Белая субмарина: Белая субмарина. Днепровский вал. Северный гамбит (сборник)

– Да, может. При условии, что это поможет достижению поставленной цели. Тут специфика есть – командир подводной лодки, да еще такой, это совсем не то что командир корабля, следующего за флагманом в составе эскадры. Вполне реальны случаи, когда надо принимать решение самому, взяв на себя ответственность. По принципу «победителя не судят». Полный антипод служаки «не поддаваться на провокации без приказа», когда уже стреляют. Когда мы с Лазаревым беседовали, он привел пример про бой крейсера «Варяг». Руднев, бесспорно, был храбрым человеком, стоя на мостике под японскими снарядами. Но если бы он решился правильно оценить обстановку, видя явно враждебные действия японской военщины, ударить первым, наплевав на все международные законы, он бы мог ни более, ни менее повлиять на ход всей войны. Расстрелять и потопить на фарватере транспорта с первым эшелоном японского десанта – заблокировать единственно удобный для высадки и развертывания порт; результатом стало бы оттянуть начало боевых действий на суше на неделю или даже две, что для нашей подготовки, мобилизации, переброски войск было бесценно. Ну а «Варяг» после этого можно было с чистой совестью взрывать или топить, так как свою задачу он полностью выполнил. Но Руднев не решился пойти против правил.

– А Лазарев бы решился? Ставлю вопрос иначе. В докладе было, что Лазарев и остальные из его команды крайне враждебно относятся к нашим союзникам, считая их даже большим врагом, чем побежденная в их истории Германия. Политически это будет абсолютно правильно после, но не сейчас. И Черчилль еще не произнес свою речь, и, что важнее, пока еще мы не сверхдержава. Так как мне понимать запрос Лазарева, может ли он, маскируясь под U-181, топить корабли союзников? Он что, хочет свою личную войну устроить?

– Товарищ Сталин, речь идет не о том. А можно ли вести «от лица немцев» боевые действия, сугубо в рамках поставленной задачи, где приоритет был ни в коем случае не бросить на СССР ни малейшего подозрения!

– А разве это не было оговорено при постановке задачи? Случай, когда у транспорта будет эскорт, да и команду куда-то деть надо? Если потребовалось уточнять сверх того – так не идет ли речь именно о превышении первоначально задуманного? Вы можете поручиться, что это не так?

– Товарищ Сталин, Лазарев все-таки не сумасшедший пират, а офицер военного флота. И раз он все же сначала запросил разрешение… Это еще не превышение, вот если бы сначала сделал бы, а потом сообщил, тогда бы превысил.

– Тебе не знакома, Лаврентий, такая фраза: «Где начинается авиация, кончается дисциплина»? У подводников это есть в такой же степени, я замечал, бывая на флотах. Кто отрывается от земли, вверх или вниз, начинает ощущать себя едва ли не богом: «Тут я решаю. И пока не вернусь – будет так». Вот и вопрос, не позволит ли себе Лазарев выйти за рамки, искренне считая, что «за СССР», и победителей не судят? Судят – если ценой этой конкретной победы будут очень крупные политические проблемы. Я вот не уверен до конца, правильно ли я поступил, дав свою санкцию? Новости от Лазарева есть?

– Нет пока. И это хорошо – если у них все нормально, следующий выход на связь должен быть, когда на «Краснодон» перегрузят. А сейчас, значит, идут по курсу, будто ничего не случилось.

– Ох, смотри, Лаврентий! Победителя не судят, ну а проигравшего наоборот. Пусть только вернется. С успехом – так и второго Героя не жалко, а если провалит…

– Вам решать, товарищ Сталин, но мое мнение – Лазарева в любом случае трогать нельзя. Отдача от потомков упадет, и очень резко. Я докладывал, помните – не понимают они абсолютно, когда «по политическим мотивам». Как минимум мотивация у них исчезнет. А нам нужна их помощь, искренняя и добровольная, атомный флот создать в кратчайший срок. Иначе будут нам США своими авианосцами грозить.

– Но и без внимания и контроля на будущее тоже не оставим. Лазарев ведь говорил, что и в его времени на применение атомного оружия не только его приказ требовался, но и санкция правительства, за получением которой надзирал представитель госбезопасности? Так вот, если будут еще такие поручения, как это, не чисто военного, а политического толка, надо будет присутствовать на борту нашему ответственному товарищу, с той же целью контроля. И без его санкции – никаких действий, сомнительных в политическом отношении!

– Тогда предлагаю Кириллова. Поскольку выходит, что самодеятельность Лазарева становится более критичной, чем секретность, когда корабль в море.

– Почему его?

– Тут нужен человек, который бы хорошо понимал потомков и мог бы действовать на них не только приказом, но и убеждением. Человек, мнение которого они бы искренне уважали.

– Почему? Простой функции контроля недостаточно?

– Нет. Контроль без понимания предмета может быть просто опасен, и для дела тоже. А людей, знающих все возможности потомков, у нас пока нет. Значит, должно быть полностью добровольное сотрудничество – на что потомки охотно идут, целиком и полностью, зачем это нарушать?

– Смотри сам, Лаврентий, отвечать тебе.

Капитан Юрий Смоленцев Брюс, где-то у африканского берега, 17 апреля 1943 года

Кен Райбек, федеральный агент. Типаж «хорошего парня» из голливудских боевиков, морда кирпичом, сам здоровый, рослый, широкоплечий, кулаки как у боксера. Не просто агент – старший группы агентов здесь, на борту. Волчара, смотрит без страха, зло. Ага, будешь тут «бойцового кока» играть, тем более что и фамилия у тебя, как у персонажа Сигала, который в одиночку линкор «Айова» от террористов зачищал! Так и мы не пехота, упаковали тебя как положено. И жить тебе осталось, как и всем «не нашим» на борту, до следующей ночи. Поскольку «Краснодон» вы видеть не должны ни в каком раскладе. А пока вы нам проясните, что вы про нас знали и чего ждали? Есть ли тут еще сюрпризы, кроме закладки в трюме?

У одного из стрелков на палубе в кармане интересную вещь нашли. Зачем охраннику химический взрыватель с детонатором? Стали все смотреть внимательно – короче, одна из бочек в трюме, на вид такая же, как все, оказалась с подлянкой. Крышка сделана так, что можно быстро открыть и после поставить на место, а внутри вместо руды – тротил. И еще свинец внизу, чтобы по весу не сильно отличалось.

При угрозе захвата, значит, минутное дело, раздавить ампулу и вставить в бочку. Через сутки, двое, трое, когда груз уже на чужом борту, рванет. Не повезло лишь, что не ждали они, что все будет так быстро – а вот при остановке судна лодкой или рейдером вполне бы сработало, времени хватило, и все шансы, что не заметили бы. Сейчас Шварц с Рябым там все проверили, чисто. А нет ли еще чего-то, о котором мы не знаем?

Успокаивает, что груз без обмана. С «Воронежа» дозиметр прислали, обратным рейсом лодки, что раненого отвозила. И дома еще нам показали, как урановая руда выглядит, чтобы хоть на вид с щебенкой не перепутать – в бочках черные такие кристаллы, как должно. Значит, это подстраховка, а не ловушка – там бы груз точно липовым бы был.

А вот нам любопытно, порядок радиосвязи у вас какой? Были ли предусмотрены особые сообщения в контрольных точках на маршруте или в определенное время? Какие признаки «работы под контролем»? Кто вообще может быстро вмешаться в игру, есть ли тут какая-то «тревожная группа», хотя бы в воздушном исполнении? Какие вообще сценарии предусмотрены на случай «не так»?

Капитан все стрелки на тебя переводит. Что ты один за все отвечал и указания давал. Другие вообще пешки, ничего толком не знают – старший мех и еще четверо сейчас в машинном, под надзором, исполняют свои обязанности (хорошо, что котлы на нефти, кочегары не нужны, в топку уголек кидать), еще второй помощник, радист, и двое из военной команды (эти все заперты в каютах, которые мы перед тем тщательно проверили на отсутствие любого оружия, в коридоре двое осназовцев на карауле). Так ты будешь говорить, сцуко, или к тебе «особые методы воздействия» применить? И ведь все нам расскажешь в итоге – будет лишь разница: тебе помереть инвалидом или относительно здоровым?

В ответ он лишь презрительно сплевывает нам под ноги. Через секунду он уже воет, ткнувшись мордой в палубу, а я слегка жму на его руку, вытянутую вверх. Если нажму сильнее, будет сложный перелом с раздроблением костей и, естественно, болевой шок. У тебя одна рука лишняя, агент Райбек? Или обе сразу? Говорить можешь и без них. Опустим вопли, чей ты гражданин и твоя страна это не забудет и не простит. Если даже и так, тебе-то будет уже все равно.

Орет: «Будьте вы все прокляты, но вы после за это заплатите, и мне лично, и Соединенным Штатам. И вы, и ваша проклятая страна».

Много текста, давай по сути, отвечай на вопрос.

– Вы не немцы. Именно потому, что слишком стараетесь внешне на них походить. Иногда командуете громко, но совершенно не по делу. И ни слова кроме службы. Такое возможно в армейской роте на смотру, но не в спецкоманде на задании, даже при прусской дисциплине. А когда вы думаете, что вас никто не слышит, вы говорите на…

И где ж ты мог слышать? Рябой говорил, взяли тебя у каюты капитана, именно возле, выскочил откуда-то, а вот выстрелить не успел, и с рукопашкой у тебя слабо, хоть и качаный, вырубили тебя, и тушкой заперли в каюте, обезоружив, а вот рук не связывали, или связали? Неужели у тебя рация была спрятана? Нет, и «Воронеж» услышит, забьет помехой, да и место должны были осмотреть на предмет оружия, а уж рацию бы не пропустили, не умеют еще их компактными делать. Услышать что-то ты мог, в бою всякое бывает. Есть пример хрестоматийный, как нашим летчикам в Корее в самом начале приказано было под корейцев косить и по радио лишь по-корейски. Ага, счас! Бой начался, и через минуту уже в эфире сплошной русский ор и матюги! Могло и тут быть, вполне. И если так, агент Райбек, подписал ты сейчас себе смерть верную и мучительную. Потому что мы сейчас спрашивать у тебя будем, что ты с этой информацией сделал. А судя по твоей наглости, явно сделал что-то. За те минуты, пока вас всех в столовую не согнали, как положено, лицами к стенке, не говорить, не шевелиться, по одному на допрос.

– …на испанском. Причем, судя по произношению, из метрополии – приходилось мне говорить с латиносами в Нью-Мексико…

Оп-па, вот поворот! В продолжение темы: хотя пленным, скорее всего, билет в один конец, правила требуют роль играть до конца, мало ли что. Но как мне немца играть, если я по-немецки разумею до сих пор на уровне «читаю со словарем, общаюсь с переводчиком»? А чтобы не вырвалось в процессе боя, изъяснялся со своей временно приданной четверкой осназа исключительно жестами и по номерам – «айн, цвайн, драй, фир»? Командир, допрашивая пленных, говорил исключительно по-английски (международный язык моряков, который офицеру кригсмарине вполне мог быть знаком). Ну а у нас был еще с тех далеких времен такой «кружок испанцев», командир и этот язык в совершенстве знал (надеюсь, когда-нибудь он о своих делах расскажет), ну а мы старались, мало ли выпадет амиго Чавесу помочь или еще живому Фиделю? Не у всех, конечно, получалось – но вот я, Валька и Рябой объясняться могли вполне сносно. И это нам повезло, что агент Райбек общался исключительно со «своими» – испанский метрополии, кубинский и мексиканский несколько различаются, и похоже, что с первыми двумя американец не имел дела никогда. А то бы понял, что и испанский для нас не родной. Уже легче – что еще ты нам споешь, пташечка?

– Будь вы немцами, действовали бы иначе. Если вам так нужен груз. Высадили бы абордажную группу с субмарины, а не с яхты, незаметно пришвартовавшейся к борту, как у нас делали контрабандисты в «сухой закон», полагаю, вы вышли из Бисау? И не пытались бы провести к себе захваченное судно, как вы пройдете через Гибралтар, в Бискайский залив, или вокруг Англии незамеченным? А перегрузили бы на «дойную корову» и ушли. Сейчас вы собираетесь пройти в Виго? Или на Канарах перевалить груз на свое судно?

Наш командир молчит. Как бы не говоря ни да, ни нет. Райбек продолжает:

– Ваша страна в этой войне – это дешевая шлюха. Ищет, кому продаться, а продается и той, и другой стороне одновременно, пытаясь сохранить все в тайне. Вот только подумайте, какая будет реакция Соединенных Штатов, да и Британии тоже, когда они узнают? И чем все кончится и для Испании, и для вас лично?

Молчим и ждем. Пусть говорит дальше.

– Я предлагаю вам выход, взаимно устраивающий нас всех. Вы заходите во Фритаун и сдаетесь британским властям, а я обещаю вам лично снисхождение американского правосудия за захват судна под флагом США и убийство американских граждан.

Ага. Кто-то устроил бы все эти пляски в море лишь затем, чтобы добровольно сесть в тюрьму, стоит лишь Америке топнуть ножкой? Ну нельзя же всех, кроме себя, идиотами считать?

– Вы не поняли. Ваша Испания ищет, кому продать товар – так пусть это будут США, а не фюрер. Учтите, что мы можем дать большую цену за выкуп имущества, пусть даже украденного у нас.

Еще веселее. Какой может быть торг в британском порту?

– У вас нет выбора. Этот инцидент забыт не будет, виновные будут установлены, хотя бы через много лет. Платой будут ваши головы и тяжелая кара для вашей страны.

А понимает ли он сам, сколько сейчас стоит его конкретная жизнь?

– Я добровольно выбрал эту работу. Принимая возможный риск.

Надеется, что кто-то о нем вспомнит? Орденом посмертно наградят, памятник поставят? Или просто забудут завтра, словно он и не жил никогда?

– Да пошли вы… У вас есть еще сутки, чтобы дать ответ. До того, как я должен буду связаться с Фритауном. Уйти с судна вам некуда и не на чем. Убьете меня – сами проживете недолго. До того часа, как вас перехватят британские корабли.

Идейный американец. Я-то думал, такие встречаются лишь в романах Тома Кленси. Не матрас перед домом вывешивать и орать, что патриот, а реально – свою жизнь за идею? Что ж, и немцы этой войны не были карикатурными вояками с плакатов. И уж прости, как у вас любят говорить, ничего личного, но живым тебя отпускать никак нельзя.

Его расстреляли утром, на палубе, из немецкого МР. Даже такая мелочь – если тело все же выловят, в нем не найдут пуль русского образца. Интересно, а как бы он вел себя, если бы знал правду?

День прошел без происшествий. Светило солнце, куда там Сочам, экватор – а мы работали как проклятые. Сначала приборка, следы пуль и крови, убрать или замаскировать. Затем переквалифицировались в такелажников, ворочая бочки в трюме, чтобы на погрузке сэкономить хоть какое-то время. Командир еще приказал нам сделать «намордники» из бинтов и ваты, взятых в судовой аптечке: «Ваше здоровье – это достояние СССР, завтра помрете, кому воевать?» – чтоб вы поняли, урановая руда сама по себе фонит слабо, а вот урановая пыль при вдыхании смертельно опасна, и тяжелый металл, химия, и радиация прямо в легкие, уже оттуда не выгнать, тут и малая доза летальна. Вот только двигать в таком виде шестисоткилограммовые бочки, даже талями, да еще на африканской жаре, это то же самое, что бегать в противогазе (кто хоть раз делал это, тот поймет).

Пленных, что ли, припахать? Тех, смирных, кого наша группа взяла? Нет, чтобы еще при них сдерживаться, это еще больше утомляет. Сказал это командиру, он согласился, что тогда надо сразу по завершению работы всех четверых пристрелить и за борт, но не просто так, а придравшись к «саботажу», чтобы других устрашить.

Пленные и так хлопот не доставляли. Особенно тот, визгун. Хотя и проку от него не было никакого, вытягивался в струну, откровенно лебезил и нес все, что мы хотели от него услышать, притом что сам знал откровенно мало. Капитан, напротив, сначала пытался играть подобие агента Райбека, но сломался после того, как командир напомнил ему про фотографию в его каюте, на которой были смеющаяся женщина с двумя девочками, показал конверт с адресом, найденный в его же бумажнике, и поинтересовался, хочет ли герр капитан, чтобы наши люди посетили его семью в городе Бостоне? Будьте разумным человеком, герр капитан, вы и ваши люди останутся живыми лишь в том единственном случае, когда это судно с грузом благополучно придет в рейх. А концлагерь все же лучшее место, чем тот свет.

Хотя я бы в такие игры не играл. Капитан, как мне показалось, из тех людей, кто вполне может: «Я погибну, но и вы со мной, семью мою никто не тронет (информацию ведь мы не передали?)». А значит, от него можно ждать всего, в самый неподходящий момент. Хотя, если капитан решит мстить по-умному, он не полезет в авантюру, а будет сначала собирать информацию, то есть первые полсуток от него проблем не будет, ну а потом… никакого «потом» ни у него, ни у других не будет тоже.

И все это, не считая вахт (не идиоты же мы, чтобы надеяться на пленных). Выспаться удалось лишь пару часов, в обед. Кораблей и самолетов не встретилось. За два часа до заката всех пленных заперли в форпике, в кладовке с каким-то боцманским имуществом. А еще где-то через час увидели «Краснодон».