Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт

Сирый молчит секунду, затем изрекает:

– Командир, я считаю, этот поход мы дойдем. Но следующий – лично я никаких гарантий дать не могу. И на всякий случай радируй, чтобы нас могли в случае чего где-нибудь у Нарвика встретить.

– Люди как? Медицинская помощь нужна?

Это не жестокость, а необходимость. При аварии на подлодке техника важнее – потому что если с ней песец, погибнем всем экипажем. Чтобы корпус был цел и машины тянули – ну с остальным дома разберемся!

– Все в строю, – отвечает Серега, – но бэры схватили, немного, пьем молоко. Надеюсь, обойдется! Сейчас утечки нет, проводим деактивацию отсека.

Хромаем через Атлантику, удается держать двадцать узлов. На связь вышли 26 мая, проходя широты Бискайского залива. Как положено, отправили, дублировав, сжатый «пакет» сообщения, оставались на перископной, чтобы принять ответ – и уже через пять минут вместо дома поймали сигнал самолетного радара, пришлось нырять – может, это было совпадением, но проверять не хотелось. Несколько раз обнаруживали корабли и суда, уклонялись на безопасной дистанции. Двадцать девятого мая преодолели Фарерский барьер, пока еще не рубеж ПЛО, оборудованный по всей технической мощи конца века, но наиболее узкое место Атлантики между Британией и Исландией, меньше тысячи километров, да еще и мелководье, и острова посреди. Число противолодочных патрулей, или, по крайней мере, тех, кого мы из-под воды сочли за таковые, впечатляло – в пределах слышимости нашей акустики почти все время кто-то был. От кого англичане держат оборону, если немцы капитулировали все?

Утро 30 мая – мы наконец в глубоководном Норвежском море. Вышли на связь, и на этот раз дождались ответа – «квитанция» о приеме немедленно, а еще через пару минут сводка оперативной обстановки и запрос о наших дальнейших намерениях. «Грозный», «Гремящий» и «Сокрушительный» готовы выйти из Нарвика нам навстречу. И, вот пропустили мы уже, еще 27 мая наш транспорт «Луга», следующий из США, готов был оказать нам помощь в точке западнее Ирландии, – а какая от торгашей могла быть помощь, кроме как экипаж снять и лодку затопить? Ну и союзники тоже отметились – официально заявили, что готовы при необходимости принять нас в одной из британских баз, если последует таковая просьба. Не дождетесь – успокоили штаб, что пока ситуация под контролем (неделю продержались, еще пару-тройку суток сможем), так что идем в Полярный, по исходному плану. А «союзники» нехай к Нептуну идут – с такими друзьями и врагов не надо!

Первого июня прошли мимо Нарвика на север. Это была уже зона ответственности нашего СФ, и чужакам сюда доступа без нашего разрешения не было – Северный флот в эту войну, не без нашей помощи, заставил всех очень себя уважать! Мы прошли даже с опережением графика – оказавшись, как выяснилось, гораздо восточнее нашего предполагаемого эскорта. На запрос с берега ответили – пусть встречают нас у Печенги. Второй реактор работал как часы, и наибольшей опасностью казались немецкие донные мины на мелководье. Еще, согласно сводке, за май в зоне СФ были обнаружены и уничтожены две немецкие подлодки, отказавшиеся сдаться (согласно требованиям капитуляции, следовать в надводном положении в ближайший советский порт, подняв белый флаг). Хотя на что рассчитывали немчики, сунувшись в наше море, понять было сложно – очень может быть, что они действительно шли сдаваться, но, не доверяя, пытались уклониться от наших самолетов и кораблей, тем самым обозначив себя врагами.

Второго июня получили сводку – в районе по нашему курсу обнаружена неопознанная подлодка. Снова немцы, или опять заклятые «союзники» без спроса лезут? Ну, не взыщите, если попадетесь, вас же предупреждали! Хотя мы и «хромые» сейчас, но вас сделаем!

К вечеру 2 июня (время суток уже понятие относительное – полярный день!) с ГАК доложили – цель обнаружена. Лодка под РДП, идет к нашему берегу. На срочный запрос пришел ответ, что наших лодок тут нет и быть не может. Мы сообщили, что в помощи пока не нуждаемся – одну субмарину сделаем сами, а получить по ошибке «дружеский огонь» совершенно не хотелось. И кто же такой наглый – фриц-отморозок, кто еще не навоевался, или нерешительный, долго болтался в море, наконец дозрел сдаться, но боится, что его потопят, или вообще союзник-шпион?

– Цель опознана, двадцать первая!

Идем следом, дистанция шесть миль. Хотя акустика у «тип XXI» по этому времени очень хорошая, но фриц под РДП, а не моторами – гремит дизелями на все море, мешая своей же ГАС. И «мертвый сектор» прямо за кормой, который перекрывают свои же винты. РДП, он же шнорхель, от авиации маскироваться хорош, от субмарин-охотников не только не поможет, а еще и повредит. И что с тобой делать, гость непрошеный? Сдаваться ты бы в Нарвик шел – значит, враг? И какие же твои намерения?

– Цель опознана, уточнение. Конкретный фриц, что у Нарвика американцев топил.

Ага, а мы с глубины слушали. Как ты там их не только топил, но и спасавшихся расстреливал! Значит, дело ясное – фашист-фанатик! Решил напоследок еще кого-нибудь… а ведь могли немцы и знать, что мы в Средиземке и на севере нас бояться не надо! Вот и полез, чтобы торпеды домой не везти – а после с чистой совестью англичанам сдаваться. Только я тогда еще конкретно тебя пообещал утопить! Ну, вот ты мне и попался!

– Михаил Петрович! – вмешивается Кириллов (бессменное наше «око государево»). – Сколько я представляю ваши и его боевые возможности, предложение сдаться ничего не изменит? Все же «двадцать первая» – это ценный трофей. Жалко топить сразу.

Ну что ж, это можно. Берем вправо, отрезая врага от берега, и на скорости восемнадцать подвсплываем на глубину полста, и сразу вниз. И еще короткий импульс ГАК в активном по цели. Если фриц все поймет правильно, то сейчас всплывет, поднимет белый флаг, и курс в ближайшую советскую базу! А если попробует скрыться – что ж, мы честно предупреждали!

Всплыл. Даже жалко, что не добавится еще единичка к нашему счету. Нет, снова погружается! И пытается спрятаться, перешел на малошумный ход (у «двадцать первых» для того были особые маломощные электромоторы). От акустики этих времен помогло бы – но мы его с трех миль слышим отлично!

У Бурого в БЧ-3 все уже готово. Условия стрельбы простейшие, цель с малым ходом, на небольшой дистанции – даже полный залп тратить жаль. Пуск две торпеды, еще две готовы на маловероятный случай промаха. Но не промахнулись! Два взрыва, звук разрушения корпуса – девяносто третья официальная победа у нас на счету!

А после, как положено, всплыли под перископную. Осмотр ничего не дал – впрочем, там развело волну, и мелочь, вроде плавающих обломков, заметить было нельзя. Выдвинули антенну, доложили о бое на берег. Получили ответ, что подойдут катера МО, осмотрят район. Ну и нам дальше тут делать нечего!

Четвертого июня были встречены «Куйбышевым» и «Урицким», и еще через полсуток вошли в Полярный. И я докладывал командующему вице-адмиралу Головко о завершении нашего Средиземноморского похода. Двадцать три официальные победы – последняя, уже здесь, вчера! Корабль имеет неполадки по БЧ-5, ограничивающие боеспособность, потерь в экипаже нет.

Затем в присутствии комиссии из технического отдела СФ решали, что делать дальше. Прибыла с Севмаша бригада сварщиков, привезли баллоны аргона, – но все взвесив, решили, что лучше пока не трогать, дойдем до Молотовска самостоятельно. Взяв ремонтников на борт, 7 июня в сопровождении тех же двух эсминцев, а также спасательного судна «Юпитер» и двух тральщиков вышли из Главной базы, следуя в надводном положении. Одиннадцатого июня без нештатных ситуаций прибыли в Северодвинск.

А дальше был разбор полетов. И по части Курчатова и команды с «арсенала два», и по части нашего «жандарма» комиссара ГБ Кириллова и моей Анны Петровны. И то, что ждало меня после в Москве, в Наркомате ВМФ.

Анна Лазарева.

Северодвинск, 11–16 июня 1944 г.

Ассоль встречала своего капитана лишь однажды. А я – уже третий раз.

И столько же – провожала в море, всего за год. Поставят ли когда-нибудь памятник женам моряков? Видела на фото, что в той истории будет – в Ленинграде, у Нахимовского училища, напротив «Авроры», поставленной на вечную стоянку. Девушка в развевающемся платье, под ногами будто волна, и чайки реют вокруг.

Если бы я была той самой, Бегущей по Волнам, владела бы волшебством, чтобы корабль моего самого дорогого человека всегда возвращался домой без помех! Хотя – а чем мы слабее, просто сила наша другая: знать наше будущее и иметь возможность его изменить. Чтобы здесь Северного полюса достиг атомный ледокол «Иосиф Сталин». А в СССР в 2012 году праздновали 7 ноября, а не какой-то День народного единства. Господи, ведь даже тот, кого я сейчас под сердцем ношу, успеет уже состариться… мы сейчас как герои романа Ефремова, экипаж звездного корабля, отправляющегося к далекой планете – лишь дети и внуки их увидят цель!

Только не плакать! На меня же все девчонки смотрят! И называют между собой Стальной леди, отчего-то на английский манер, и даже «адмирал», не «адмиральша», что было бы естественнее. Пример с меня берут, стараются подражать во всем. За редкими исключениями – но о том разговор отдельный.

А я чуть не разревелась, когда узнала, что на К-25 что-то случилось с реактором! Поскольку очень хорошо представляла, что такое радиация – бывая на Втором Арсенале (у Курчатова) едва ли не чаще, чем на заводе, особенно когда корабля моего адмирала там нет. И вот в Бога не верила – а молилась: Господи, если ты есть, помоги хоть ты, чтобы вернулись наши живыми и здоровыми! Но в церковь не ходила, конечно – просила так, чтобы никто не видел и не знал. Я ведь комсомолка, как иначе?

Затем из Полярного сообщили: дошли нормально, и больных на борту нет. А еще через четыре дня – чтобы мы ждали и готовились! Я не то что дни – часы и минуты считала, и, наверное, не я одна. И вот, встречаем.

Как было в прошлом сентябре – лишь провожали мы тогда, и вот запомнилось по-особому. Лето, но холодно еще, чтобы в одном платье, север все же – и отличный повод надеть не алые шарфики и платочки, а накидки-пальто («летучая мышь», из моды будущих времен, но о том знаю только я), наши «алые паруса», как в тот сентябрьский день. Погода лучше, чем тогда – дождя нет, солнце светит среди редких облаков, но ветер довольно сильный (а впрочем, безветрие тут редко бывает), треплет наши накидки, вздувает, как настоящие паруса – но это даже красиво, я свою нарочно еще и расстегнула по бокам, чтобы развевалась больше, и мой адмирал узнал меня среди всех – а что прохладно, перетерплю!

А после, когда К-25 пришвартовалась и было сделано все, что должно было сделать с технической и официальной стороны, и экипаж наконец сошел на берег… Если бы Михаил Петрович остался на борту – я ж все понимаю, командир не всегда может покинуть свой корабль, когда хочет, – то я сама готова к нему туда, ну чем я хуже Ленки, которая умудрилась на К-25 побывать дважды, а я еще ни разу, хотя все допуски у меня есть. По трапу спуститься – так я пока еще в отличной физической форме, даже на русбой хожу, хотя ребята и девчонки предупреждены и приемы на мне лишь обозначают. В санчасти сказали, четвертый месяц, ну да, как раз с февраля – но пока живот совсем не заметен, и в прежние платья влезаю свободно… правда, и шила я их с запасом, чтоб на талии пояском стянуть. Нет – вот идет мой адмирал! И повисла я у него на шее, и целовались мы – а чего стесняться, кругом все так же, и все ведь свои, все понимают!

Целых четыре дня были нашими. Тоже занятые делами – тут и подробный доклад в Москву, и обследование корабля целой командой с Арсенала, и дядя Саша, ой, товарищ Кириллов меня взял в оборот – нашел, что в той истории с «мистером Доу» я действовала грамотно. Кстати, мистер этот уехал, больше не совершая ничего предосудительного, не был замечен абсолютно ни в чем. Что настораживало еще больше – значит, есть тут у англичан кто-то еще, ну а «мистер Доу», сделав свое дело, просто отвалил. Проанализировать все движение информации, кто что знал, кому мог сообщить – без компьютера и наглядной графической модели, тут же выдающей все эти связи, я бы не справилась! И самое поганое, что ничего так и не нашли!

– Если это СИС, а не УСО, то у них манера другая, – сказал дядя Саша, – они не торопятся и на форсированный вариант идут лишь в совсем крайнем случае. Зато они ничего не забывают и не упускают, анализируют на косвенных, ищут подтверждения и могут составить правдивую картинку, даже близко и не подходя! И на диверсии обычно не отвлекаются, очень редко прибегают к активным действиям – лишь сидят тихо, себя не выдавая, и собирают сведения по крупице. Выводы, товарищ старший лейтенант ГБ?

– Слабое место – связь, – отвечаю, – ведь должны они добытое куда-то передавать, или между собой делиться, чтобы собрать картину из осколков? И если они так въедливо цепляются к любой мелочи, то… Лишнее подбросить, ну как в этом рассказе из будущего про «маузер Папанина». Если они не могут знать, что именно надлежит отбросить, все стараются учесть?

– Хвалю! – сказал дядя Саша. – Вот так и работай. Но впредь, как ты сказала, «рассказ из» не допускай – мало ли кто случайно может услышать? Даже не обязательно враг – как тогда, с «африканскими алмазами». Кодовое слово ты знаешь, его и употребляй, даже между своими. Потому что, чувствую, ничего еще не закончено с Победой. Что-то происходит… непонятное. И боюсь, что мы, избегнув капканов того пути, свернули на дорогу совершенно нехоженую, где вилы свои, не менее опасные. В общем, делай, что должно, и не расслабляйся – а я прослежу и сверху тебя прикрою.

Загадки полные. Но все же хорошо, что при всем том каждый день мы с Михаилом Петровичем видели друг друга часто, и не только с вечера до утра, а и выгадывали от дел время, хоть час, полтора, на прогулки вместе, как прошлым летом. Погода такая, что в четырех стенах сидеть не хочется, и поблизости, сразу за проходной, между заводом и Первомайской стало уже что-то на парк похожее, аллеи и дорожки появились, даже скамейки поставили. Свежий воздух, простор, так легко на душе – идем, разговариваем или просто за руки держимся, хорошо так, когда даже слова не нужны. И ничего, что там ветрено от моря, с меня шляпку сдувает – с Михаилом Петровичем я никогда косынку или беретик не надену. Ветер вдруг налетит, заставит меня держать подол, сорвет мою шляпу, покатит колесом по земле, – а мы лишь улыбнемся друг другу и вместе следом поспешим, рук не разнимая. Ну, не все же время чинно и спокойно идти, в жизни и непогода бывает тоже! А шляп я просто носить не умею – наверное, тут какие-то секреты есть, чтобы так часто и легко не слетала? Но ведь не спросишь о том у «мистера шимпанзе», кто нас модным товаром обеспечивает?[33 - О том см. «Днепровский вал».]

Мой адмирал говорит, я на актрису похожа, что Тимиреву играла, а когда в шляпке, то и вовсе не отличить. Я даже, когда фильм смотрела на компьютере, кадр останавливала и на себя в зеркало глядела, сравнивала, в шляпе и без нее. Но тот из фильма все же враг был, сколько он людей в Сибири замучил и расстрелял! Однако же как Тимирева, тоже Анна, его любила, это уважения заслуживает, и ведь в отличие от «морских» сцен, которые у Михаила Петровича вызывают лишь усмешку, про любовь их там показано, как в жизни было! Хотя если она врага любила – значит, сама… Нет, ведь ее наша советская власть ни в чем не обвинила, а значит, врагом не считала! И вообще, это лишь внешний образ, и смотрится красиво, мне идет, и моему адмиралу нравится. А про шипение таких, как наша «попадья», за моей спиной – что вырядилась, как фифа ходит! – да кто она такая, чтобы мне указывать? Ой, разозлюсь, и вылетит она отсюда завтра же, есть у меня такое право! Но если и впрямь горе у нее, да и говорят, она расчетчица хорошая, тоже бывшая студентка ленинградского универа, только с мехмата, а не иняза, сама из Пскова, что под немцами был… Ладно, пусть шипит, если ей так легче, с меня не убудет!

А шестнадцатого прилетел сам товарищ Пономаренко. И был у меня с ним очень серьезный разговор.

Сначала Пантелеймон Кондратьевич с дядей Сашей о чем-то говорили, в кабинете закрывшись. Затем меня вызывают. И сразу вопрос – намерена ли я на службе остаться? Поскольку война кончилась – и как замужняя, да еще и в положении имею полное право быть демобилизованной, и совет вам да любовь.

А что я умею в мирной жизни? Сплошная недоучка в свои двадцать два года – незаконченный иняз ленинградского универа, здесь по верхам нахваталась по кораблестроению и атомной физике, – но явно не имею таланта к чистой науке! Могла бы без проблем на третий курс восстановиться с сентября – но куда мне, если в ноябре у меня срок подойдет? И мне в Ленинград, когда мой адмирал на севере… хватит уже с меня практики с носителями языка на всю оставшуюся жизнь! Но и стать лишь женой и матерью после того, что узнала – да я же не вынесу просто, думая постоянно, а вдруг через сорок, пятьдесят лет и тут «перестройка» с капитализмом настанут?

В солнце, в жару ли – в любую погоду
Лучшие – с нами. Лучшие вместе,
Чтоб ваши дети не выбрали водку,
Чтоб ваши внуки не выбрали пепси.

Нет, не хочу! Чтобы тот, кто через пять месяцев родится, и в бандитском капитализме жил, а его дети, мои и моего адмирала внуки – как там в этой песне, что мне в душу врезалась. Жаль, что сейчас ее петь нельзя, не поймут, чтобы твой сын не родился «кяфиром», чтоб твою дочь в гарем не продали. Чтобы твой сын не сидел в каталажке, чтобы твою дочь не снимали с панели. Это моих детей – да я убивать буду, насмерть встану, чтобы такого не случилось! И уж тут я кое-чему обучена, умею! Если знаешь, что твой мир рухнет, все равно через сколько лет – двадцать, пятьдесят, сто – как с этим жить?

– Хотела бы остаться, – говорю, – еще месяца два в нормальной форме буду, после придется отпуск взять, но лишь на время! А там видно будет – какой фронт окажется главным.

Вижу, переглянулись Пантелеймон Кондратьевич с дядей Сашей. А вот интересно, что за интерес тут, на Севмаше, у товарища Пономаренко? Он ведь теперь член Политбюро, курирует идеологию и пропаганду, а кроме того, остается главой советских партизан – которых сейчас переименовали в войска осназ НКВД (не путать с армейским осназом), вычищают лесную мразь в Прибалтике, Украине, Польше, Югославии. И война эта едва ли не столь же трудна, как совсем недавно против немецких оккупантов – но куда менее почетна и известна.

– Это хорошо! – сказал Пантелеймон Кондратьевич. – Поскольку есть у меня к вам особое поручение. Всего лишь съездить в одно место, посмотреть, запомнить и доложить. Ваше непосредственное начальство не возражает, Александр Михайлович? – Тут дядя Саша кивнул. – Возьмите.

Он протянул мне новенькое удостоверение. Мое имя, фотография, все печати – подтверждающие, что предъявитель сего, Лазарева Анна Петровна, является инструктором ЦК ВКП(б) и помощником завотдела по идеологии, секретаря ЦК и члена Политбюро Пономаренко П.К.

– А с комсомольского учета, Аня, вам придется сняться. Поскольку теперь вам положено быть членом ВКП(б) – в кандидатский стаж зачтено полтора года руководства прикрытием в «Рассвете», рекомендации я написал и товарищ Кириллов. Так что – вручаю.