Хороший день, чтобы стать чудовищем. Сборник рассказов

– Получается, никто не знал, что вокруг Визовице полно болот? – прорычал Гмыза. – Какой идиот туда тяжелую технику загнал? А? Я тебя спрашиваю!

И тут я сказал одну из самых глупых вещей в своей жизни:

– Честно говоря, я не в курсе, товарищ заместитель директора, это не мой участок…

– Что значит, не в курсе? – заорал Гмыза, став похожим сразу на всех монгольских демонов, марки с которыми я собирал в детстве, – что значит, не в курсе, я тебя спрашиваю!

– Это не мой участок… – повторил я, – вот я и… и не в курсе, товарищ…

– Значит, езжай туда и войди, твою мать, в курс! Понял меня?

Мой страх перед чудищем, превысивший к этому времени все разумные пределы, вдруг совершенно неожиданно испарился. Исчез. Перестал существовать. Я представил, будто одет в черное кимоно, в руках у меня кривой японский меч, и через секунду я нанесу точный диагональный удар, и голова моего мучителя, весело прыгая по паркету, покатится в сторону огромного фикуса в углу, а укороченное его тело мокрым матрацем плюхнется в другую сторону, к окну, и разольётся по паркету чёрная кровь чудовища… А я подставлю какую-нибудь ёмкость под булькающую струю – хотя бы вот эту чашку с его стола – наполню её до краёв, поднесу к губам, и на одном дыхании выпью до самого-самого дна…

– Я вас понял, товарищ заместитель директора, – спокойно ответил я, – разрешите выехать сегодня?

Гмыза осёкся. Посмотрел на меня внимательно, как в зоопарке смотрят на экзотическую зверюгу, встал, подошёл ко мне (я тоже вскочил и инстинктивно опустил руки по швам) и протянул мне свою узкую ладонь.

– Возьмите мою служебную машину, – сказал он совершенно ровным голосом. – Счастливой дороги.

Я попрощался, медленно вышел из кабинета, бросил «мисс Марпл»:

– Гуд бай! – И пошел оформлять командировку.

* * *

– Считай, тебе крупно повезло, – Вржец размашисто расписался на моём командировочном удостоверении, – посидишь там недельку, построишь местных, этих, как их, Младека с Пешаком. Ты, главное, представь, что ты – Гмыза, а они – это мы.

– Предлагаешь мне стать чудовищем? – поинтересовался я.

– Все когда-нибудь становятся чудовищами, – невозмутимо парировал Томаш.

Я вспомнил металлический привкус крови во рту и подумал, что сегодня не самый плохой день, чтобы им стать.

Мария Карловна Елец, дьяволица

Мария Карловна Елец, в девичестве Альтшуль, служила при центральном автовокзале города Саратова билетным кассиром. От других кассиров она отличалась высокой причёской, странной способностью формировать у своего окошка огромные очереди и возвращать сдачу бесящей мелочью. По всем же остальным параметрам Мария Карловна была аналогична прочим билетным кассирам.

Замужем Мария Карловна была единожды – за слесарем четвертого разряда Саратовского завода тяжелых зуборезных станков Матвеем Саввичем Ельцом. Детей у них не случилось, но жили они хорошо: не только душа в душу, но и телеса в телеса. Семейное счастье оборвалось внезапно – в первом январе нового тысячелетия Матвей Саввич по глупости утонул на зимней рыбалке. Так Мария Карловна осталась одна на грязной зимой и пыльной летом планете под названием Саратов.

Примерно через полгода после кончины супруга во дворе её дома появился приблудный кот, облезлый и тощий. Мария Карловна хотела его прогнать, поскольку животных не любила вообще, а кошачьих в особенности, но гость оказался настолько схож с её покойным мужем – глазами, выражением морды и кривоватой, вихляющейся походкой, что вдовье сердце дрогнуло, и она бескорыстно пустила бродяжку.

Поначалу Мария Карловна хотела окрестить кота мужниным именем, но догадка, что соседи могут её неправильно понять, заставила в целях конспирации назвать кота Пушей, хотя никакой пушистости в нём не наблюдалось. Про себя же Мария Карловна звала его по велению сердца, Матвеем, и очень скоро привязалась к хвостатому квартиранту. Ни запах, ни драная когтями мебель не могли изменить её чувств.

Пуша начал обращаться в Матвея Саввича в годовщину смерти покойного, седьмого января. Происходило это постепенно. В обед изменения коснулись головы и загривка, затем, часа через три, человеческий облик приобрело туловище, а к ночи весь Пуша от бывших его усов до кончика бывшего его хвоста превратился в безвременно почившего Матвея Саввича. Только глаза остались немного кошачьими.