Белая субмарина: Белая субмарина. Днепровский вал. Северный гамбит (сборник)

Господи, позволь нам быстрее унести ноги!

А как это сделать, если полный ход моей красавицы всего восемь узлов? И больше никак не дать, потому что, чтобы держаться на курсе, мы вынуждены работать левым внешним валом, единственным полностью исправным, назад. А вся тяга вперед, от левого внутреннего, с вибрацией, едва держим треть возможных оборотов, и от этого еще вычет реверса на левый внешний! И поступление воды через дейдвуд усиливается, пока успеваем откачивать, благо мощности хватает, но стрелять кормовой башней категорически нельзя. И радаров у нас больше нет, накрылись магнетроны, что уцелело после первого попадания торпеды, не пережило второго.

Хотя я боялся большего. Что немецкие лодки сейчас навалятся на нас слаженной командой, взаимодействуя друг с другом. Неужели нам повезло выйти из зоны действия той, самой первой стаи? Последующие атаки все же носили черты импровизации, в них не было мастерства того ганса, который незаметно проник внутрь ордера, выбрал цель и демонстративно ушел под бомбами, как под обстрелом в полный рост. Вторая атака была опасна, будь на месте этого гунна японец, мы бы, наверное, взорвались. И плохо было то, что пострадал именно правый борт, теперь нас еще больше заваливало с курса вбок, пришлось увеличить обороты назад на левом внешнем, скорость упала с восьми узлов до шести, а про управляемость вообще молчу: сделать левую циркуляцию мы, наверное, не могли бы в принципе, вправо было легче, достаточно перевести левый внешний на полный вперед.

Слава Господу, к нам уже идет помощь. Сразу две противолодочные группы, одна во главе с авианосцем «Санфи» из Балтимора, вторая – авианосец «Кард», была снята с сопровождения британского конвоя. Когда мы достигнем базы и «Айова» наконец встанет в док, я позабочусь, чтобы у политиканов, которые послали в бой фактически еще не готовые к нему корабли, были очень большие проблемы. Надеюсь, старина Фрэнки не забыл еще своего помощника по военно-морским делам?[14 - Д. Мак-Кри в 1942 году был помощником Франклина Рузвельта, до назначения командиром линкора «Айова». – Прим. авт.]

А каким простым все казалось! Как отнять кошелек у старого калеки. Испания не имела в этих краях сколько-нибудь серьезной вооруженной силы – и чем Канарские острова хуже Кубы ли Филиппин? Кстати, операция не отменена, повернувшие было назад транспорта с десантом в сопровождении своего эскорта, четырех эсминцев, по требованию из Вашингтона продолжили путь. Что ж, теперь за эту авантюру отвечаю не я. Хотя угроза от немецких субмарин в этом случае даже меньше, поскольку острова ближе, а пятидюймовок эсминцев хватит, чтобы подавить испанское сопротивление. Но вот задницей чую, что у нас еще будут серьезные проблемы. Да, прав был мой дед, говоря: «Идешь охотиться на кроликов, на всякий случай приготовь заряд и на медведя». Когда мы наконец перейдем в Тихий океан – интересно, случится ли у нас там поход, столь же напряженный и опасный? Будет смешно, если окажется, что среди миссий «Айовы» за весь ее, без всякого сомнения, долгий и славный путь, самой жаркой окажется именно первая, учебная, когда мы и драться-то по-настоящему были не должны.

И очень мешали спасенные. Адмирал умер на второй день, его и еще два десятка несчастных, скончавшихся уже у нас на борту, похоронили в море, что не прибавило боевого духа остальным из экипажа авианосца – тысяча триста человек, и как вы думаете, куда их дели? Мало того, что в кубриках не повернуться… Казалось бы, лишние руки на борту, хоть для заделки пробоин и прочих ремонтных работ, но наш корабль был им незнаком, и те из них, кто был обожжен, не тяжелые, занявшие весь наш лазарет, но и легкораненые, которые могли бы нести службу, злостно уклонялись от работы, вели панические разговоры, что могло вредно повлиять уже на наш экипаж. Мой старший помощник вообще предложил «загнать это стадо куда-нибудь с глаз долой, чтобы не путались под ногами», на что я ответил: прекрасно, а знает ли он на корабле такое место, где поместить больше тысячи человек?

Безопаснее было бы идти противолодочным зигзагом, но для нас это, по понятным причинам, было невыполнимо. Так что вся надежда была на эсминцы. Они спасли нашу подраненную красотку, когда встретилась еще одна субмарина, на этот раз немец вообще не рискнул приближаться и стрелял по «Мобилу». Одна торпеда попала в левый борт перед первой трубой, машины, котлы и погреба не пострадали, но из-за пробоины нельзя было развить большой ход, и затопило централь – главный вычислитель СУО – хотя орудия остались целы, огневая мощь крейсера упала в разы. И вышел из строя радар, отныне мы во всем могли полагаться лишь на эсминцы.

Слабым утешением было лишь то, что этому волку Дёница уйти не удалось. Сразу два эсминца, «Вадсворт» и «Хелфорт», последовательно зашли в атаку, сбросив глубинные бомбы. Как донесли с эсминцев, картина была впечатляющей: море вспучилось, и с глубины вылетели огромные пузыри воздуха, соляр и обломки. И эта субмарина хоть не успеет донести остальным о наших координатах, курсе и скорости.

Несмотря на все усилия, наш курс все больше отклонялся вправо, немного, по чуть-чуть, но постоянно. Так как для поворота влево на десять градусов пришлось бы сделать циркуляцию вправо на триста пятьдесят, то я решил скорректировать курс, когда он перейдет нулевое направление, чистый норд.

Было утро первого мая. Мы шли курсом 355, шесть узлов, при волнении три балла, слабая облачность, умеренный юго-западный ветер. «Мобил» теперь не шел впереди во главе завесы эсминцев, а держался правее нас, как раньше несчастный «Белью Вуд». Признаюсь, я приказал ему быть там, чтобы прикрыть наш пробитый правый борт от возможной атаки, но его скорость была выше, и он все время уходил с нашего траверза вперед, что было нежелательно, при возможной нашей потере управления и циркуляции вправо возникала опасность столкновения. В одиннадцать часов с «Хелфорта», идущего крайним левофланговым, передали о двух целях на радаре, по пеленгу 275, очень скоро они были обнаружены визуально, сначала мачты над горизонтом, затем обрисовались силуэты на предельной для дальномеров дистанции двенадцать миль.

Проклятые британцы! Как я узнал много позже, о возможном выходе в море «Шарнхорста» с «Цеппелином» они сообщили нам через несколько дней, среди прочего! А так как они уверяли, что цель выхода немцев – это очередной русский конвой, то штаб нашего Восточного военно-морского округа совершенно не был обеспокоен. И никто не озаботился сообщить нам, находящимся в зоне ответственности Североатлантического командования Британских ВМС! Оттого мы не могли подозревать даже о теоретической возможности встретить немецкий линкор в этих водах! И никто еще не знал о трагедии «Куин Элизабет».

Заметив нас, один из неопознанных кораблей резко повернул вправо, курсом на юг, сохраняя и даже увеличивая дистанцию, второй же продолжал идти курсом где-то 135, быстро сближаясь. Мы могли наблюдать его в ракурсе где-то под сорок пять, поэтому опознание по силуэту было затруднено. Кому-то на мостике он показался похожим на «Уичиту», но ведь она вроде в Тихом океане? Расстояние было слишком велико, чтобы можно было разобрать цвета его флага. А его ответ на наш запрос по радио не удалось расшифровать. Что было вполне возможным – поскольку в то время мы и британцы имели общий шифр и код лишь при выполнении конкретной совместной задачи, а связаться с британцем, занятым своим собственным делом, мы могли только через вышестоящий береговой штаб.

«Хелфорд», один из эсминцев нашего левофлангового дозора, доложил, что на его сигнал ратьером чужак ответил: крейсер его величества «Ливерпуль». Позже меня упрекали, что я не открыл огонь первым. Господа, вы считаете, что я должен был, совершенно не имея оснований, расстрелять и утопить корабль союзника, присутствие которого в том районе было весьма вероятным? Тем более, подчеркиваю, он был классифицирован как легкий крейсер, то есть никак не могущий причинить нам ущерб даже в самом худшем случае! Он открыто, днем, не показывая никаких враждебных намерений, сближался с нашей эскадрой, в то же время казалось, направляясь мимо нее, будто желая пройти у нас за кормой. Силуэт его, с носового ракурса, действительно имел некоторое сходство с британским крейсером типа «Таун», две трехорудийные башни в носу, высокая надстройка. Его размеры – простите, но это невозможно определить с точностью при расстоянии до цели в десять миль!

Мы были к нему в ордере едва ли не ближе всех, если не считать «Хелфорда», находившегося практически у нас на траверзе. Второй эсминец левого фланга, «Сигсби», шел тем же курсом, что и «Хелфорд», но на милю впереди. «Мобил» снова убежал вперед и был сейчас в створе нас и чужака. Была ясная погода с хорошей видимостью, волнение не больше трех баллов. Многие из нашего экипажа, свободные от вахты, вышли на палубу, наслаждаясь погодой. Я не знал тогда, что почти никто из них никогда не увидит своего дома и родных.

Когда до чужака осталось меньше девяти миль, пришел ответ с берега, что британского крейсера в этом районе быть не может. Тогда, возможно, это испанец? И в свете недавних событий вокруг Канар его намерения могут быть нам враждебны? Что ж, нашей красавице будет полезно впервые в ее пока еще короткой жизни пострелять по реальной мишени! Ну а если этот испанец остановится и спустит флаг, мне будет положена боевая награда – не так часто в современной войне удается захватывать врага в плен, как во времена Нельсона. Пары залпов шестнадцатидюймовыми для легкого крейсера хватит в избытке. Играть боевую тревогу!

И тут чужак резко отворачивает вправо, приводя нас в сектор стрельбы всем бортом, и с дистанции восемьдесят пять кабельтовых открывает огонь, когда мы еще не были готовы отвечать!

Линейный корабль «Шарнхорст», это же время и место

Адмирал устал бояться.

Отчего он повел эскадру на юг после уничтожения «Элизабет»? Тому было две причины. Вид тысяч недочеловеков, беспомощно барахтающихся в воде, словно наполнил его силой, дал ощущение радости и покоя. Разве не эти жидо-американские плутократы были виновны во всех бедствиях, обрушившихся на бедную Германию? Разве не они, не решаясь вступать в открытый бой с германскими воинами, трусливо прячутся за спинами нанятых ими русско-азиатских орд? И разве не справедливо будет, если эти ублюдки наконец узнают на своей шкуре, что такое настоящая война? Потому что на карте, как-то добытой людьми Канариса (он последовал за Редером, но нельзя было заставить себя называть людей его ведомства иначе), были нанесены маршруты не только «королев», но и других атлантических конвоев. И уничтожить напоследок не один войсковой транспорт, а два-три, как повезет, было бы лучшим подарком судьбы, о котором адмирал не смел и мечтать.

Второй причиной было то, что адмирал категорически не хотел возвращаться в Норвегию. Британцы были противником знакомым, с ними все зависело от твоего умения, опыта, да и простого соотношения сил. А неведомый северный ужас, таящийся в глубине, был явлением иррациональным и непредсказуемым, он мог прийти за тобой в море в любой момент, внезапно, от него не было защиты. Адмирал помнил о своей клятве Ахава, и намерен был ее выполнить – но лишь когда у него будут знания и оружие, бросаться же сейчас в пасть неведомому русскому монстру было бы самоубийством, бессмысленным и бесполезным. И к своему счастью и спокойствию, адмирал не знал, что этот «ужас» и «монстр» сейчас мирно проходит в океане всего в тысяче миль.

Получив радиограмму с U-195, адмирал изменил решение. Конвой мог и не встретиться, а вот подбитый, израненный враг близко и идет навстречу. А в случае его потопления все лавры победителя, бесспорно, достанутся тому, кто нанес завершающий удар.

– Это безумие, – обреченно сказал Хюфмайер, командир «Шарнхорста», узнав, что новая цель похода – это поврежденный подводниками новый американский линкор. – Нас просто расстреляют раньше, чем мы сможем причинить им какой-то вред.

– У нас есть авианосец, у них нет, – ответил адмирал, – посмотрим, насколько хороши птенцы Геринга над морем: ударим издали, а дальше будем смотреть. И если повреждения будут фатальны, добьем.

В сообщении с лодки противник значился как «линкор типа Вашингтон». Адмирал знал, что кроме первых двух, самого «Вашингтона» и «Норт Каролины», янки построили, по измененному проекту, еще четыре типа «Саут Дакота». А сейчас строят какие-то еще более мощные, те же сорокасантиметровые пушки, зато скорость тридцать пять узлов, как у эсминца, и бортовая броня сорок шесть сантиметров, за сведения спасибо демократической прессе[15 - Тут Тиле ошибается. В отличие от японцев, американцы предпочитали завышать заявленные характеристики своих кораблей, «чтобы боялись». Хотя даже в серьезных справочниках линкоры «Айова» называют тридцатипятиузловыми, реально во время службы у этих кораблей лишь однажды была зафиксирована скорость свыше тридцати узлов. А толщина поясной брони у них была 307 миллиметров. Вот пушки были не те, что на типе «Саут Дакота», а более мощные, с удлиненным стволом. – Прим. авт.]. Это был очень опасный противник, справиться с ним будет нелегко. И если командир и офицеры «Шарнхорста» наконец смирились, что им придется идти в этот бой, уверовав, что наш адмирал знает, что делать, то сам адмирал не был так уверен.

Полезность палубной авиации в морской войне не была для него секретом. Он не верил до конца именно в «птенцов Геринга», зная о долгих разногласиях между люфтваффе и кригсмарине[16 - Именно из-за них в нашей ветви истории не был достроен «Цеппелин». – Прим. авт.]. Помня о роли, которую авиагруппа сыграла в потоплении «Элизабет», он намеревался использовать ее и в этом бою – но категорически отказывался сделать на нее главную ставку, надеяться исключительно на ее удар. Авиагруппа «Цеппелина» насчитывала сейчас десять истребителей Ме-109, две девятки пикировщиков Ю-87С, одна девятка более новых Ю-87Е, которые могли быть и пикировщиками, и торпедоносцами, и отдельной строкой, девятка «Физелер-167», эти архаично выглядевшие бипланы когда-то хотели сделать главным оружием «Цеппелина» (впрочем, похожие на них «Суордфиши» еще в прошлом году были основным палубным торпедоносцем у британцев), затем здравый смысл потребовал сделать торпедную версию «Штуки», все же более совершенного самолета, бипланы же, оставшиеся не у дел, были сведены в отдельную береговую эскадрилью в Голландии. Когда достроенный наконец «Цеппелин» уходил в норвежские воды, выяснилось, что нужное количество Ю-87Е сделать не успели, тогда и вспомнили о «Физелерах», оказавшихся под рукой, причем в составе слетанной эскадрильи с боевым опытом. Тем более у биплана было еще одно ценное качество: он мог взлетать с палубы с подвешенной семисоткилограммовой торпедой в штатном режиме, а Ю-87Е требовались пороховые ускорители, что было делом ненадежным и опасным. Сорок шесть самолетов (по проекту, сорок два, но четыре сверхштатных все же ухитрились погрузить) выглядели силой, но Тиле, по опыту японских союзников знал, что для потопления линкора с мощной ПВО этого мало. И вопреки тому, что говорил офицерам, укреплялся в мнении: в этом бою авиация окажет помощь, но ни в коем случае не сыграет главную роль.

Что же тогда? Тиле представлял, проигрывал в воображении бой с американской эскадрой, пытаясь придумать, как ему выиграть эту битву, не получив значительных повреждений. Потому что слишком далеко до дома, даже до Франции, боеспособный корабль может прорваться, подбитый же нет. Бой линкора с линкором – вот только, при равном числе стволов (девять) и примерно одинаковой скорострельности каждого (три выстрела в минуту, технический предел, два выстрела в практике), у американца калибр сорок сантиметров, при весе снаряда больше тысячи двухсот килограмм, а у «Шарнхорста» всего двадцать восемь сантиметров и триста килограмм! И американский линкор почти вдвое крупнее и лучше бронирован, он может без вреда для себя вынести и десятки попаданий немецких снарядов, а вот для «Шарнхорста» один американский снаряд означает тяжелые повреждения, девяти же таких попаданий хватило для потопления японскому линкору «Кирисима». Если коротко, то немецкая броня пробивается американскими пушками на любой дистанции и с убойным результатом, а вот янки будет уязвим лишь вблизи, и с много меньшим эффектом. И классическая дуэль линкоров на обычном расстоянии, скорее всего, на втором или третьем обмене залпами приведет к взрыву погребов «Шарнхорста» от прямого попадания или потере хода, и тогда эсминцы его добьют.

Решение не находилось. Но адмирал чувствовал, что оно есть, и где-то рядом. Его нет в рамках строгих военно-морских правил? Когда-то давно основным правилом считалось в сражении сохранять строй, боевую линию, чего бы это ни стоило (оттуда и осталось название «линейные корабли»). Правило было столь нерушимым, что британцы вешали своих капитанов, посмевших его нарушить. Но великий Нельсон не боялся ради победы ломать строй. Хотя русские утверждали, что еще раньше это делал их Ушаков.

«А как бы поступил на моем месте русский адмирал? – подумал вдруг Тиле. – Тот, который побеждал меня на севере, всегда находя какой-то неожиданный поворот?»

Как подобает верному солдату рейха, герр Тиле ненавидел русских. Но такого умелого и опасного врага следовало уважать. Так что бы сделал русский, умевший побеждать меньшими силами и при невыгодном для себя положении? Я не касаюсь сейчас полярного демона, но ведь и сами русские, пусть и имея его за спиной, действовали очень умело, что стоит их последний бой у Нарвика?

Русский бы разорвал строй, откинув правила. И действовал бы, исходя не из общих принципов, а конкретной обстановки. Придумал бы то, что от него совсем не ждут. И вдруг Тиле увидел решение, оно было на грани фола, но красивым. И могло, нет, должно было сработать.

Необходимое условие: янки действительно поврежден настолько серьезно. Восемь узлов и, скорее всего, еще и проблемы с управлением. Значит, он не может быстро бегать и вертеться. Что требуется: «Шарнхорсту» придется сражаться совсем не по-линкорному, а в стиле миноносцев или даже торпедных катеров, лишь с артиллерией вместо торпед. Если я изложу свой план Хюфмайеру, он, пожалуй, решит, что его адмирал сошел с ума. Значит, не надо ничего ему говорить заранее.

Экипажу не было дела до этих раздумий Тиле. Матросы были довольны, это ведь приятное дело – смотреть сверху вниз на уже побежденного, утопающего врага, особенно когда в него можно плюнуть, бросить помоями, да и просто смеяться, глядя, как эти американцы цепляются за свою никчемную жизнь? Ну а что будет завтра, то адмирал и фюрер знают, они к плохому не приведут.

Американская эскадра была обнаружена накануне вечером. У пилота самолета-разведчика хватило ума не приближаться, снизившись почти к самой воде, внимательно рассматривая противника, его состав, ордер, курс, скорость. Тиле подумал с удовлетворением, что его предположения подтвердились: шесть узлов – это было слишком мало даже для экономичного хода и показывало серьезные повреждения корпуса, машин или винтов. Однако никакого внешнего урона не было заметно, что давало основания считать огневую мощь врага полноценной.

Офицеры на мостике «Шарнхорста» не скрывали своего беспокойства. Надо было срочно убегать, пока американцы не разобрались. Может, и уйдем, если повезет. У американца главный калибр бьет на сорок пять километров, сейчас взлетит бортовой самолет-корректировщик, и все будет кончено, не меньше десятка залпов ляжет накрытием прежде, чем «Шарнхорст» с «Цеппелином» успеют выйти из зоны поражения, и достаточно повреждения, вынудившего сбавить ход, дальше врагу останется лишь их добить.

Один лишь адмирал сохранял железное спокойствие. Выйдя на мостик и выслушав доклад, он лишь усмехнулся и начал отдавать приказания, короткие, четкие, деловые.

«Цеппелин» резко взял вправо, уходя от эскадры прочь. А сам «Шарнхорст» стал сближаться с врагом. Ордер американцев был: в центре линкор, за ним и чуть впереди крейсер, четыре эсминца строем фронта далеко впереди, два эсминца уступом на левом фланге, на траверзе линкора, и можно предполагать, что на правом фланге такое же охранение. Тыл эскадры, за их кормой, был совершенно открыт, именно туда устремился сейчас «Шарнхорст», оставляя левофланговую пару эсминцев к северу от себя.

До вражеского линкора было двенадцать миль, уже можно было стрелять, но адмирал не давал команды. Враг имеет подавляющее огневое преимущество, особенно на дальней дистанции. А значит, надо расстояние сократить. И поскольку американец явно поврежден и с трудом маневрирует, то самым выгодным будет держаться у него за кормой, в секторе обстрела лишь одной его башни, три орудия вместо девяти.

Только бы подпустили! Не показывать пока враждебных намерений. Идти как будто мимо. На радиозапросы отвечать бессистемным набором цифр. Ратьером сигналить: «крейсер его величества». Только бы подпустили поближе! Что это значит, в морском бою? Десять миль до вражеского линкора, для глаза это всего лишь точка на горизонте. И это совсем немного для морской артиллерии.

Восемь с половиной миль. Доклад с дальномера, американец разворачивает на нас орудия, отчего-то лишь вторую башню (носовую, возвышенную). Что ж, удалось хорошо сорвать дистанцию без выстрелов, тоже очень неплохо. А что будет после? Об этом лучше не думать. Не думать о том, как двадцать восемь лет назад другой «Шарнхорст» возле Фолклендских островов так же сближался с английскими дредноутами, и никто из того экипажа, включая самого адмирала Шпее, не остался в живых.

Право руля – приводя американца в сектор обстрела всем бортом, включая кормовую башню. И залп – сначала фугасными, пусть не пробьют американскую броню, но вызовут пожары и разрушения в надстройках, выбьют оптику и радары, системы управления огнем и незащищенные броней зенитки. Внезапность дала преимущество, немцы успели пристреляться, добиться накрытий и наконец поразить «Айову» четырьмя снарядами подряд, причем один из них уничтожил носовой КДП. Это не решало еще ничего, на американском линкоре оставался кормовой, точная его копия, и резервный, на крыше боевой рубки.

На палубу, товарищи, все на палубу!
Наверх для последнего парада!
Гордый «Шарнхорст» не сдается,
Нам не нужна пощада!

Кто из экипажа первым запел эту песню, осталось истории неизвестным. Но через минуту пели все. Как немецкие матросы в сражениях еще той войны, Гельголанд, Доггер-банка и, конечно же, Ютланд, меняя лишь название корабля и еще некоторые слова: например, «британская сволочь» вместо «желтых чертей». Думал ли немецкий поэт Рудольф Грейнц, что написанная им песня станет популярной у моряков двух держав, воюющих друг с другом? Впрочем, и в России не все знают, что «Варяг» изначально был переводом с немецкого. Как не знали и матросы «Шарнхорста», что поют ту же песню, что пели бы русские, идя в бой, который сами бы считали последним.

Попадание. Шестнадцатидюймовый снаряд ударил в лоб второй башни главного калибра. Хотя броня не была пробита, башню перекосило на катках, она не могла больше стрелять. В самом начале боя «Шарнхорст» лишился трети своей артиллерии. Но отступать уже было нельзя.

Слева шли в атаку эсминцы. Шли очень глупо, не вместе, один сильно опережал. Шестидюймовки левого борта последовательно сосредоточили на них огонь. Головной «Флетчер» поймал подряд три снаряда, затем еще два, запарил, потерял ход. Второй не отвернул в своей красивой, но бессмысленной атаке, когда он поравнялся с подбитым, то тоже получил снаряд, рухнула труба, в середине корпуса взметнулось пламя, и эсминец, теряя разбег, стал отползать назад. Тех, кто шел далеко впереди и на другом фланге, можно было пока не принимать в расчет из-за расстояния. Крейсер был скрыт корпусом «Айовы», стрелять не мог. Единственным, и самым страшным противником, оставался сам линкор. Но вместо того, чтобы развернуться влево, сохраняя немцев в секторе обстрела, он лег на циркуляцию вправо, очень медленно, неуклюже – и тем самым отдал «Шарнхорсту» мертвый сектор у себя за кормой. Адмирал Тиле не ждал такого подарка, но не упустил случай. Обрезая корму «Айове», немецкий корабль безжалостно избивал ее, пусть всего из шести стволов. Кормовая надстройка американца вместе с КДП была вся охвачена пламенем. Одну из башен зенитных универсалок вскрыло внутренним взрывом, как консервную банку.

Крейсер, остающийся впереди «Айовы», повернул вместе с ней. Впрочем, ему опасно было сохранять прежний курс или поворачивать влево из-за угрозы попасть под таран своего флагмана. Он тоже стрелял, но как-то неэффективно, ни один из выпущенных им снарядов, судя по всплескам, шестидюймовых, в «Шарнхорст» не попал.

Четыре эсминца из завесы по курсу дружно повернули назад. Пока до них было еще далеко, больше девяти миль. Но еще два эсминца, шедшие в правофланговом дозоре, быстро приближались, пока закрытые от «Шарнхорста» корпусом «Айовы». Она же, хоть и медленно, но неумолимо завершала разворот, позволяющий ей ввести в действие шестнадцатидюймовки. Дистанция семь миль, с такого расстояния «Шарнхорст» был весь «прозрачен» для таких снарядов. Хотя «Айова» уже получила от немцев больше десятка попаданий, но, несмотря на пожар, несильно потеряла в первоначальной боеспособности.

И тогда Тиле приказал повернуть снова, уже влево, повторно обрезая противнику корму. Будь «Айова» неповрежденной, игра не имела бы смысла – но покалеченный линкор поворачивал медленно, немец почти успевал обойти его по широкой дуге, оставаясь за кормой. Кормовая башня самого «Шарнхорста» временно осталась вне игры, за неимением другой цели старший артиллерист приказал дать пару залпов по злосчастному подбитому «Флетчеру» в семи милях слева, его напарник уже затонул. Один снаряд попал, еще два взорвались у борта, решетя корпус и надстройки, сметая с палубы людей. Эсминец остановился, сев на корму, похоже, что он тоже был обречен.

Никто, включая артиллериста, не мог после внятно объяснить, как случилось, что, возобновив огонь по «Айове», кормовая башня перешла с фугасных на бронебойные снаряды. Семьдесят пять кабельтовых, снаряды шли в правую раковину «Айовы». Какова была вероятность ТАК попасть? По идее, с семи миль двадцативосьмитрехмиллиметровые снаряды вообще не должны были брать пятисотмиллиметровую броню башен главного калибра американца… Это было еще не «золотое» попадание, когда вражеский корабль уничтожается одним выстрелом, в мировой военной истории такие случаи можно счесть по пальцам. Но то, что американцы называют лаки-шот. Каким-то образом продравшись сквозь броню, снаряд взорвался внутри башни «Айовы», той самой, номер два, носовой возвышенной, единственной, которая могла стрелять! Впрочем, было высказано предположение, что в тот момент башня была развернута к противнику боком, где броня составляла всего 240 миллиметров. И американцам еще повезло, что не сдетонировал погреб, ведь «Айова» не имела под башней перегрузочного отделения, специально предназначенного, чтобы огонь не пошел вниз, в погреб, по цепочке подаваемых картузов с пороховыми зарядами. Линия подачи просто была разделена несколькими броневыми дверями, проверить эффективность этой меры защиты в нашей истории не довелось. Но также осталось достоверно не установленным, что именно – эта предосторожность или что-то еще – спасло «Айову» от немедленной гибели, поскольку из расчета башни не остался в живых никто.