Архив «Экологической гласности». 1988-2016

Беседа состоялась в октябре 1988 г., Москва.

О том, как жилось ведомству в недалеком прошлом, можно судить по занимаемому ими помещению. Если этот критерий считать универсальным, то дела Министерства строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР (Миннефтегазстрой) шли великолепно – его здание на Октябрьской площади в Москве сразу привлекает внимание. Но, увы, кроме неоспоримой пользы деятельность министерства принесла немало разрушений. Особенно пострадали районы Приполярья, где запасы углеводородного сырья оказались особенно велики, а природа – особенно уязвима. Каким видится будущее нефтегазового комплекса «капитанам» отрасли? Об этом наш специальный корреспондент Владислав Ларин беседует с заместителем министра Миннефтегазстроя Иваном Ивановичем Мазуром.

– Иван Иванович, мне приходилось слышать, что вы – весьма прогрессивный руководитель. Поэтому хотелось бы именно от вас услышать ответы на вопросы, которые волнуют многих. Как вы оцениваете экологическую ситуацию, сложившуюся в районах Крайнего Севера?

– Обстановка в стране позволяет с позиции открытости и гласности подходить к решению многих проблем, в том числе – охраны природы. Нельзя сказать, что ситуация в Западной Сибири резко ухудшается. Просто раньше о многом не принято было говорить. Освоение идет уже двадцать лет. Конечно, негативные явления всё это время накапливались. Сейчас нас беспокоят два крупных вопроса. Первый – как снизить урон, наносимый природе, до нормативного уровня, чтобы с минимальным ущербом продолжать освоение. Под нормативным я понимаю тот ущерб, который четко определен с научных позиций и не ведет к катастрофическим переменам в окружающей среде. Дело в том, что потери при освоении любого региона неизбежны. Именно поэтому установленные нормы должны строго выполняться, а в случае их нарушения ущерб придется компенсировать, убытки возмещать. Вторая проблема – как привести в порядок нарушенные участки.

– И как предполагается их решать?

– Сейчас наши институты подсчитывают ущерб, который был нанесен непродуманной застройкой, ездой по тундре гусеничной техники и так далее. Эту сумму придется выплатить на рекультивацию территории вокруг месторождений Медвежьего, Уренгоя и Ямбурга. Нам предстоит за несколько лет ликвидировать карьеры, из которых брался грунт, непроектные дороги, временные поселки. Мы собираемся все остатки аккуратно убрать, вывезти, а освободившиеся участки рекультивировать.

На Ямбурге сумма затрат на восстановление определена примерно в 150 млн. руб. По-хорошему, следовало бы эти затраты распределить по этапам освоения – часть мероприятий по сохранению природы провести на предпроектной стадии, часть – в ходе освоения, а в конце ликвидировать оставшиеся следы. Этого сделано не было, вот и приходится всем заниматься сейчас. Ясно, что и сумма расходов в результате возросла. А ведь теперь надо еще найти источники финансирования!

– Что делается для того, чтобы не допустить подобных безобразий на вновь осваиваемых месторождениях?

– На конференции страсти вокруг Ямала потому и разгорелись, что прошлые ошибки слишком велики и они не должны повториться. Но весь основной прирост добычи газа намечается получить оттуда. Выходить на полуостров рано или поздно придется. Главная задача – как следует подготовиться к этому.

Сейчас на Ямале живет более 7 тыс. человек коренного населения, основное занятие которых – оленеводство. Стада насчитывают примерно 200 тыс. голов. Значит, мы должны обеспечить сохранность пастбищ, предусмотреть пути миграции оленей, чтобы не ущемить интересы местного населения. Нами примерно определена компенсация, которую придется заплатить за вторжение на полуостров, она составляет 260—300 млн. руб. Сюда входят деньги, которые придётся отдать за перенос поселков, за разрушение берегов, где сейчас ловят рыбу, за составление природоохранных карт и, разумеется, расходы на рекультивацию. В тундре есть участки, которые вообще не восстанавливаются, поэтому приходится проводить специальное картографирование для прокладки транспортной сети по оптимальной схеме. Теперь уже нельзя соединять две точки по прямой, надо выбирать наименее разрушительные варианты. Они могут быть длиннее, менее выгодными, но с позиции сохранения природы – оптимальными. Сейчас только ведется картографирование, а геологи и буровики, да и строители тоже, уже давно там ездят, не разбирая дорог. Точнее, вообще без дорог – их там пока нет. За это надо применять штрафные санкции.

Для проведения работ по освоению полуострова нужны глубокие изыскания, а они пока запаздывают. В результате мы терпим убытки. Например, поставили буровики поселок, а он съехал в реку – оказывается, под ним был сплошной лед…

– Раз работы не обеспечены необходимыми исследованиями, их следует остановить.

– А они у нас сейчас и так приторможены.

– Вы имеете в виду – приторможены до зимы? Но летом на Ямале никто строительных работ не ведет из-за неподходящих условий. А зимой придется работать, ведь поставка газа намечена на 1991 год?

– У нас мало капитальных вложений, поэтому сейчас мы только готовим и накапливаем грунт в двух карьерах, которые нам выделили. Для того, чтобы мерзлота не протаивала, нужно создать изолирующую подушку, на которой потом будет вестись строительство. Если возить грунт для этого издалека, то получается слишком дорого. Поэтому его решили брать из карьеров поблизости. Но грунт нуждается в обезвоживании – он там пополам со льдом. Потом, по зимнику, грунт повезут на стройплощадки.

– Раз речь зашла о деньгах, скажите пожалуйста, во сколько оцениваются строительные работы, связанные с освоением газовых месторождений Ямала? Называются разные цифры, и одна из них – 44 млрд. руб.

– Ориентировочная стоимость объектов, связанных с освоением Ямала – более 30 млрд. руб. Но если брать все затраты, вплоть до транспортирования газа к западной границе, то получится примерно та сумма, которую вы назвали. А стоимость работ на самом полуострове оценивается примерно в 6—7 млрд. руб.

– Часть добываемого газа предполагается продавать на Запад. Какая доля газа будет экспортироваться и сколько валюты ожидается получить на этих операциях? Не получится ли так, что на вырученные деньги опять станут закупать трубы для новых газопроводов?

– Мы являемся подрядным подразделением и получаем валюту только за объекты, построенные за рубежом. Так что этот вопрос не ко мне. Каждый должен заниматься своим делом. Об этом надо спрашивать газовиков или внешторговцев, а мы газом не торгуем. Наша задача – выполнять подряды по обустройству промыслов. Эти цифры – не моя компетенция, поэтому мне не хочется обсуждать такие вопросы.

– А как вы относитесь к тому, что продолжают заключаться долгосрочные договоры на поставку газа, подразумевающие, что и в XXI веке нашей специализацией будет оставаться экспорт сырья?

– Во-первых, наша страна имеет большие возможности для добычи газа, а страны Западной Европы в этом сырье сильно нуждаются. Долгосрочные связи у нас завязаны давно, и сейчас нет смысла их обрывать. Это поможет нашим дружеским контактам. Имея газ, мы можем обменять его на что-то необходимое. Такая торговля взаимовыгодна, и я не вижу причин для ее прекращения.

Во-вторых, я просто не вижу пока другого пути для получения необходимых нам валютных поступлений.

Но вы уводите меня в сторону. Я строитель, на эту тему давайте и будем разговаривать. Будь я вольным казаком, мог бы разговаривать на любые темы. У нас сейчас появилось много специалистов говорить обо всем. Конечно, что же хорошего в том, что мы торгуем сырьем, а не компьютерами. Может быть, это результат того, что многие могут рассуждать на любые темы, только бы не делать свое дело.

Что касается нашего министерства, то мы строим объекты в Ираке, Алжире, недавно выиграли контракт в Кувейте, в Греции, Югославии, Финляндии. Это значит, что наш опыт и методы строительства вполне могут конкурировать с зарубежными.

– Что позволяет выигрывать строительные подряды, учитывая сравнительно невысокий уровень эколого-экономических показателей выполняемых работ?

– Ну, природа – это особый вопрос, а что касается технологии строительства, нашего технического уровня, организации работ, качества сварки – тут мы конкурируем с любой страной. Авторитет нашего министерства в мире очень высок. Сварочную установку «Север», разработанную нами совместно с Институтом электросварки имени Патона, купили американцы и японцы. Так что уровень технологических возможностей известен, нашему качеству доверяют. В получении контракта первую роль играют экономические показатели – кто построит быстрее, дешевле и качественнее. Где-то мы проигрываем, где-то выигрываем.

Разрушение природы тоже начинает играть немалую роль при осуществлении строительства. Здесь и вопросы дисциплины – кто-то не туда поехал, где-то что-то при строительстве не учли, не хватает экологического образования и воспитания строителей.

Если всё предусмотрено проектом, то строителям остается только выполнять предъявляемые требования. Например, при строительстве трубопровода на Аляске затраты природоохранного плана составили 1,1 млрд. долл. Это около 15% от сметной стоимости проекта. У нас расходы на это существенно меньше. Происходит такое потому, что до сих пор действует остаточный принцип финансирования экологических программ и денег на всё, как правило, не хватает. Нам ведь все равно, сколько средств будет выделено на эти цели – хоть 20% от суммарных затрат. Мы подрядчики, и нам нужно, чтобы заранее была получена документация и финансирование велось непрерывно.

– Кто занимается проектированием схемы освоения Ямала?

– Головной институт – ЮжНИИгипрогаз, расположенный в Донецке. В Сибирском отделении Академии наук СССР есть неплохие теоретики, но нам-то нужна конкретная программа. Нужен блок мероприятий, вставив который в проект, можно будет приступать к строительству. Мы понимаем, что природу нужно сохранять! Кроме того, все проблемы учёные связывают в основном с мерзлотой, а надо изучать более широкий круг вопросов. Нам нужна технология, тщательно проработанный проект, и мы будем работать, не разрушая природы. Ничего этого нет. Да ещё и денег постоянно не хватает.

– Сейчас, когда одной из центральных задач перестройки считается достижение нашей промышленностью мирового уровня качества, как вы оцениваете возможность обеспечения добычи газа на полуострове Ямал в намеченные сроки при качестве строительства, близком к достигнутому на Аляске?

– Надо сказать, что уровень и методы практически не различаются. Американцы в базовых пунктах готовили суперблоки массой более 1.000 т, а затем сплавляли их по рекам и монтировали на месте. Благодаря этому минимально страдала природа, так как основные строительно-монтажные работы проводились в наименее уязвимых южных районах. И людей на строительстве было занято меньше.

Примерно то же самое делаем мы. Пока не замерзли реки, подвозим блоки, которые представляют собой части завода со всей технологической начинкой. Принимаем их в районе Ямбурга, где на побережье Обской губы оборудованы причалы, а затем затаскиваем на подготовленные свайные основания. Готовятся блоки в Тюмени, где строители живут в нормальных условиях вместо того, чтобы держать их на Ямбурге. В результате и уровень качества работ выше, и природа целее.

– Планируя строительные мероприятия, завязывая связи со смежниками, учитываете ли вы степень разболтанности нашего хозяйственного механизма?

– Разумеется, с каким-то коэффициентом приходится учитывать, но сейчас работы ведутся в новых условиях. Экономические рычаги управления должны свести на нет имеющиеся элементы разболтанности. Хотя, пока их хватает: там что-то недопоставили, здесь сорвали сроки, где-то вообще привезли не то, что заказывали.

Сейчас есть предприятия, которым выгоднее сразу заплатить штраф вместо того, чтобы поставлять какие-то детали. Они без разговоров рассылают штрафы, а мы в результате что-то не доделываем – известно, что при нашей системе не всё можно купить за деньги. Такая вот ситуация в условиях дефицита.

– Создавая сеть трубопроводов в Заполярье, мы можем ориентироваться на опыт американцев, которые закончили прокладку трансаляскинского нефтепровода в 1978 г. Прошло 10 лет. Как они оценивают степень воздействия трубопровода на окружающую среду?

– Этот трубопровод назван самым дорогим в истории объектом, построенным при частном финансировании. При диаметре труб 1.220 мм и протяженности 1.280 км он обошелся в 8 млрд. долл. Сколько из этих денег пошло на сохранение природы, я уже говорил. Тяжба, навязанная строителям группами защитников природы, задержала строительство почти на 5 лет. Возражения сводились к тому, что трубопровод разрушит естественные места обитания диких животных. Подобно забору, он навсегда разделит животный мир Аляски на две территории, что может стать причиной вымирания крупных животных – в первую очередь оленей и овцебыков. В то время многие страны испытывали острую нехватку нефти, поэтому Конгресс США после длительных дебатов принял решение о строительстве трансаляскинского нефтепровода. После его завершения были проведены всесторонние исследования совместимости трубопровода и животного мира. В результате определили, что приготовленные переходы через трубу, ради которых строителям пришлось заглублять всю конструкцию, у животных популярностью не пользуются – те переходят, где хотят. Поголовье овцебыков и оленей даже увеличилась. Это объясняется тем, что на рекультивированных участках растительный покров более благоприятен для них.

Получается, что отрицательные последствия намного меньше ожидаемых. Если бы не поднятая вокруг него паника, то строительство могло обойтись в 900 млн. долл.

– На конференции вы сказали, что выступаете с позиции выживания на планете, имея в виду, что без наращивания добычи газа нам сейчас не выжить. Атомщики так говорят про АЭС. Гироэнергетики – про ГЭС. Мелиораторы – про строительство каналов в самых неожиданных направлениях. Не слишком ли это узкое понимание стратегии выживания? Быть может, это мнение своеобразного лобби, отстаивающего интересы процветавших в недавнем прошлом ведомств?

– Газ как топливо в «Энергетической программе» занимает ведущее место. Более того, если сейчас мы добываем около 700 млрд. куб. м, то к 2005 г. намечается получить прирост до 1,15 трлн. куб. м в год. Конечно, если будут какие-то перемены в альтернативных источниках или в атомной энергетике, то цифры изменятся. Сегодня доля нефти и газа в энергобалансе страны составляет примерно 70%. Так что про другие ведомства ничего сказать не могу, а газ сегодня – это реальный путь поддержать энергетический баланс. И отдача от капитальных вложений будет получена почти сразу.

Осваивать Север надо – никуда от этого не денешься. Но как это делать – вот основной вопрос. Конечно, строить так как строили раньше, сегодня нельзя. Нам просто не дадут. Работы уже один раз остановили и ещё остановят, если не изменятся подходы. Надо работать по-новому, не оставляя за собой катастрофических разрушений.

Если же вернуться к проблеме Ямала, то пока на освоение месторождений полуострова почти не выделяют средств. У нас есть возможность как следует подготовиться.

Перед кем в долгу наука?

To whom does science owe?

Журнал Президиума АН СССР «Энергия: экономика, техника, экология», №3, март 1989 г.

Беседа состоялась в октябре 1988 г., Надым.

«Наука в долгу у нефтяников и газовиков». Эту фразу не раз приходилось слышать на конференции от представителей Миннефтегазстроя. Имелось в виду, что ученые не помогают строителям обеспечивать безопасное, с точки зрения экологии, развитие нефтегазового комплекса. Наш специальный корреспондент Владислав Ларин обратился за комментариями к сотруднику Института проблем освоения Севера сибирского отделения Академии наук СССР, кандидату географических наук Вячеславу Федоровичу Лукичеву.

– Вячеслав Федорович, почему же ученые до сих пор не обеспечили строителей комплексом мер, соблюдя которые можно осваивать ресурсы и не разрушать при этом окружающую среду?

– Наша группа уже давно работает на Ямале, относительно освоения, которого сегодня разгорелся спор. Впервые, по приказу директивных органов, строители пришли на Ямал в 1976 г. Нами была предложена программа научно-исследовательских работ, которая среди прочих вопросов включала в себя и эколого-социальные, но поступил приказ перенести все работы на Уренгой. Мы настаивали на том, чтобы Министерство газовой промышленности СССР (Мингазпром) продолжал заниматься Ямалом, но двенадцать лет назад его руководство нас не поддержало.