Смута. Письма самозванки

Никитка крутился около царя с бумагой и чернильницей. Хотел переписать содержимое шкатулки, когда царь потеряет к ней интерес. Наконец Никитке надоело ходить вокруг да около, и он, бросив бумагу с чернильницей и пером на стол, сел на скамью напротив царя.

– Может, ты поспешил вешать-то самозванца, твое величество? – буркнул Никитка.

– Чего так?

Димитрий недовольно бросил взгляд на слугу и стал крутить в пальцах золотой перстень, что давеча ему привезли казаки, разграбившие одно из поместий под Москвой.

– А так, твое величество.

Никитка подпер лицо ладонями и скривил недовольно рожу. Дмитрий оторвал взгляд от перстня и криво улыбнулся.

– Чего это поспешил-то? – переспросил он.

Слуга усмехнулся в ответ и произнес:

– Уж больно на тебя самозванец этот похож был. Ты-то и не приметил вовсе.

Словам слуги Димитрий поначалу не придал никакого значения. Не первый раз он самозванцев вешал. Будут и другие.

Никитка продолжал сидеть на табурете, смотря Димитрию прямо в глаза. Порезанное веко Никитки нервно подергивалось. Это вывело Димитрия из равновесия.

– Похож, говоришь? – переспросил царь.

Никитка кивнул лохматой шевелюрой. Димитрий бросил перстень обратно в шкатулку и встал из-за стола. Он посмотрел на Марину, которая о чем-то тихо разговаривала со своим шутом, затем перевел взгляд на лик Спасителя. Злобно пнув ногой скамью, царь подошел к киоту и перекрестился. Шут царицы неожиданно вздрогнул.

– Не бойся, Марыська. – Марина ласково погладила арапчонка по кудрявым черным волосам.

– А ну, пошли во двор! – бросил он на ходу Никитке.

Входную дверь царь ударил с такой силой, что та со свистом распахнулась, едва не прибив спящего за ней стрельца из охраны. Димитрий деловито вышел на крыльцо.

Тучи над Тушино ползли темным ковром. Холодные тугие капли дождя, падая в лужи, отпевали собственную панихиду по повешенному. Ветер словно пытался разговорить криво сколоченную глаголем виселицу, отчего та скрипела и трещала в ответ. Тело недавно повешенного самозванца висело неподвижно. Его вылезшие из орбит глаза с молчаливым укором взирали на затянутые тучами небеса и вопрошали: «За что кары такие, Господи?»

– Снимите мне его, – потребовал Димитрий.

– Зачем, батюшка? – испуганно дернулись стрельцы. – Мертвяку в лицо заглядывать – что со смертью целоваться.

Стрельцы отступали и молчаливо крестились.

– Сымайте, говорю! – грозно рявкнул Димитрий.

Митрополит Филарет, молча насупив брови, смотрел в замызганное оконце на очередную причуду самозванца.

«Чего это он удумал, стервец. Мало того что повесил, так еще снять велит. Зачем?»

Митрополит погрузился в раздумье:

«На кой царю потребовалось снимать с виселицы мертвяка, которого по его указу и повесили? Может, ошибся Димитрий? Повесил не того?»

Филарет ближе прильнул к оконцу. Но самозванец сам назвался Августом, братом царя. А все братья покойного Димитрия Ивановича уже с Богородицей говорят. Самозванец, нечего и голову ломать. Филарет успокоил свое сердце и отошел от окна.

Казаки, не боявшиеся ни черта, ни дьявола, притащили деревянную лестницу и срезали веревку. Мертвяк глухо шлепнулся на сырую землю и уткнулся лицом в лужу. Димитрий осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрых ступенях крыльца, спустился вниз и широким шагом направился к виселице. Остановившись у тела самозванца, он долго смотрел на него, не решаясь перевернуть мертвеца к себе лицом. Затем носком сапога он показал казакам, что хотел бы видеть лицо самозванца. Те, быстро сообразив, что от них требует царь, бросились к мертвяку и перевернули его лицом к небу.

Никитка тихо подскочил к царю и, выглядывая у него из-за спины, стал рассматривать мертвяка. Димитрий стоял над телом повешенного, словно египетский сфинкс.

– Похож, ой, похож! – слезно запричитал Никитка, дергая Димитрия за полы кафтана. – Вылитый ты, твое величество, только чуток моложе и красивше, – завыл Никитка. – Может, и правда царевич, твое величество? Словно ты сам себя повесил.

– Это ты к чему? – истерично завопил Димитрий.

Никитка испуганно попятился и, крестясь, запричитал:

– Уж больно похож он на тебя.

Димитрий рассвирепел и пнул тело мертвеца ногой.

– Уберите с глаз моих долой! – нервно закричал царь. – Не хочу видеть на своем дворе.

Казаки бросились к телу и, подхватив его, потащили за ворота. Филарет, испуганный криком царя, бросился к окну.

Димитрий, шлепая каблуками сапог по грязи, быстро шел к своим хоромам. На его лице играла не то кривая ухмылка, менявшаяся на угрюмое выражение, не то зловещая радость от чего-то, понятного только ему лично. Следом за ним, согнувшись в три погибели, бежал слуга Никитка. Казаки тащили тело повешенного прочь.

– Вот ведь как бывает, – перекрестился Филарет. – Неисповедимы пути Господни. Всем нам воздастся от Тебя, Господи!

Филарет еще дважды перекрестился и пошел вглубь избы, где на резной деревянной подставе лежал раскрытый «Апокриф», что он всегда читал на ночь.

Ночью царю Димитрию снился страшный сон, будто сидит он на престоле в Грановитой палате, а вокруг трона живые царевичи столпились. Кланяются, подают челобитные. Все тут: и царевич Август, и царевич Клемент. Улыбаются, ласково заглядывают в глаза. Димитрий развернул одну из челобитных.

Писано: «Государь ты мой, великий князь и царь Московский Димитрий Иванович! Повесил ты меня ладно, на веревку не поскупился, и на том благодарен. Помер я хорошо. Да вот только на небо я не попал. Не встретился с Богородицей и Спасителем нашим, ибо тело мое твои казаки не похоронили по христианскому нашему обычаю, а сбросили в реку, как собаку паршивую. На том молю тебя, государь, тело мое найди и предай земле. Твой братец Август».

Димитрий пронзительно закричал и вырвался из оков ужасного сна.

– Воды мне! – оглашено закричал царь.

Димитрий бросился к киоту и упал на колени.

– Грешен, грешен! – шептали его потрескавшиеся губы.

Никитка вскочил с лавки и бросился к царю.

– Сон худой приснился, батюшка? – вопрошал он, сжав Димитрия в объятиях и гладя его по волосам. – А ты помолись, помолись, чай, отпустит.

Царица Марина, испуганная внезапным криком в опочивальне царя, крепко сжала руку арапчонка, сидевшего рядом с кроватью.

Двери в царскую опочивальню заскрипели, и на пороге появились слуги с испуганными лицами. Никитка продолжал стоять рядом с царем на коленях, пока тот истово молился.

На столе забрякали посуда и тазики. В хоромы царя спешно явился польский лекарь Збрынько. Осторожно подняв царя за руки, слуги уложили Димитрия на кровать. Никитка, с укоризной бросив взгляд на лики святых, бросился к постели царя. Поправив Димитрию подушку под головой, он отогнал от кровати слуг.

Тело царя сотрясала мелкая дрожь. Никитка посмотрел на лицо Димитрия. Царь, сжав зубы, что-то прохрипел. Затем еще раз. Никитка приклонил голову к лицу Димитрия, пытаясь расслышать, что тот говорит. Но из груди самозванца вырывался лишь глухой хрип с обрывками слов. Кое-что из этого хрипа Никитка все же сумел уcлышать: «Август».