Дед Григорий пергаментными пальцами взял гильзу, покрутил так и эдак, вернул и подытожил:
– От трёхлинейной винтовки образца тыща восемьсоть девяноста первого. Их туть многа было. Может слышал про винтовку Мосина?
– Я загуглю.
– Загуглит он, – передразнил меня дед Григорий, явно потешаясь над моим невежеством, – мой правнучек тоже без Гугла ни гу-гу.
– Дед Григорий, а что в Коммуне произошло?
Дед задумался, а потом всматриваясь вдаль, словно отмотав сто лет назад, поведал мне историю.
В январе 1921 года продовольственный комиссар Михаил Пятаков возвращался домой на побывку в свой родной Царёв Саратовской губернии. При себе имел трёхлинейку, несколько новеньких хрустящих банкнот номиналом 1000 рублей, для жены позаимствовал у одной дворянской особы за ненадобностью серебряную брошь с марказитами, сыночку-первенцу – жестяного конного будёновца, то-то радости шестилетнему мальцу. Но, уже подходя к дому, почувствовал неладное: амбар стоял обугленный, дом как будто покосился, пугала повисшая в округе смертельная тишина. Прибавив шаг, Михаил взлетел на крыльцо, через сени в дом и замер в дверях. Посредине хаты лицом вниз, широко раскинув руки на полу, лежал его отец:
– Батя! – крикнул Михаил чужим голосом и кинулся к нему.
Отец тяжело, будто с глубокого похмелья, поднял голову.
– Живой! ? захрипел сын и слёзы хлынули градом. Он прижимал к себе отца, не осознавая, что за один только миг он потерял и обрёл отца.
– Сынок! Сынок! – загрохотал отец. – Всех порубили! Всех! На моих глазах! И мамку твою, и жинку, и Коленьку нашего.
– Кто, батя? Кто? – заскрежетал Михаил.
– Всё забрали! Всё забрали! Мамка выскочила к амбару: не дам, говорит. Её тот, что с саблей, поперёк зарубил, а Варенька твоя, кинулась к ней, её за косу и в погреб, надругались.