Все зависит от нас

Водила немного подумал, а потом, сдвинув белесые брови, выдал:

– А по мне – один хрен. Кто в меня стреляет – все враги, а значит – немцы. И сортировкой их по национальности пусть черти в аду занимаются.

– Вах! Хорошо сказал! А сейчас, герой припозднившийся, у тебя полчаса времени – можешь искупаться.

И, хлопнув Витька по спине, придал ему направление движения к берегу. Палец обрадованно кивнул и, путаясь в штанинах, мигом скинул форму, рванув к резвящимся на мелководье мореманам.

А я опять повел высоконаучный разговор со Степанычем об устройстве легководолазного агрегата. Хотя себе, конечно, заметку сделал во время очередной встречи с Верховным доложить о новом просветлении. И фиг с ним, что конструкцию акваланга знаю плохо. Хоть и плавал с ним всего пару раз, но ведь что-то все равно помню. Вон даже главстаршина понимает, про что говорю. Тут главное – идея, а там пусть инженеры мозги напрягают. Тем более, эта штука для диверсий годится просто исключительно, невзирая на демаскирующие пузыри. Да и не только для диверсий. Мест применения – масса! В общем, пока болтали с Богданом Степанычем, Палец искупался, обсох, и мы, отпустив старлея, покатили в свое расположение.

По пути все думал, сколько у меня в голове таких вот вещей находится, вроде знакомых и привычных с самого рождения, которые искренне считаешь всем известными, чуть ли не с начала времен. Но на проверку оказывающихся какими-то откровениями. Вон, например, как с радиоаппаратурой получилось. Я ведь даже и предположить не мог, что основные проблемы в ремонте тех же раций возникают при диагностировании поломки. То есть про модульные соединения тут и не слышали. Когда прибор приказывал долго жить, ремонтник вооружался схемой, тестером и начинал долго и мучительно искать сгоревшую деталь. Только когда сам поглядел на Мишку, который, третий час копаясь в потрохах передатчика, не мог понять, в чем же глюк, спросил – чего он не раскидает ее по частям и не проверит поблочно. Спросил и с удивлением понял, что он меня не понимает. Тогда я еще Ивану Петровичу докладную записку написал, в которой описал общие принципы модульной открытой архитектуры. Ну ведь мелочь совершеннейшая, правда внедряли ее долго. Зато после принятия обычный армейский «маркони», судя по таблице неисправностей, вклеенной в крышку станции, мог просто тупо менять горелый блок на исправный и все! А остальным ремонтом занимались уже специалисты в тылу, что экономило и время и нервы, да и технику фронтовые горе-умельцы не палили. Так что результаты были – ого-го! Полковник потом сказал, что по результатам проверки время, затрачиваемое на замену и ремонт вышедших из строя радиостанций, снизилось в несколько раз. Тут «виллис» особо резво подскочил на очередной кочке, а я, прикусив язык, отвлекся от мыслей о глобальном и стал просто наблюдать за дорогой.

* * *

А еще через несколько дней в комнату, где все отдыхали, с горящими глазами заскочил Леха.

– Вы тут дрыхнете, а там! Там! Я уже насчет машины договорился! Давайте быстрее!

Гусев, приоткрыв один глаз, недовольно пробурчал:

– Чего ты орешь? Чего – там? Немцы, что ли?

– Какие немцы! Там к Громову – Утесов приехал! Мишке из штаба армии знакомый связист звякнул. Колычев уже добро дал. Едем мы втроем и Северов.

Из коек все вылетели, как наскипидаренные. Ну еще бы! Утесов в те времена был фигура! По-современному – суперстар! Это если в наше время слепить Кинчева, Круга и Пугачиху, то уровень популярности был бы приблизительно тот же. Хотя звезды приезжали на фронт не в первый раз, но интересовали меня далеко не все. Помню, когда приезжала Орлова – я даже не пошел на концерт. Толщина ног советской дивы и ее пронзительный голос ввергали мою разборчивую натуру в уныние. А вот шансон с джазом уважал всегда. Поэтому уже через пять минут мы выслушивали наставления полковника, стоя возле «виллиса». Иван Петрович, назначив старшим команды Гусева, выдал короткий инструктаж, предостерегая от различных залетов и посетовав, что у самого нет времени послушать знаменитый оркестр, наконец дал разрешение на выезд.

На место будущего выступления приехали слишком рано. Солдаты только-только заканчивали сколачивать помост, который выполнял роль сцены. Утесов со своей джаз-бандой готовился к концерту, располагаясь в здании школы, находящейся рядом со штабом. Причем охрану усилили настолько, как будто ждали высадки немецкого десанта. Хотя просачивающиеся отовсюду поклонники были похлеще фрицевских диверсантов. Те, кто помладше званием, пытались проникнуть в школу окольными путями. Кто постарше, наезжали на охрану возле главного входа. Но все получали облом. К самым борзым и крикливым выскочил начальник штаба и поимел в извращенной форме, невзирая на звания и награды.

Мы наблюдали за фанатами со стороны, держась подальше, чтобы не попасть под горячую руку. Честно говоря, никогда не понимал таких людей. Вон целого летного капитана, парня лет двадцати пяти, с двумя орденами «Отечественной войны» и «Красной Звездой», как пацана, натыкали носом и дали от ворот поворот. А оно ему надо было? Неужели желание поручкаться со знаменитостью затмило все остальное? Пока, сидя в тенечке, перекуривали, к нашей лавочке по большой дуге приблизился тот самый, обломанный кэп. Видно было, что парню хочется как-то оправдаться за недавний позор, свидетелями которого мы стали. Присев рядышком, он, поздоровавшись и тоже закурив, сказал:

– Вот ведь паразиты, так и не пустили… Вы, мужики, не подумайте, я ведь не какой-то, – он пошевелил пальцами, подбирая слово, – поклонник, который за автографом гоняется. Дело к Леониду Осиповичу имел важное. У нас ведь в полку ребята тоже свой джаз организовали. Хотелось про кое-какие вещи специфические у него узнать.

Я, выпустив пару красивых колечек, лениво ответил:

– Ну и спросишь после концерта. Сейчас чего на рожон-то лезть?

Капитан только рукой махнул:

– После концерта его моментально начальство к себе утащит. Тогда – точно не подберешься…..

Тут влез Пучков:

– А когда все начнется?

– Часа через четыре, когда народ из запасного полка подведут.

Вот блин! И что мы целых полдня делать будем? А все Мишка – быстрее, быстрее! Сиди здесь теперь как додик. Можно, конечно, штабных знакомых навестить, но сейчас пообщаться толком все равно не получится… Летчик тем временем, докурив, поднялся и махнул нам рукой:

– Ладно, славяне! Счастливо оставаться! – И помолчав секунду: – А все-таки жаль, что с таким человеком лично поговорить не получилось! Это ведь глыба! Талант!

И здесь меня удивил Гусев. Странно хмыкнув, он ляпнул:

– Ну с одной знаменитостью, ты уже поговорил…

Капитан удивленно остановился:

– Не понял?

– А что тут понимать? Песню «Як?истребитель» слышал? Автор, знаешь, кто?

– Знаю, конечно – Лисов Илья.

– Ну так ты с ним только что и говорил…

Серега кивнул в мою сторону, и пришлось, не вставая, отвесить шутливый поклон.

Летун не поверил:

– Да ну мужики… пулю льете…

Но потом, поняв, что мы не собираемся ничего доказывать, изменился в лице и все еще недоверчиво спросил:

– Так ты… вы… тот самый Лисов, который и «Черного кота» написал?

Да уж командир – удружил так удружил. Видно, на Серегу общая атмосфера в преддверии концерта так подействовала, вот он и решил показать, что и мы не лыком шиты. Летчик продолжал удивленно пялиться, поэтому я, потянувшись, хрустнув суставами, уклончиво ответил:

– Ну во всяком случае, первый, кто такие песни в этом мире пел, точно был я…

Фанат джаза аж на месте подпрыгнул. Видно, крепко нахлобучила самодеятельного музыканта такая нежданная встреча. Немного придя в себя, капитан тут же развил бурную деятельность. А именно – предложил проследовать к нему, откушать чем бог послал, посмотреть на их ансамбль и вообще… Аргументируя тем, что до концерта Утесова еще полдня, а до летной части ехать – и десяти минут не будет. Мы переглянулись, но сказать ничего не успели. Леха, главный желудок нашей группы, не раздумывая, дал согласие за всех. Очень уж нравились парню летные столовые и тамошние барышни…

Пока грузились в джип – познакомились. Летчика звали Прохор Титов. Он был комэском в ЗАПе и со дня на день ожидал нового назначения. Поэтому и хотел быстренько узнать какую-нибудь интересную фичу у Утесова, чтобы перед отправкой поразить всех в полку последним выступлением своей музыкальной группы. С Леонидом Осиповичем пролетел, но вот меня, как фигуру не менее известную, упускать точно не собирался.

Доехали действительно быстро – минут за десять. Только вот по пути я предупредил Прохора, что к известности не стремлюсь. И флагом размахивать, демонстрируя мою физиономию, не надо. Ввиду специфичности профессии и военного времени. Сказал ему, что мы – военные переводчики, поэтому морды публике не светим. Но затем подбодрил приунывшего Титова, пообещав подарить для его коллектива только что написанную песню. Причем как раз про летчиков.

В общем, пока перекусывали в приятном обществе девиц-официанток, вся местная джазовая банда собралась в отдельном помещении, притащив свои инструменты. Войдя и поздоровавшись, мои ребята чинно расселись, а я с капитаном подошел к музыкантам. То, что я собирался сейчас сделать, было, как обычно, плагиатом чистой воды. Только тырил не у наших авторов, а как это ни странно – у американцев. Песенка забойная, единственно, под гитару ее хреново было петь, а у Прохора целый ансамбль. Так что должно получиться. Оглядев притихших летчиков, сказал:

– В общем так, мужики. Попробуйте все влет, на слух воспринять. Нот вам дать не могу, но если получится – то, что вы сейчас сыграете, сам Утесов потом исполнять будет. Так что от вас нужно умение, ну и импровизации побольше. Готовы?

Народ закивал, а я, отщелкивая пальцами ритм, начал:

Был озабочен очень, воздушный наш народ
К нам не вернулся ночью, с бомбежки самолет
Радисты скребли в эфире, волну находя едва,
И вот без пяти четыре, услышали слова…

После первого припева джазисты начали подключаться. Сначала барабанщик, а потом потихоньку и остальные. Так что заканчивал под полное музыкальное сопровождение:

Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле,
Бак пробит, хвост горит, и машина летит