотя Dirol еще хуже, через минуту – ощущение, словно грязный носок пережевываешь!

– И вообще, то ли дело в детстве! – в памяти мгновенно всплыли роскошные жевательные резинки (японские, немецкие, американские) с изображением скоростных поездов, могучих авианосцев и сверхзвуковых реактивных истребителей, обертки от которых он любовно складывал в кляссер, а потом хвастался перед друзьями. – Где все это, спрашивается? Один сперминт остался, да и тот на зубах вязнет!

***

Андрей оттолкнул мужика, который попытался на него упасть на одном из крутых поворотов, и начал пробираться к выходу. – Станция «Динамо» приветствует вас! На станции «Динамо» есть стадион, на нем тренируется команда «Динамо», которая вечно оправдывает свое название! А еще там есть такой веселенький желтенький дурдом, куда сейчас держит путь будущее светило медицинской мысли Корявый Андрей Изольдович!

– «Станция Динамо. Выходя, гасите всех!» Послышалось или нет? – Андрей рванул наружу, распихивая пассажиров. Многие матерились ему вслед, но он не обращал внимания. Помахал рукой «Палычу» с его неизменным: «Если вам говорят, что в «Картоне» лучше, правило пять: врут и не пыхтят! Компания «Элитные дома от Палыча» – недостойны только сволочи!» и резво побежал на эскалатор.

– Опаздываю, блин! – как назло, впереди него по левой стороне встал какой-то таджик, не желающий ножками идти наверх. – Дай ходу! – Андрей легонько потрепал его по плечу. Таджик от неожиданности резко отпрянул вбок и зацепил какую-то даму с собачкой на руках. Собачка мгновенно взвыла и впилась зубами таджику в поношенную кожаную куртку.

– Ех, крокодил, дай куртка, гаварю! – внизу постепенно затихали вопли таджика, перемежаемые зловещим гомоном людской толпы и собачьим визгом – Андрей мчался наверх, ничего не слыша и препятствий не замечая.

– Глоток воздуха! Уф, уцелел! – он быстро выскочил к остановке маршрутного такси. Можно сразу рвануть прямо к работе – благо, расстояние от метро не так велико, но мешала «проклятая подагра» – Проклятущая, совсем жизни не дает! И так ее пытаюсь лечить, и эдак, а результат где? А результат один: подагра трансформируется в лень, а с нею уже вообще никто не в силах управиться!

Андрей зорким соколом (различает десятисантиметровую добычу с высоты полтора километра) окинул горизонт, убедился, что маршрутки не видно, буркнул: «Пшла, милая!» и побежал-таки, ускоряя ход, по направлению к больнице.

– Еще немного, и сердце перестанет биться! – он на ходу вытянул сигарету, прикурил и поперхнулся дымом. Тот, смешавшись с промозглым холодным воздухом, вызвал в Андрее припадочный взрыв неконтролируемой икоты – она через равные промежутки (шесть длинных шагов) стала выворачивать его наизнанку.

– Этого еще не хватало! Ик! Господи, вот наказание! Ик! А вот я тебя сейчас! Ик! – Андрей остановился, хватаясь за правый бок, и затараторил: «Икота, икота, переходи на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого!» Странно, но заговор помог, икота свернулась калачиком и затравленно смылась в ближайшую канализацию, вероятно, пустившись на поиски пресловутого Федота.

– То-то же! Супротив моей бабули никто не устоит! – Андрей галопом преодолел парк и увидел, как его обогнала полупустая маршрутка, – облом, но хоть деньги сэкономил! Пригодятся сегодня вечером, пригодятся! – от мысли о предстоящем веселом рандеву с Анжелой (под видом маститого поэта) настроение мгновенно поднялось. Андрей закатил глаза, представив себя Пушкиным под сводами Царскосельского лицея, и продекламировал:

Люблю тебя, Анжела!
Люблю искренне, люблю умело!
И спереди, и сбоку, сзади,
Люблю на дереве,
Люблю в засаде,
Люблю в кустах,
Люблю в междугородних поездах,
Люблю в метро,
Люблю в кино,
Люблю в автобусе,
Люблю на Петра Первого громадном глобусе,
Люблю всегда —
И в рыбные дни, и во время поста,
Люблю под пиво,
Раскованно, игриво,
Люблю, как могу,
Люблю и в сене, люблю и в снегу,
Люблю под пледом,
Люблю перед обедом
И даже после,
Люблю, когда приходят гости,
Люблю в ванной, люблю под душем,
Люблю с марихуаной и даже в присутствии мужа
Твоего, поскольку мне плевать
На ревности его!

– Плевать на ревности! Класс! Нужно запомнить и применять! Осторожнее, ты, дебил! – Андрей до того вошел в образ, что чуть не угодил под колеса мчавшейся старенькой «Оки», из окна которой немедленно высунулся здоровенный детина и покрыл Андрея матом. До ограды больницы оставалось метров сто, Андрей чувствовал, что не успевает, не успевает …

9 утра

– Успел! – Андрей вломился в холл больницы, как возбужденный от вида молоденькой самочки матерый носорог. – Клац! – на входном турникете загорелся зеленый огонек, и створки отворились. Андрей триумфально проследовал между ними, обернувшись и удостоверившись, что следующий за ним малоизвестный ему доктор из терапевтического отделения растерянно прикладывает пропуск к сенсорному экрану, но в ответ получает только злобное жужжание иезуитского механизма. Андрей выиграл каких-то три секунды, но они означали победу!

– А опоздавших бьют! – входной автомат разблокируют только после доклада главврачу с ежеутренним перечислением опоздавших – а доклад приравнивается к безусловному лишению премии за месяц. – Бедолага! Сегодня не твой день, доктор Борменталь! Хотя бы ты и резал яичники для профессора Преображенского! – Андрею очень хотелось рассмеяться вслух, но он взвешенно решил промолчать. Кто знает, сколько ему самому будет везти?

Всё! Теперь можно не торопиться – он повесил куртку в гардероб, надел бахилы и побрел к лифту. Ноги чуть-чуть дрожали, Андрей чувствовал, как пот выступает на спине – зато, несмотря на многочисленные утренние задержки и препоны, он на работе вовремя и можно расслабиться. А что способствует расслаблению? Чай! Горячий, крепкий – можно даже чуть-чуть горьковатый и со вкусом лимончика!

Звякнул звонок лифта. Двери открылись – «Четыре», это его кнопка. На четвертом этаже у него кабинет, он одновременно служит и рабочим местом, и убежищем – почти сакральным личным пространством, где можно передохнуть, собраться с силами и восстановиться после нервного напряжения.

– Чем с утра здесь так мерзко воняет? – этот вопрос Андрей задавал себе постоянно. В момент появления его в кабинете (он брал ключи у дежурной медсестры на этаже, расписывался, взламывал сургучную печать на двери и открывал замок) спертый застоявшийся воздух коварным ударом обрушивался на его тонкое обоняние и причинял ему почти физическую боль. И не имело значения, открыто окно на улицу или нет, все равно – воздух был всегда сперт и всегда вонял, как на скотобойне.

***

Сие странное явление называлось в больнице «душком». «Душок» жил везде– и даже в стерильной до хруста образцово-показательной барокамере, призванной выполнять представительскую роль в моменты прибытия высоких проверяющих гостей или комиссий. Другого применения камере так и не нашли – ведь в конце концов здесь не какой-нибудь водолазный центр по подготовке морских диверсантов!

– Да перестань ты возмущаться! – говаривал Андрею по поводу всепроникающего «душка» его пожилой наставник врач высшей квалификации Златоуст Павел Никифорович. – Ты должен для себя уяснить: любому месту (особенно это касается заслуженных медицинских учреждений типа нашего) присущ свой запах. И не только запах, но и некая изюминка, культурный пласт и даже отношение к действительности! Вот у нас – «душок», на Загородном шоссе по стенам время от времени сочится кровь и проступают четверостишия Безумного Психиатра, а в Питере в Кащенко ходят два дореволюционных привидения и отлавливают задержавшихся до ночи аспирантов. Особенно любят девушек – говорят, у одной после встречи с привидениями даже случился выкидыш, и это притом, что не была беременна! Тебе лично что больше нравится: наш безобидный «душок», кровь и Безумный Психиатр или вообще мертвецы в белых простынях?

И хоть «Душок» Андрей переносил с большим трудом, но все остальное – от одной мысли волосы на голове вставали дыбом! Безумный Психиатр, брр! Именно из-за него Андрей в своё время отказался от должности заведующего лабораторией в клинике на Загородном Шоссе. Уж больно жуткие истории были связаны с этим именем!

Он вспомнил, как приехал туда на собеседование, и его провели по кабинетам. В принципе, всё было ничего, за исключением того факта, что у каждого встречного он видел торчащие из нагрудного кармана (или из бокового) куски красной ткани. Тряпки выглядели настолько зловещими, насколько зловещим может быть только реквизит фильмов ужасов. Андрей тогда поинтересовался, что это такое, но не получил вразумительного ответа. Напряженный и какой-то дерганный вид персонала произвели на него столь сильное впечатление, что перед тем как дать согласие на работу, Андрей постарался навести все необходимые справки. И вот, что выяснилось.

Много-много лет назад в клинике служил психиатр по фамилии Ножов. Ножов, как и все, закончил курсы фельдшеров, потом по решению комиссии по медицине при московском ЧК его бросили добровольцем на передовую – создавать новую большевистскую медицину, в частности, заниматься проблемами мозга.

Ножов воспринял задачу, поставленную ответственными товарищами, дословно: коли нужно, он готов был пожертвовать многим, чтобы оправдать оказанную ему высокую честь. Он быстро организовал конвейерное препарирование трупов с целью составления и каталогизирования данных по массе, цвету, строению и распространенности мозговой субстанции среди окочурившихся пациентов и получил подъемные на дальнейшие исследования.

Вскоре на свет появился каталог с кратким названием: «Мозг» – его Ножов представил на заседании Московского Медицинского Общества, куда входили не только новоиспеченные советские доктора, но светила старой, еще дореволюционной школы. Как результат, Ножова высмеяли и надавали пощечин за шарлатанство. Особенно преуспел в рукоприкладстве в прошлом адъюнкт Императорской Медицинской Академии по фамилии Штоле, который разве что только не плевал в лицо Ножову.

Конфуз и скандал вышли оглушительными. В былые времена карьера Ножова была бы разрушена, но при новом порядке его снимать не стали, просто понизили в должности и уполовинили денежное довольствие. Постепенно шум улегся, комиссия при ЧК сделала соответствующие выводы – и всё вернулось на круги своя. Однако вскоре последовали события, заставившие содрогнуться от отвращения всех добрых московских обывателей.

Списанный в утиль Ножов не сдался. Теперь он работал санитаром и имел возможность общаться с поступавшими в клинику пациентами напрямую (без присутствия лечащих врачей). Первой ласточкой надвигающейся беды стала массовая пропажа больных в ночные часы – и именно в дежурные смены Ножова. Конечно, он всегда был под подозрением, его даже несколько раз вызывали в компетентные органы, но он смотрел на следователей столь чистыми и наивными глазами, так уверенно апеллировал к своему пролетарскому происхождению, что лишал их всех козырей – крыть Ножова было нечем.

Ножова отпускали, и он опять брался за свое черное дело. Его навязчивой идеей стало разделывание пациентов еще живыми – трепанация черепа и наблюдение за конвульсиями мозга, после чего результаты исследований тщательно записывались в дневник синим химическим карандашом. Его энтузиазм не знал границ, и как результат, количество жертв росло, как снежный ком.

<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 >>
На страницу:
7 из 11