Воробей

Наши концерты в подвалах и на заброшенных стройках превращались в настоящий дебош. Люди собирались, чтобы услышать нас, но драки становились неотъемлемой частью этих встреч. Сначала это были обычные уличные потасовки, но потом появились настоящие "стенки на стенку". Группы подростков из соседних районов приходили на наши концерты, чтобы выяснять отношения. В одной из таких драк, в сентябре 1987 года, Толика сильно избили. Я был рядом и пытался защитить его, но нас было слишком мало. Этот случай заставил нас задуматься о том, что наша борьба стала выходить за рамки музыки.

Декабрь 1987 года, переломный момент.

Зима того года стала для нас моментом переосмысления. Толик всё больше замыкался в себе. Я видел, что его тревожило не только насилие, но и отсутствие ясного пути вперёд. Мы больше не знали, за что боремся. Каждое наше действие казалось бессмысленным – лозунги, драки, музыка. Я видел, как изменился Толик, как наш идеализм начал гаснуть. Он больше не был тем несломленным лидером, за которым я следовал. Мы оба начали понимать, что анархия – это не просто разрушение, но и создание чего-то нового, чего-то, чего у нас не было.

Мы продолжали читать книги Бакунина и Прудона, но теперь с осознанием того, что искать свободу – это значит искать её не только в бунте, но и в себе. Мы начали задумываться о том, что важно не только уничтожить старую систему, но и построить что-то лучшее. Этот период стал для нас поиском себя, поиском смысла в мире, где всё вокруг рушится.

Февраль 1988 года, страх и осознание.

В это время начались проблемы не только в наших головах, но и в семьях. Однажды мама столкнулась с Толиком на кухне и начала разговор о том, что её пугает наше будущее. Она говорила о том, что боится за нас, за то, что мы идём по пути, который может привести к разрушению.

– Ты не понимаешь, мам, – сказал Толик, – мы не разрушаем, мы ищем. Мы пытаемся найти себя в этом мире, который уже давно разрушен.

### Глава 5. Обретение и потери

Февраль 1988 года, 23:15.

Мамин страх стал нарастать с каждым днём. Она больше не говорила о наших оценках или о школе, которая уже осталась в прошлом. Её волновали наши ночные выходы и странные звонки в квартиру. В воздухе повисло напряжение. Казалось, что за каждым углом нас поджидает милиция, а она постоянно спрашивала Толика, когда он наконец остепенится. Но Толик только отмахивался, его взгляд стал жёстче, как будто он всё глубже и глубже уходил в себя.

Мы оба ощущали, что стоим на краю чего-то важного, но не могли понять, что именно. Анна ушла из моей жизни, оставив лишь боль и пустоту. Любовь, которая казалась мне возможностью убежать от всего этого хаоса, теперь превратилась в ещё одно доказательство того, что стабильность невозможна. Я стал замкнутым, погружённым в собственные мысли. Каждое утро было одинаковым, и каждый вечер был наполнен беспокойством о том, что принесёт следующий день.

Март 1988 года, 15:30. Начало новой эры.

В начале марта Толик познакомил нас с новыми участниками нашего движения – это были ребята с соседнего района, которые тоже слушали "Гражданскую Оборону" и "АлисА". Они были жёстче, чем мы. Их мир был гораздо суровее: там, где у нас была идеология, у них было насилие. Они принесли с собой новый элемент в наши встречи – постоянные драки. Теперь каждое наше собрание превращалось в спонтанное выяснение отношений. Толик не вмешивался, а я всё чаще задавался вопросом, куда мы идём.

Мы решили создать свою полноценную панк-группу, чтобы заявить о себе уже не только драками, но и через музыку. Нашей целью было сделать что-то более яркое, чем просто протесты и антисоветские лозунги. Я помню тот день, когда мы впервые встали с инструментами, которые украли на прошлой неделе из местного Дома культуры. У нас были электрогитары и барабаны, и никто из нас по-прежнему не умел играть. Но мы были уверены, что это не главное. Главное было выплеснуть всю ту боль, ярость и бессмысленность, которую мы чувствовали.

Наши первые "репетиции" больше походили на хаос. Звук был диким, но он выражал нас. Толик писал тексты, полные отчаяния и вызова. Мы пытались организовать выступления в подвалах, на заброшенных стройках. Но каждое такое мероприятие превращалось в бой – кто-то срывал наши выступления, кто-то пытался доказать, что их взгляды "чистее". Мы находили себя в центре стенок на стенку, и это перестало быть романтикой. Это был страх, перемешанный с адреналином. Мы возвращались домой избитыми, но, несмотря на это, внутри нас продолжала кипеть ярость.

Июнь 1988 года. Долгий вечер и разрыв с Толиком.

В один из вечеров, после очередной драки, я впервые всерьёз задумался, что всё это может закончиться плохо. Мы с Толиком сидели на крыше, молча курили, глядя на закат, который заливал город. Я видел, как в его взгляде пропало то самое пламя, что было раньше. Он всё больше замыкался в себе, как будто с каждой новой потасовкой отдалялся от всех нас.