Восточный фронт

– Насколько нам известно, оставлен лишь ремонт уже изготовленных машин и выпуск запчастей, – ответил Маршалл, – хотя немцы, в своей традиции, уже готовят замену. Так, «Даймлер-Бенц» интенсивно работает над некоей универсальной машиной, могущей служить легким вездеходным грузовиком, сельскохозяйственным трактором, артиллерийским тягачом, и шасси для бронетранспортера или бронеавтомобиля[7 - Будущее семейство многоцелевых машин «Унимог».]. В целом же военное производство свертывается на глазах – сохранено изготовление зенитных орудий и артиллерии большой мощности, а также некоторого количества боеприпасов. Однако же не подверглись сокращению авиационная промышленность, военное кораблестроение, производство приборов и средств связи. Причем новейшие истребители Та-152, не успевшие к войне, в значительном количестве поступают в советские части ПВО.

– Развитие «Фокке-Вульфа-190», которые при налетах на Германию доставляли нам массу проблем, – заметил Стимсон, – русские уверяют, что новая техника нужна им ввиду будущей войны с Японией, но мы-то все понимаем! У японцев нет бомбардировщиков, хотя бы сравнимых с В-17 или «либерейторами», не говоря уже о В-29.

– Также на заводах Хейнкеля начат выпуск тяжелого бомбардировщика Хе-277, по своим параметрам стоящего между нашими В-17 и В-29, – продолжил Маршалл, – однако же темп производства, от пяти до восьми машин в месяц, совершенно недостаточен, чтобы создать авиационную группировку, угрожающую нам.

– В сравнении с более тысячей одних лишь В-29, уже находящихся в строевых частях, с опытными экипажами, а также почти десятью тысячами В-17 и В-24, – усмехнулся Форрестол, – это просто смехотворно!

– Мы собираемся воевать с Россией? – спросил Маршалл. – Лично я считаю, что мы должны сначала присвоить себе плоды победы в этой мировой войне, до того как влезать в следующую. Или, по крайней мере, подготовить наш тыл. Джентльмены, я считал и считаю, что у нас есть все шансы победить в торговой войне. Проблема в том, что Сталин дьявольски удачно выбрал момент – пока не закончена война с японцами, у нас просто нет избытка товарной массы гражданского назначения, которую мы можем выбросить на рынок. Оттого Советы осуществляют свою экономическую экспансию в тепличных условиях – подобно тому, как Гитлер поглощал Европу в сороковом – сорок первом. Но мы знаем, чем это для него кончилось – и потому я не сомневаюсь в нашей конечной победе. Это наше поле, наша игра – вопрос лишь, с каких рубежей мы начнем наступление? А пока приходится отступать с арьегардными боями – но это лишь до тех пор, пока мы не бросим все ресурсы на этот фронт.

– Однако же угроза для Америки недопустимо велика, – сказал Моргентау, – до того, как ваш замечательный план все же заработает, причем в меньшем объеме, все же Германию и Италию мы потеряли, чем мы загрузим нашу промышленность, а ведь послевоенный спад производства неизбежен, если не будет значительного количества иностранных заказов? Раскроете мне секрет, каким образом предотвратить резкий рост инфляции после отмены ограничений военного времени по снятию денег со счетов – если не экспортировать нашу инфляцию европейцам посредством навязывания им доллара взамен национальных валют? Как удержать от экономического коллапса Великобританию, единственного по-настоящему надежного союзника Америки в Европе, если не дать ей возможность хотя бы частично решить ее проблемы за счет Франции. Или вы хотите, чтобы в Англии на выборах победили левые?

– А отчего мы должны защищать британцев? – огрызнулся Маршалл. – Они не только наши союзники, но и конкуренты, черт побери! Пусть выплывают сами, как умеют – можем дать им кредит, под хороший процент! И кстати, не вижу причин, отчего мы должны уважать британский фунт больше, чем франк, дойчмарку, лиру или хоть датскую крону? Давайте договоримся, какой план осуществляем – мой, который все же имеет шансы сделать Америку властелином мира, пусть через некоторое время, или ваш, уже успевший напугать французов? Кстати, не подскажете, откуда про него взялась утечка информации в прессу? Или ваши друзья в Лондоне уже начали свою игру, забыв предупредить нас? Франция сейчас – ключевое звено моего плана, или вы собираетесь американскую экономику за счет Бельгии с Голландией вытягивать, ах да, там еще огрызок Италии болтается довеском и что-то еще по мелочи.

– Простите, Джордж, а не могли бы вы подробнее рассказать, что происходит во Франции сейчас? – Рузвельт был по-прежнему подчеркнуто мягок и доброжелателен. – И каковы наши шансы на успешную игру?

– Если коротко – то это игра на нашем поле, с нашими правилами, и с нашей публикой на трибунах, – заявил Маршалл. – Все дело в том, что французы, в отличие от соседей-немцев, не промышленники, им куда ближе образ рантье. И еще в прошлую Великую войну многие французские заказы за их золото делались на наших заводах, за межвоенный период этот совместный бизнес только расширился, и сейчас в него вовлечена, с выгодой для себя, большая часть деловых людей во Франции, Ротшильды в этом процессе выступают лишь администраторами, распорядителями. Отлично налаженная система, деловые связи, обязательства – всё это очень дорого стоит. И русским, при всей заманчивости их предложений, пока нечего противопоставить – да, они обещают многое, но в весьма туманной перспективе. Советы пока чужие в большой финансовой игре, и никто не знает, как реально будет работать их «рублевая зона». А говорить о допуске французских товаров на рынки СССР и Восточной Европы просто смешно, с учетом зависимости французских промышленников от наших контрагентских поставок. При том что, как я сказал, собственно товары занимают относительно малую долю во французском экспорте, если не говорить о колониях. Франция в основном экспортирует капитал – а русские уже показали, как они относятся к чужим банкирам. Так что в экономическом плане в игре на французском поле у нас преимущество, как в игре чемпиона лиги с дворовой командой. Если только не вмешается политика – на которой русские и пытаются играть.

– Вы согласны с тем, что французам, коль уж с прочих датчан и бельгийцев взять особо и нечего, придется заплатить нам не только в будущем, но и здесь и сейчас? – сказал Моргентау. – Далеко идущие планы это прекрасно, но позволю себе обратить внимание собравшихся на некоторые мелочи. Мировая экономика устроена таким образом, что денежная масса должна находиться в равновесии с товарной массой – от брюк и шляп до заводов и электростанций. Равно должно быть определенное равновесие между спросом и предложением – на произведенный товар крайне желателен платежеспособный покупатель. Перед войной имелся дефицит платежеспособного спроса, поэтому, чтобы обеспечить загрузку имеющихся мощностей, и было принято решение о беспрецедентном увеличении денежной массы – разумеется, ценой многократного роста государственного долга, не говоря уже об иных издержках. Если бы первоначальные планы были реализованы, то ничего плохого не случилось – денежная масса была бы связана в Европе, а доллар стал единственной мировой валютой, товарное покрытие которой обеспечивал бы весь мир, включая Советы. А сейчас мы имеем полный хаос на мировой шахматной доске. Колонии европейских держав, которые мы планировали включить в систему свободной торговли, выведя из зоны исключительных экономических прав метрополий – надеюсь, вы не забыли содержание «Атлантической хартии»? – дестабилизированы всерьез и надолго, а значит, все планы по превращению их в наших клиентов, покупателей американских товаров, откладываются до неизвестно каких времен. Зато в мировую экономику вдруг вламываются русские, как слон в посудную лавку. Что Сталину удалось договориться с немецкими военными и промышленниками, еще можно объяснить давними связями русских и немцев. Но его сговор с Ватиканом – фактически это союз старой континентальной элиты с русскими коммунистами! Если вспомнить отношение европейской элиты к большевистской революции – нет, я понимаю, что в России были потеряны огромные вложения французов, бельгийцев, немцев, англичан, не говоря уже о том, что никому не хотелось оказаться в подвалах берлинской, парижской, римской ЧК; мне понятно и то, что с точки зрения экономики Вторая мировая война была попыткой реванша континентальной элиты у нашего союза с кузенами за их поражение в Первой мировой войне – как, дьявол их побери, они договорились?! Я этого не понимаю! Я уже не говорю об отношении коммунистов к католическому духовенству и наоборот! Этого не могло быть – но это есть! А расплачиваться за эту чертовщину придется нам – вы понимаете, господа, что на горизонте маячит призрак новой Великой Депрессии, если мы не найдем какого-либо способа решить наши финансовые проблемы?

– Генри, вы немного преувеличиваете, – заметил Форрестол, – но признаю, что проблемы могут быть. Я согласен, что в свете сегодняшнего положения стоит отменить часть заказов верфям, – но настаиваю, чтоб это коснулось лишь тех кораблей, к постройке которых фактически не приступали. Или меня линчуют судостроители. Как вы представляете будущее Америки без мощного флота?

– В таком случае, Джеймс, объясните, зачем вам шесть «Монтан»? – спросил Моргентау. – Если даже мне, штатскому человеку, однако же следящему за ходом войны, ясно, что линкоры уступают свое место опорной силы флота авианосцам. Скажите честно, вы настаиваете на их завершении лишь потому, что первые два, «Монтану» и «Иллинойс» уже успели спустить на воду, а «Огайо» и «Мэн» к этому близки? Понимаю, что адмиралам хочется наиграться в кораблики с большими пушками, – но я обязан думать, во сколько это обойдется казне.

– Господа, я, как солдат, обязан думать о безопасности Америки, – сказал Форрестол, – если после разгрома Японии в мире останутся лишь две силы, сопоставимые с нами и, теоретически, могущие быть нашими противниками. В случае гипотетической войны нас с Россией, или с Британией, одним из основных театров становится Северная Атлантика, с примыкающими к ней арктическими морями. Зимой там настоящий ад, хуже лишь у мыса Горн и в «ревущих сороковых». Посадка на авианосец в полярную ночь, при качке, в снежный заряд – это цирковой номер или занятие для самоубийц, а волнение там всегда. И на взгляд экспертов из моего штаба, где-нибудь возле Мурманска зимой линкор гораздо боеспособнее авианосца. Разумеется, если вы поклянетесь на Библии, что война с русскими абсолютно исключена…

Какое-то время стояло молчание.

– Джентльмены, таким образом, с одной стороны, мы в долгосрочной перспективе заинтересованы в превращении Франции в нашего клиента, верного и платежеспособного, с другой же – нам жизненно важно что-то получить с них немедленно, как и бульдогу Уинни? – спросил Рузвельт. – Что ж, мне кажется, я нашел выход. Чем русские пугают несчастных французов?

– Вот, – Маршалл достал газету, – «Юманите», рупор парижских коммунистов. Французы, вы вольны выбирать между превращением в протекторат Англии и США и положением действительно суверенной, нейтральной страны. В первом случае французская экономика попадает под американо-британский контроль, де-факто ее рынок сбыта будет ограничен частью собственно французского рынка, поскольку янки и англичанам надо будет сбывать свои товары, а с рынка Центральной и Восточной Европы французов просто выкинут, и о рынках колоний тоже придется забыть. Политически же, если Франция станет англо-американским плацдармом в Западной Европе, то точно так же она может превратиться в поле боя будущей войны. И конечно, вы заплатите огромную контрибуцию, о которой уже открыто говорят в Лондоне, а также получите переход собственности в чужие руки, беспошлинный наплыв чужих товаров, разоряющий французского производителя. Что, кстати, свидетельствует, насколько русские слабо знают реальное положение во Франции – тот факт, что французские активы в США гораздо больше, чем таковые в Восточной Европе, ну а про «французского производителя» я уже сказал.

– Полагаю, было и то, что не вошло в газеты?

– Именно так, мистер президент, – вступил в разговор Донован, – установлено, что часть французской деловой элиты (список лиц и содержание беседы прилагается) через представителей Ватикана вышли на русских и зондировали почву, что им может предложить мистер Сталин. Соглашения не достигли, по уже прозвучавшим здесь причинам. Во-первых, французы категорически не хотят разрушать свой американский бизнес, а это, я повторю, и вложенные активы, и налаженные деловые связи. Во-вторых, со стороны русских пока наличествуют лишь заявления о намерении, проект еще не реализованный, а потому его прибыльность есть неизвестная величина. Хотя русские предъявили не только пряник, но и кнут – пообещав, что об организации колхозов в Шампани и Бургундии речи не пойдет, они тут же объявили, что за французские войска на Днепре и карательные операции в Белоруссии придется заплатить. Цена была названа – половина капиталов, инвестированных в советской сфере влияния плюс юридически оформленное списание всех средств, некогда вложенных в Российскую империю, совмещенное с возвратом царского золота – примечательно, что был даже торг, следует ли французам платить проценты с этого золота, в итоге русские милостливо согласились снять это требование. Да, «пряником» еще было обещание Советов приложить все усилия для минимизации англо-американских контрибуций, допуск французских товаров на контролируемые СССР рынки и предложение стать основным торговым мостом между русскими и англосаксами. И гарантии военной безопасности Франции – в виде заключения договора о ненападении между Францией, СССР и Германией, подкрепленного вступлением французских и бельгийских концернов в проталкиваемый русскими Европейский союз угля и стали.

– Что ж, джентльмены, мы покажем зарвавшемуся Джо, что такое игра в высшей лиге, – сказал Рузвельт, – поскольку официального оглашения нашей позиции по французскому вопросу еще не было. Завтра по закрытым дипломатическим каналам до французов дойдет информация, что в Правительстве США борются две точки зрения: одна, уже известная им, от мистера Моргентау, ограбить так, что Бисмарк покажется благотворителем, и вторая, более разумная, «Франция, это витрина, бастион и торговый мост западного мира». И пусть в Париже решают: или они принимают сторону русских, тогда у нас берет верх первый вариант, и еще мы спускаем с цепи английского бульдога – останется ли после во Франции что-то дороже пяти центов, это большой вопрос, и Сталин никак им не поможет, не защитит, просто потому, что во-первых, это наша зона, с нашими войсками и администрацией, а во-вторых, мы ведь тогда можем потребовать контрибуции с Германии, с чего это русские ведут там свои дела в одиночку? Или же французы принимают наши условия – причем в обмен на то же самое, что обещали им русские: минимум платы британцам, допуск на американский рынок (как я сказал, товаров к нам они практически не экспортируют, а с их уже вложенными активами выйдет просто сохранение статус-кво), предложение стать торговым мостом между западом и востоком (но уже на наших условиях, и что-то мне кажется, русские не будут категорически против), ну и гарантия безопасности в виде договора о взаимной защите с США (законное основание для наших военных баз на французской территории). Вот только наше предложение, в отличие от русского, будет иметь твердое обеспечение. И я готов держать пари, что французы согласятся – сороковой год показал, что они очень благоразумный народ.

– Все хорошо, но какая-то плата нам необходима сейчас, – упрямо сказал Моргентау, – может, не в таком размере, как по худшему варианту, но все же…

– Генри, мы же джентльмены, – напомнил Рузвельт, – которые сами устанавливают правила. После того как выбор будет французами сделан, всегда можно что-то изменить, а уж найти предлог… Помнится мне, сами галлы так же поступали в захваченных колониях: увеличивали подати, возлагаемые на население, не сразу, а постепенно, во избежание бунта. Может быть, это и не потребуется, если все же сумеем бюджет и так свести. В конце концов, сами французы не отказываются от того, что они, как Еврорейх, должны что-то заплатить победителям? Пусть платят!

– Англичане будут категорически недовольны, – сказал Хэлл, – в этом варианте они решительно за бортом, не получают ничего.

– С учетом того, сколько они нам должны, их возражения просто неуместны, – ответил Рузвельт, – и если бедный Уинни станет жаловаться на пустую казну, мы поможем ему кредитом, как добрые христиане. Есть еще вопросы?

– На кого во Франции ставим? – спросил Уоллес. – Тассиньи слишком «пробританская» фигура.

– А чем вам не нравится Де Голль? – спросил Рузвельт. – Мне он показался вполне разумным человеком. И если он будет с нами с самого начала – значит, уже не сможет быть против нас. Хотя если он не согласится, будем искать замену.

Юрий Смоленцев.

В 2012 году старлей, подводный спецназ СФ

А все же Де Голль – сволочь! Хотя и раньше я слышал: что для простого человека подлость, для политика – удачный ход.

Так неужели и меня таким пытаются сделать? Как сказал Пономаренко (хотя не он мне приказ отдавал и задачу ставил – но при том присутствовал), «ухорезов у нас сейчас много, умных и знающих не хватает». И оказались мы с Валькой на подхвате у контр-адмирала Большакова, на тот момент главы Советской Контрольной Комиссии в Европе. Три года назад, в 2012 году, Андрей Витальевич был простым кап-3, старшим нашей группы спецназа СФ, прикомандированного к атомной подлодке «Воронеж». И вот теперь – большой человек стал!

В Париж на несколько дней. Командир наш вроде чрезвычайного посланника к Де Голлю – ну а мы, как туманно сказано, «прикрыть и посмотреть». Надеюсь, как в Киеве, не будет – тоже на пару дней слетали? В скольких европейских столицах я уже побывать успел? Варшава, Будапешт, Рим, Берлин – список городов, где я бывал: стрелял, взрывал, убивал. Хотя лучше бы без этого – тихо пришли, сделали то, что приказано, и так же тихо исчезли. Время сейчас такое неспокойное – и не надо говорить, что уже полгода как закончилась война! Там, где мир и тишина – туда нас не посылают!

– Вся власть Учредительному Собранию, – перевел Андрей Витальевич плакат, – прямо как Петроград восемнадцатого года.

Или Париж же сто лет назад. Еще когда мы за ураном от «Манхеттена» ходили[8 - См. «Белая субмарина».], по пути туда на атомарине нам делать особо нечего, кроме как на койке в каюте лежать и читать. А библиотеку нам давно на берег свезли, для изучения, своей заменили. Что там прочесть – попались мне вместо классики Маркс с Энгельсом, что-то там про восемнадцатое брюмера и 1848 год – начал читать со скуки, так удивился, насколько похожи наши девяностые и Франция полтора века назад. Там еще после Наполеон-племяш повторил деяние своего дядюшки – вошел с солдатами в парламент, Собранием называвшийся, и заявил, что подумал и решил отныне править единолично, а вы все пошли вон.

– Собственность, семья, религия, порядок! Франции нужен мир!

Мальчишки-газетчики заголовки выкрикивают, Большаков переводит. А я по-французски не разумею, хотя вроде на итальянский похож. Когда твоя любимая жена, «носитель языка», тут через пару месяцев будешь сам говорить совершенно свободно! А с французами такой практики не было, даже с Кусто в Марселе я по-итальянски объяснялся, в Южной Франции язык римлян многим знаком. Но мы-то в Париже сейчас!

– Французы, нужна ли вам диктатура Де Голля? Неужели вам еще мало войны?

По улицам маршируют «батальоны республиканской безопасности», бывший Первый Корпус «сражающейся Франции», генерала да Тассиньи – в английской форме, только трехцветная французская кокарда на черных беретах и нашивка «France» на рукаве – в отличие от Второго корпуса Де Голля, обмундированного и вооруженного по-советски. Хотя номинально генерал остается главой «свободной Франции», реально в Париже распоряжается Тассиньи, назначенный Главным военным администратором Франции, по праву первого вступившего в Париж (2-я танковая дивизия Леклерка принадлежала к его корпусу). Против этой традиции, законного права триумфатора, даже сам Де Голль не возражает, вслух и публично. Вот только как-то незаметно, и с помощью союзников, Тассиньи Де Голля от реальных рычагов управления оттеснил, по крайней мере в Париже. Возникла еще одна власть, аппарат Военного администратора – всем непонятливым отвечают, там же все люди из «сражающейся Франции», какие вопросы… вот только «сражающиеся» тоже разные бывают, хотя о том не принято говорить, есть те, кто с Де Голлем пришел из СССР, а есть те, кто остался с де Тассиньи в Англии, и кто в администрации, вам объяснить, или сами догадаетесь? В строгом соответствии со Вторым Штутгартским Протоколом, именно де Тассиньи, по поручению союзников, замкнул на себя всю практическую работу по организации гражданской власти, фильтрацию местных органов, полиции и жандармерии – причем под предлогом «нелояльности», «подозрении в сотрудничестве с оккупантами» выгоняют не только коллаборционистов, но и людей Де Голля, оставляя лишь угодных англичанам!

А дальше – созыв Учредительного национального собрания (поскольку то, прежнее Собрание, разогнал Петен, и оно, по присоединению Франции к Еврорейху, как бы утратило законность). Учредительное собрание примет Временную Конституцию уже новой, Четвертой Республики – где будет подробно расписана система выборов на всех уровнях – и утвердит состав переходного Правительства, исполнительной власти до утверждения постоянного Правительства Республики. Генерал де Латр Тассиньи, как отвечающий за ситуацию в стране во время всего процесса, скрепит своей подписью «решение о признании выборов состоявшимися», собственно Учредительным собранием. Затем акт должен подписать глава союзной Военной администрации. С началом первой сессии по утвержденной во временной конституции процедуре депутаты должны утвердить первый кабинет IV Республики. И самой первой задачей Национального собрания станет отработка и определение процедуры принятия уже постоянной конституции Республики.

– За скорейшее заключение мирного договора! Вернем Франции прежний статус великой державы!

Какой первый внешний признак неблагополучия государства? Когда блошиные рынки повсюду – вспомните наши девяностые. Так и в Париже сейчас торговали всем и везде – был бы антикваром, со временем и деньгами, столько бы интересного найти мог! Причем продавцами нередко были не местные (эти-то как раз понятно), но и американские военные, и в чинах – сам видел, как целый подполковник ходил по рынку со связкой наручных часов, налетай, покупай, кто желает? Едва удержался от того, чтобы подойти и спросить, ну и нахрен ему это надо? Тем более что часы, скорее всего, были краденые – нам рассказали в посольстве, что тут союзники мародерят, нам такое и не снилось! Причем чем выше звание, тем больше аппетиты – рядовые тащат сумками и рюкзаками, офицеры грузовиками, генералы поездами и пароходами. И это явление уже получило название «хаулиганизм», в честь особо отличившегося на этом поприще американского генерала Хаули. Который не брезговал присвоить даже эшелон с цементом – коль уж есть приятели на нью-йоркской бирже, где все можно легко продать! С нашими не сравнить – про деяния маршала Жукова, расписанные демократами в «перестройку», я наслышан, вот только не было в СССР товарных бирж, так что при желании не продашь, например, партию немецких пулеметов куда-то в Бразилию или Уругвай (еще один подвиг мистера Хаули), поневоле приходится ограничиваться личным потреблением. И если у нас с мародеркой всерьез боролась военная прокуратура, то у янки эта обязанность была возложена непосредственно на командиров, теоретически должных следить за подчиненными, ну и какой офицер-фронтовик станет своих людей наказывать за набивание рюкзаков?

– Франция должна заплатить за свое членство в Еврорейхе! Покаяться, признать вину и заплатить за ущерб – лишь тогда соседи нас простят!

Надо отметить, что Париж пострадал мало. Хотя попадались дома, так и не восстановленные еще с мартовской бомбежки сорок третьего, полтора года назад, – но перед многими другими французскими городами, при штурме разбитыми англо-американской авиацией до состояния щебенки, как день и ночь! Повстанцы (здесь, как и в нашей истории, было выступление партизан в последние дни) и войска «сражающейся Франции» генерала де Тассиньи, первыми вступившие в Париж, старались щадить свою столицу, ну а немцам уже не хватало ни боеприпасов, ни желания драться по-настоящему. На разборке завалов совсем не было видно пленных фрицев, как в наших городах – зато мелькало множество каких-то восточных рож. Что, эпоха толерантности наступила раньше времени – нет, это турки и арабы, которых Исмет-паша успел продать в Рейх, рабочей силой, теперь их и запрягли на неквалифицированный труд, копать и таскать.

– Работайте, негры, солнце еще высоко, – буркнул Валька, глядя на эту картину, – интересно, а куда они пленных немцев дели?

– Ясно куда, – отвечаю, – в свой Иностранный Легион загребли, как было уже.

А в целом Париж мне показался город как город! Хотя отец-адмирал наш, Лазарев Михаил Петрович, когда мы еще в Москве с ним разговорились, признался, что его тоже тянет на Париж взглянуть – не на Лондон, Берлин или Нью-Йорк. За тем же, что и мне – увидеть, сравнить. Может, это в нас гены предков говорят, которые Францию за эталон считали? Так вроде не было у меня в родословной дворян, с Волги мы… прапрадед у меня вроде по купеческой части был, а впрочем, не знаю. Впрочем, тот старый Париж, что знаком нам по романам Дюма, был практически полностью снесен и перестроен еще в середине девятнадцатого века, вместо тесных кварталов с лабиринтом узких улочек – многоэтажные доходные дома и широкие прямые бульвары, вдоль которых так удобно действовать артиллерией, подавляя беспорядки, тут ведь еще до Коммуны было, год 1830-й, 1848-й. Парижского шарма и вкусов я тоже как-то не заметил – а что до парижанок, так на мой взгляд, и в Москве и в Риме девушки и красивее, и наряднее. И взяла с меня Лючия клятву, что «ни на одну французскую шалаву даже не взгляну»! Да куда же я от тебя денусь, мой галчонок – вот успею домой вернуться до того, как ты мне наследника родишь, или приеду и увижу? А парижанки мне совсем не показались – было бы на что смотреть!

Успел уже увидеть, и не раз, как толпа гнала, поодиночке или группами, наголо остриженных женщин, облитых грязью и помоями – премерзейшая картина! Это наказывали тех, кто с немцами себе позволил, как в Еврорейхе называли, «вместе работать, учиться, влюбляться и отдыхать». Но и в обыденной жизни среди прохожих на улице таких «немецких шлюх» легко можно было узнать, так как им было запрещено покрывать бритые головы, даже в холод. И любой мог сказать: пойдем со мной, раз ты не отказывала немцам, то не смеешь отказать доброму французу, а тем более английскому или американскому солдату! Впрочем, я видел, как американцы днем, при всех, подходили к любой француженке, показывая купюру или упаковку чулок. Видел, и как однажды трое солдат-янки тащили в джип девушку (не бритую!), она визжала и пыталась отбиваться, а все на улице делали вид, что ничего не замечают. Ничего подобного не могло быть в Италии, да и в нашей зоне на юго-востоке Франции, вокруг Марселя! Здесь же нам строжайше было приказано не вмешиваться, во избежание провокаций – это не наша территория, и не наши проблемы!

Глядя на доблестных союзников в Париже, у меня возникало стойкое дежавю с Римом до начала событий – еще не тронутый войной, веселящийся город, и немецкие морды на улицах. Точно так же английских и американских военных в Париже отличала не только форма, но и самодовольное выражение на лицах, хозяев жизни, как у дойче юберменьшей. На второй день здесь я и Валька зашли в кафе-бистро. После того как пару часов болтались по улицам – святое правило, раз уж попал сюда, ознакомься с территорией, карта и опрос знающих людей это само собой, но личной рекогносцировки ничто не заменит. Ныряли в проходные дворы, в одном нас даже пытались ограбить, ну баловство одно, какие-то трое апашей, даже не с огнестрелом, а с ножами – решили, наверное, что двое чистеньких штатских (мы были не в форме) испугаются их грозного вида? Совершенно не обратив внимания на некий длинный предмет у меня в руке, завернутый в газету. Мы же не в Голливуд играем, даже от этой шантрапы по дури можно было стать «трехсотым» и выйти из строя, так что обошлось все предельно быстро, без красивых сцен и долгих нравоучений, ну не играет нож против нунчак, а работать против них, не имея ствола, это надо быть Брюсом Ли или Чаком Норрисом. А после зашли в бистро, где уже сидели трое американских военных (система званий у них сложная, и нашего аналога не имеющая, вот как перевести, например, «главный дивизионный сержант»?).

Нам по барабану, мирно проходим, делаем заказ, садимся поодаль, лицом к двери, это уже на автомате. Кроме нас и янки, еще какие-то французы обедают. И тут входят еще двое американцев, судя по возгласам, знакомые присутствующей тройки. Желают присоединиться, один свободный стул находится сразу. Американец хлопает по плечу одного из французов, тот встает, янки спокойно забирает его стул и двигает к своим (пять шагов к свободному столику, чтобы оттуда взять, сделать было лень). Наглеж – однако же не наши проблемы.

Доели, встаем, тихо-мирно выходим. И тут один из янки, тот самый, что стул отбирал, встает и хочет отвесить мне пенделя! Дурачок, это блокируется легко, и рук поднимать не надо, просто разворот «от бедра», вторая рука на подхват, настоящий «май гири», так хрен возьмешь, пробьет, ну а хулиганский пендель нефиг делать! Его стопа в захвате, довернуть носком внутрь и до упора – оп-па, янки летит мордой вниз, и с воем, тут минимум разрыв сухожилий, а если еще и мелкие кости в стопе переломаны, срастаться будет долго! Остальные, надо думать, к дракам привычные, вскакивают – вот только двоим пока стол мешает, третьим Валька занялся, а самому ближнему я, мгновенно переключившись (хромой валяется и не мешает пока, а затопчут, его проблемы) влепляю с правой ноги «его-гири» в живот, он воет и падает. Валька своего уже уложил, а вот теперь может всерьез начаться, если янки, оставшись двое против двоих, решат стрелять, тогда их валить придется, у меня метательные ножи в обоих рукавах закреплены, как раз полсекунды-секунду выиграть, чтобы после пистолет достать. Нет, на кулачках пытаются, ну тем хуже. Простите, мне с вами возиться некогда, еще на шум ваши приятели заглянут или патруль, так что достаю нунчаки. И сверху, по рукам, снизу ногой в бедро или в живот, работает безотказно! Все это занимает меньше времени, чем рассказ о том – вылетаем из бистро, в спину нам злобный вопль:

– Мы вас еще найдем, паршивые лягушатники!

Ну, ищите, не жалко. Французам не завидую, кто под горячую руку мстителей попадет – но это уже их проблемы. Ну что стоило Де Голлю поторопиться и войти в Париж первым? А теперь терпите, раз впустили гостей.