Дети иллюзий

– Есть немного, – отвечаю я, с трудом поборов желание скопировать акцент.

– Блэвать нэ будэт?

– Не должен, – заверяет Панк Петров, предварительно осмотрев Дона Москито, – но мы проследим.

Удовлетворённая ответом, голова отворачивается.

Сделав разворот на пятачке, «Хач-мобиль» выруливает на улицу Герцена, которая теперь Большая Никитская, затем на Моховую, где сразу же уходит в левый ряд.

За окном начинает мелькать замёрзшая и грязная Москва.

– Курить можно? – опережает меня вопросом Панк Петров.

– Курыте, пацаны, – отвечает голова.

Закуриваем. В машине становится совершенно нечем дышать, и Панк Петров опускает стекло со своей стороны, а я со своей. Холодный ветер хлещет меня по щёкам, немного отрезвляя.

Терпение лопается, когда мы выезжаем на шоссе Энтузиастов. Запускаю руку в карман и достаю оттуда то, что мне всучила Татьяна – сложенный вчетверо листок. Аккуратно, чтобы никто не видел, разворачиваю: семизначный номер и подпись «Т. А.»

Смотрю в окно на ночную Москву, которая, оказывается, так прекрасна.

3

Утро понедельника. Весь наличный состав фирмы «Регейн» стоит перед большим зеркалом, в которое обычно смотрятся клиенты. На каждом из нас надеты оправы из недавно полученной детской коллекции нашего любимого испанского поставщика. Маленькие и разноцветные, они выглядят на наших широких лицах до того комично, что выдержать такое зрелище, не рассмеявшись, под силу не каждому.

Это развлечение, которое по аналогии с известной японской игрой называется «Каменное лицо», придумал сам Востоков, когда мы однажды всей фирмой примеряли свежеполученные оправы. Правила просты: можно вытворять всё, что угодно, чтобы рассмешить соперника, единственное условие – делать это молча. Проигравшим считается тот, кто первый «расколется»: засмеётся или просто не сможет сдержать улыбки. В качестве наказания несчастный покупает всей фирме обед.

Идёт вторая или третья минута поединка, но победитель не только не выявлен, нет даже ярко выраженного лидера. Все, включая вашего покорного слугу, держат невероятный серьёз. И тогда Востоков пускает в ход до сего момента никем не применённое оружие: для отвлечения нашего внимания он закладывает на лице страдальческую мину, а в это время сам тихонько расстёгивает штаны. Щелкает застёжка ремня, и его брюки стремительно падают на пол, обнажая тощие кривоватые ноги, местами покрытые пегой растительностью. От неожиданности мы втроём – Климов, Розов и я – синхронно «раскалываемся». Нас складывает пополам и начинает трясти. В этот момент дверь в шоу-рум приоткрывается и внутрь просовывается удивлённая Зоина физиономия. На ней сменяется несколько совершенно разных выражений, пока Зоя, кажется, совершенно искренне ни произносит следующее:

– Господи, Игорь, какой ты худой!

Всю эту сцену я наблюдаю уже с пола, поскольку находиться в вертикальном положении невозможно. Хохот, который уложил меня на пол, теперь заставляет биться в конвульсиях. Примерно то же творится с коммерческим и техническим директорами, которые корчатся по обе стороны от меня. Один Востоков на коне. Как ни в чём не бывало, он продолжает беседовать с Зоей.

– Видишь ли, Зоя, – продолжает он, не снимая очков и не подтянув брюк, – я искренне полагаю, что именно смех сделал из обезьяны человека, а не труд, как считал Энгельс. Поэтому то, что ты сейчас наблюдаешь, есть не что иное, как болезненное превращение офисных павианов в homo sapiens.

Зоя недовольно фыркает:

– И для этого ты снял штаны?

Игорь расплывается в улыбке:

– Эволюция, Зоя, требует жертв.

Так и не поняв юмора, и, видимо, забыв, зачем приходила, Зоя задним ходом покидает шоу-рум.

К этому моменту нас потихонечку отпускает. Помогая друг другу, мы с трудом поднимаемся с пола. Тяжелее всего пришлось, по-видимому, Игорю номер два – его ещё потряхивает; лицо, как помидор, красное, в глазах слёзы. Мы с Олегом тоже хороши, но до Игоря нам далеко.

– Вот ведь засранец! – только и может выговорить тот, имея в виду Востокова.

А надменный победитель с сигаретой в одной руке и зажигалкой в другой уже сидит, нога на ногу, на краешке своего стола.

– Ну что, несчастные, – победоносно объявляет он, закуривая, – я бы с удовольствием отобедал. Разумеется, если вы не против.

– Что предпочитает в это время суток ваше генеральское директорство? – спрашивает, подскочивший к нему Розов, принимая лакейскую позу.

Игорь начинает загибать пальцы.

– На первое – суп из Галапагосской черепахи, на второе – слоновьи уши с трюфелями, на третье – кофе «Лювак» и печёные Гесперидовы яблоки на десерт.

– К сожалению, могу предложить только быстрорастворимую лапшу «Китайский мальчик», пирожки с мясом инопланетянина и чай «Липкий», – не меняя позы, произносит Розов, – да, и ватрушка на десерт, от которой меня вчера пронесло.

– Меня тоже, – из-за угла подтверждает Климов.

Востоков делает презрительный жест рукой:

– Подите прочь, болваны! Несите, что есть!

Идти за едой приходится мне, поскольку я самый младший. Меня просто снаряжают деньгами и задают направляющий косинус.

Еду в нашем здании можно купить только в одном месте – в стеклянном ларьке на первом этаже, рядом с будкой охраны. Там-то и продаётся чудесная и необыкновенно полезная быстрорастворимая лапша, на упаковке которой изображён маленький улыбающийся китаец, из-за чего, собственно, она и получила своё название. Ещё в ларьке можно купить нехитрую и не всегда свежую выпечку, чай в пакетиках, растворимый кофе и сахар. Несмотря на ущербность ассортимента, ларёк процветает – в обеденный час туда всегда выстраивается очередь. Причина проста: у данного предприятия нет конкурентов, ни в нашем здании, ни в соседних. Невидимая рука рынка по какой-то причине ещё не дотянулась до «Гипромедтехники» и окрестностей. Так что у нас нет выбора, а идти по морозу до «Калужской заставы» или в какой-нибудь ресторан на улице Намёткина, откровенно говоря, лень.

Сегодняшний день – не исключение. От ларька тянется приличный хвост из голодных офисных служащих. Некоторых из них я знаю, в основном, по этой очереди, с некоторыми знаком по работе. А вот продавщица новенькая, я её ещё не видел. Из вежливости спросив, кто последний, пристраиваюсь в конец.

От нечего делать смотрю на продавщицу, рассчитывающую парня с третьего этажа, кажется, Сергея. В профиль она похожа на Изабеллу Росселин из «Синего бархата». Приятная женщина. Не красавица, но приятная. Вот и продавщицу красавицей не назовёшь, но что-то в ней такое есть… и тут я вспоминаю, что так не позвонил по телефону, который мне дала Татьяна.

«Неужели потерял?» – с ужасом думаю я, запуская руки в карманы.

К счастью, поиски длятся недолго – сложенный вчетверо листок довольно скоро обнаруживается в заднем кармане брюк. Достаю его, и, чтобы убедиться, что это тот самый, а не какой-то ещё, раскрываю…

– Чего, деньги забыл? – слышу из-за спины.

Машинально прячу листок обратно в карман и оборачиваюсь. Оказывается, за мной стоит наш конкурент, хозяин фирмы «Оптика Тайдзо», некто Эдуард, которого у нас почему-то называют «похотливым». На нём фиолетовый пиджак, белая с отливом рубашка, и жёлтый галстук, покрытый замысловатым орнаментом.

– Нет, – медленно приходя в себя от увиденного, отвечаю я, – показалось, что потерял список того, что надо купить.

– По-ня-т-но, – нараспев говорит Эдуард, – а то могу одолжить, для конкурентов ничего не жалко.

С этими словами он выуживает из кармана перехваченную резинкой пачку «зелёных».

– Спасибо, не надо, – вложив всё имеющееся у меня безразличие во взгляд на пачку, отвечаю я, а сам думаю: «Вот ведь козел! Хлебом не корми – дай повыпендриваться».

Но Эдуард, к счастью, мысли читать не умеет. Довольный собой, он улыбается.

– О’кей, мистер, – говорит он с нижегородским прононсом, – тогда привет Игорям.

Кивнув в знак понимания, отворачиваюсь от щедрого конкурента и снова достаю листок. Открываю.

Почерк аккуратный, не то, что у Светки: цифры написаны с небольшим одинаковым наклоном, подпись – «Т. А.» – имеет разумное количество женских завитушек. «Т» – это, понятное дело, Татьяна, «А» – соответственно, фамилия. У Светки тоже фамилия на «А» – Аннушкина. Может, это что-то значит?