Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт

Комендант отдал команду подбежавшему сержанту, и через минуту у ворот началось движение. Первым делом к двум часовым прибавился еще десяток британских солдат, все со «стэнами» наготове. Затем открыли ворота и внутрь втащили, оставили у входа две железные бочки с водой, несколько мешков сухарей и большую кучу отбросов с кухни (все вывалили прямо наземь). Как только солдаты закрыли ворота, собралась толпа. Зрелище было неприглядным, то и дело вспыхивали драки за глоток и за кусок.

– Парни тут развлекались, – сказал капитан, – бросали сухарь, или даже кусок буханки, а после смотрели за схваткой «гладиаторов», и даже ставки делали, кто победит.

Вдруг все стало тихо. Я расслышал прошелестевшее из-за проволоки слово «москали». Мы были в советской форме – я, мой адъютант и охрана, четверо сержантов-морпехов. Пленные замерли, смотря на нас. Британцы вскинули «стэны», а коммодор Монтегю сказал:

– Кажется, нам лучше уйти. Если толпой бросятся на проволоку, могут смять.

Я презрительно махнул рукой. Это стадо – не советские. У них не может быть отваги идущих на смерть. А остров ровный, как стол, нигде не спрятаться, не укрыться.

А они смотрели и вдруг метнулись назад, забыв про еду. Йен Монтегю произнес озабоченно:

– Надо было вам, русские, переодеться или что-то накинуть поверх. Теперь барашки поняли, что их путь лежит на бойню. Когда погоним, могут быть проблемы.

И обернулся к брату – все снял?

– Йес! – Айвор опустил кинокамеру. – Как раз поймал в кадр и этих, и наших парней. Вышло угрожающе.

Наш транспорт, «Арктурус» (бывший немецкий, взятый в исправности в Ростоке, но уже с нашей командой и под советским флагом), уже пришел в Копенгаген – конвойная полурота на борту, трюмы оборудованы под кратковременную перевозку большого числа людей. Перебьются в тесноте, тут и ста миль не будет, меньше полсуток хода! Но датчане, узнав про передачу нам пленных, решили устроить спектакль.

– В Москве вы провели своих пленных по городу. Датская нация тоже желает выглядеть пристойно в глазах мировой общественности и компенсировать «марш датских эсэсовцев», как зовете вы проводы добровольцев на Остфронт в октябре сорок третьего.

И потому, вместо того чтобы сразу грузить пленных небольшими партиями на «Арктурус», было решено выгружаться в Нефтяной гавани, там формировать общую колонну и провести по улицам до Таможенной гавани, где стоял наш транспорт, передача советской стороне должна была состояться уже у трапа. Причем, опять же ради пропаганды, охрану осуществляли даже не британцы, а датчане!

– Сначала на юг, в обход поля Клевенмаркен, затем по проспекту Холмбрасштадт, поворот на Амадженброгэйт, дальше мост, на Торвегэйд, мимо дворца Кристианборг, по проспекту Остерволдгэйд до Цитадели, и вот уже на месте! – говорил мне Йен Монтегю, показывая на карте. – За порядок не беспокойтесь! Вся датская армия и полиция будут здесь, кто не в охране, так зрителями! Желаете тоже взглянуть?

Это была не наша зона ответственности, и зрелище не доставило бы мне никакого удовольствия. Зато среди целей нашей миссии был осмотр немецких кораблей, чем мы и занялись, по моему настоянию, на следующий день. Благо крейсер «Лейпциг» стоял буквально рядом с «Арктурусом» – так что пленные должны были пройти мимо. Как раз и успеем уже к нашей части мероприятия!

По поискам Бормана и прочих – было глупо ждать, что они сами явятся к нам. По нашему запросу англичане представили списки задержанных ими высших германских офицеров и чиновников – партайгеноссе Бормана там не было. Наверняка уже в Швецию сбежал, благо паромы ходили по расписанию, как в мирное время! А чистые документы достать на любое имя для такой фигуры – не проблема.

На «Лейпциге» нас приветствовал командир фрегаттен-капитан Асмус. Экипаж был, как положено, выстроен на палубе. Немцы встречали нас без враждебности, скорее с любопытством, вид имели усталый – и видно было, что крейсер уже не содержится в должном порядке, заметна грязь и даже ржавчина на механизмах. Но, по докладу командира, машины и вооружение были в исправности, боекомплект выгружен, топлива в цистернах треть запаса, а вот продовольствие на исходе, «поскольку принималось с берега еще до капитуляции». Экипаж находился на борту, формально считаясь под арестом, выйти с корабля было нельзя, у единственного трапа стоял британский пост, сержант и двое солдат. И это было скорее исключением из правил – в немецком флоте принято, в отличие от нашего, где «корабль – дом», что до эсминцев включительно при стоянке в базе моряки живут в береговых казармах, оставляя на борту лишь дежурную вахту. Здесь так и было с Z-39 и меньшими боевыми единицами. Практичные англичане казармы в места заключения превратили, выставив свои караулы. Так что матросы «Лейпцига» и «Кельна» завидовали своим товарищам с миноносцев, пребывавшим в заточении хотя бы на твердой земле.

Сам корабль показался мне не слишком ценной боевой единицей, уступая нашим типа «Киров» и в огневой мощи, и в скорости хода, и в бронировании – причем если теоретически можно было заменить радары, зенитную артиллерию и устаревшую СУО, то изначально порочной и не подлежащей исправлению была сама идея дизеля для экономичного хода на среднем валу при турбинах на бортовых. Это выглядело заманчиво в мирное время – но в боевой обстановке жизненно важна возможность дать полный ход максимально быстро, а значит, надо держать котлы прогретыми, что с избытком съедало всю экономию топлива, сама же машинная установка оказывалась излишне сложна и меньшей мощности, чем чисто турбинная тех же весов и габаритов. Так что у СССР не возникло возражений, чтобы англичане забрали этот трофей себе, коль он им нужен.

В ожидании назначенного часа была еще беседа в кают-компании, куда нас пригласили на обед. Немцы интересовались новостями. Ну, и конечно, старая привычная песня: «Мы не нацисты, а просто исполняли свой долг». И собственной судьбой – в этой реальности нет «прозападной» части Германии, так что куда после капитуляции податься бывшему офицеру кригсмарине это вопрос интересный – при всех симпатиях к англичанам, они чужаков вряд ли на службу возьмут, даже в торговый флот, своих людей хватает. В то же время будущая ГДР – это слово как-то незаметно уже вошло в обиход, появившись сначала в «Правде», еще зимой – как любое нормальное государство, должна располагать вооруженными силами. Про фольксармее уже говорят, а фольксмарине будет?

Ну, я и ответил, как представитель той стороны, чья сейчас Германия. Не разглашая никаких секретов – лишь то, что уже оглашено было всему миру. Что за ними останутся исключительно те земли, где живут этнические немцы, никаких колоний с унтерменшами. Что касаемо Австрии, Судет, Шлезвиг-Гольштейна, Эльзас-Лотарингии, Саара, Силезии – то судьба этих территорий будет определяться с учетом волеизъявления местного населения. Если они захотят остаться в составе ГДР, то Советский Союз препятствовать не станет. И, как заявил товарищ Сталин, гарантирует неприкосновенность новых границ от любого иностранного посягательства. Что до них конкретно – то СССР заявлял и подтверждает, что не имеет претензий к тем, кто не совершал военных преступлений и не состоял в преступных организациях, как нацистская партия или СС. Так что кто желает – когда вернется домой, может предложить свою службу ГДР.

– А что станет с Восточной Пруссией? Как следует понимать слова вашего вождя?

– Сказано было лишь о «ликвидации навек прусского государства как рассадника агрессии и милитаризма». В какой конкретной форме это будет реализовано, еще узнаем. Но я хочу напомнить, что Восточная Пруссия уже была присоединена к России при императрице Елизавете. Так что, рассуждая гипотетически, товарищ Сталин имеет полное право восстановить историческую справедливость. Впрочем, в этом случае жители Кенигсберга должны радоваться – тогда они не будут ответственны за контрибуцию, которую Германия обязана будет уплатить.

Доложили – пленные идут! Мы поспешили на «Арктурус». Лишь Айвор Монтегю попросил разрешения остаться на «Лейпциге», поскольку с мостика открывался куда лучший вид. Коммодор Монтегю не возражал, герр Асмус заверил, что любая помощь от экипажа крейсера будет оказана. Сойдя на берег, я обернулся и взглянул наверх. Айвор уже успел установить на штатив свою кинокамеру со сменной оптикой и готовился снимать – те самые кадры, которые после получат мировую известность.

Весь Копенгаген – это по сути порт, общая длина причальной линии свыше тридцати километров, если мерять по всему побережью проливов, островков, каналов. Мы стояли у здания таможни, в Среднем бассейне. Перед нами «Лейпциг», за ним Z-39. Напротив, с противоположной стороны бассейна, стояли британцы – крейсер «Свитшуф» и два эсминца. На берегу, за линией причалов, были старые казармы и склады – кажется, здесь в шестидесятые возникнет «вольный город Христиания», община хиппи, «не признающая капитализма и Евросоюза»[10 - Тут Большаков ошибается, местоположение Христиании на карте Копенгагена будет несколько иным.].

Вот вдали, у поворота от железной дороги к причалам, показалась медленно движущаяся масса. И даже здесь на берегу болтались зеваки из местных, наверное, матросы и портовики. Мне уже приходилось видеть, как датчане, а также бельгийцы, голландцы, французы выражают презрение к своим коллаборционистам. Причем отчего-то они были гораздо беспощаднее не к бывшим чиновникам или полицейским, а к своим женщинам, замеченным в связях с немцами, – их обривали налысо и гнали по улице голыми, облив нечистотами. Хотя немецкие шлюхи лично у меня не вызывали сочувствия, остаюсь в убеждении: так поступать «цивилизованные европейцы» имели бы право лишь в том случае, если бы их Сопротивление было настоящим. Как, например, у итальянцев – но даже гарибальдийцы, с их непримиримостью к предателям, над пленными не издевались, а просто убивали.

Флегматичные нордические датчане, потомки викингов – оторвались по полной. Как мне рассказали, во время марша в пленных летели камни, тухлые яйца, всякая дрянь, а по-праздничному одетая толпа на тротуарах свистела, орала, делала неприличные жесты. Пленные жались в кучу, сбивали строй – конвой пытался восстановить порядок, увещевая разбушевавшихся соотечественников. Причем бесновались и женщины, и дети – картина была неприглядная (и вовсе не потому, что мне жаль бандер!).

Первыми шли немцы – также подлежащие депортации в Германию. Любопытно, что их датчане задевали меньше. Немцы тоже слышали про московский парад и шли безупречным строевым шагом, четко держа равнение – как при вступлении в Копенгаген 9 апреля 1940 года: «Немецкий посол срочно запросил самое важное, на его взгляд, для захвата страны – военный оркестр. Оркестр был предоставлен – и вскоре после обеда в столицу торжественно вступила немецкая армия. Меньше батальона – зато шли красиво, под звуки марша, и впереди командир на лихом коне. И всем стало ясно, что сопротивление безнадежно»[11 - Тут Большаков ошибается, это было 9 апреля не в Копенгагене, а в Осло (фотография сохранилась). Но по духу очень подходит – норвежцы все же сопротивлялись три месяца, а датчане сдались в тот же день. Немецкие потери, по германским данным, двое убитых, десять раненых, двое умудрились попасть в датский плен. Послевоенные датские источники говорят о двухстах убитых немцах и нескольких десятках подбитых немецких танков, историки других стран приводят цифру двадцать убитых, о потерях техники не говорится ничего.]. Здесь не было впереди полковника на коне, зато оркестры наличествовали, и не один – расположившись в нескольких местах по пути, они играли бравурные марши победителей.

Я слышал, что датчане очень сожалели, что не успевали подготовить свою армию к такому действу, не одним же русским устраивать парады Победы. Как бы смотрелось, по древнеримской традиции, впереди грозное датское войско, а следом колонны взятых им пленных! Но пока, как я уже сказал, вся датская армия насчитывала две неполные бригады на всю территорию, не только Копенгаген – и не было еще боевой техники на ходу, не была пошита парадная форма, а против заготовленной еще для Датского корпуса на Восточном фронте «очень красивой, похожей на эсэсовскую, но с символикой викингов» резко воспротивились англичане, надеть же британскую с датской кокардой и погонами, как была обмундирована по-боевому новая датская армия, сочли непатриотичным. Я вспоминаю итальянский парад, когда гарибальдийцы входили вместе с советскими войсками в освобожденный Милан и шли по улице не в ногу, одетые нередко кто во что – но подлинным маршем победителей по праву, в одном боевом порядке с советской гвардейской пехотой, пришедшей от Сталинграда. Но когда нет настоящих побед, приходится подменять блеском мишуры.

Впереди двигались пара «виллисов» с офицерами, датскими и английскими. Следом топала колонна. Блестели примкнутые штыки датчан – наверное, кадры нашего парада решили повторить, где конвой был с СКС. Немцы шли бодро, им было уже известно, что советские напрасно не расстреливают, за свою жизнь можно не опасаться, а так как война закончилась, то и в Сибирь, скорее всего, они не поедут, максимум посидят за проволокой уже в Германии пару недель, пока все устаканится, а после будут отпущены по домам. Четко соблюдая порядок, они поднимались на «Арктурус» и сходили в отведенные им трюмы. Солдаты вермахта имели вид потертый, но гораздо более пристойный, чем те, кого мы видели вчера на Сальтхольме. Даже у датчан было совсем иное отношение к карателям из СС – которые и тут перед капитуляцией успели учинить грабежи и погромы. Ну, а 160-я пехотная дивизия, ответственная за Копенгаген, дисциплинированно сдалась, не создавая победителям никаких проблем.

Вдруг по строю внизу как волна прошла. На причал вступили уже не немцы, а упашники, они увидели впереди советский флаг и у трапа конвой в нашей форме, с овчарками на поводках. Раздались крики: «москали», «на смерть нас», «бежим», «бей», а затем толпа раздалась вширь, во все стороны сразу. И пара автоматных очередей – это англичане у трапа «Лейпцига» успели взять хоть какую-то плату за свои жизни.

Айвор Монтегю, журналист и кинооператор.

Копенгаген, 19 мая 1944 г.

Немецкие матросы, столпившиеся на палубе «Лейпцига», выкрикивали приветствия своим камрадам – которых считали более удачливыми, ведь те совсем скоро уже будут дома. Им отвечали, а датчане-конвоиры тут же орали, приказывая молчать, и грозно водили штыками. Впрочем, я не видел, чтобы кого-то и в самом деле ударили, – а пленные немцы не принимали свое положение всерьез. Война уже кончилась, солдаты возвращаются домой – к какой бы армии они ни принадлежали. Наверное, это самая большая радость – оставшись живым, увидеть родину после долгого отсутствия, вернуться к мирной жизни. Так было и будет, во все времена.

Вдруг уныло бредущий строй превратился в беснующуюся толпу, я сразу не понял, что было причиной. Эти чертовы датчане даже не пытались восстановить порядок – большинство из них сразу обратилось в бегство или подняли руки, побросав оружие, лишь немногие успели выстрелить, и то чаще вверх, а не на поражение, до того как были растерзаны толпой. Помню опрокинутый набок «виллис» и солдата у нашего трапа, лихорадочно пытавшегося перезарядить заклинивший «стэн». А затем толпа рванулась на борт «Лейпцига», и я мысленно попрощался с жизнью. Если и экипаж крейсера, восемьсот человек, окажется нацистскими фанатиками – а кто еще мог решиться на бунт в такой момент? – то меня сейчас же убьют, причем с особой жестокостью. И то, что мятеж очень скоро будет, без всякого сомнения, подавлен, мне уже не поможет!

Но никто не стал меня убивать. Я знал о неодолимом противоречии между германской и славянской расой – но не думал, что оно настолько велико, чтобы даже здесь не позволить объединиться против недавнего противника, нас и русских. Впрочем, я слышал, что и Гитлер иезуитски использовал это противоречие, сделав из выходцев с Украины, одной из российских провинций, подобие янычар – одной из задач которых были полицейские функции по отношению к чистокровным немцам. И теперь, когда эти ренегаты хотели ворваться на «Лейпциг», чтобы, без всякого сомнения, склонить экипаж присоединиться к бунту – их не пустили! Помню, как рослый боцманмат посреди трапа размахивал багром перед напирающей толпой, крича: «Хальт! Цурюк! Ферботен!», и как в воду летели тела. А затем, по команде офицеров, раскатали пожарные шланги, и в толпу ударили мощные струи воды, сбивающие с ног. А командир крейсера, подойдя ко мне, сказал, отдав честь:

– Герр Монтегю, прошу засвидетельствовать, что мой экипаж совершенно непричастен к этим беспорядкам. И будет очень жаль, если ваши соотечественники этого не поймут.

И показал на другую сторону бассейна. На «Свитшуфе» сыграли тревогу и уже разворачивали на нас орудийные башни. Если они начнут стрелять… для шестидюймовых снарядов с такой дистанции броня на бортах «Лейпцига» – что картон. Странно, но на ум мне в первую очередь пришло, что скажет мой братец – вот уже время и компанию нашел себе Айвор, даже для того, чтобы сдохнуть!

Немецкий сигнальщик по приказу герра Асмуса стал что-то передавать на «Свитшуф» – наверное, уверял в лояльности. И кажется, ему поверили, потому что никаких дальнейших враждебных действий от британских кораблей не последовало. Я снова взглянул на берег – там картина решающим образом изменилась. Немцы, которых русские не успели загнать к себе на борт, также мало того что не поддержали бунт украинских эсэсовцев, так еще и вступили с ними в ожесточенную драку. А русские солдаты спустили овчарок с поводков – интересно, как собаки различат, кого им рвать, этих или тех? И драка явно смещается от русского транспорта к нам, «наши» пленные одолевают, а из задних рядов бунтующей толпы уже многие разбегаются кто куда, к городским кварталам – не завидую обывателям, кто окажется на пути этих бандитов!

Фрегаттен-капитан Асмус отдает приказ, и с крейсера на берег выбрасывается десант матросов, вооруженных кто чем, в большинстве же просто ремнями с литыми пряжками – опасное оружие в драке. Этого удара во фланг и тыл украинцы не выдерживают. Через пару минут с полсотни тех, кто не успел убежать, стоят на коленях в окружении очень злых немцев, еще кого-то, визжащих и брыкающихся, русские тащат на свой корабль. А прочие исчезли неизвестно куда.

В завершение на причале появляются британские солдаты – два броневика и грузовики с пехотой. Увидев возбужденную толпу в немецких мундирах, сразу разворачиваются в цепь и начинают стрелять. Немцы как по команде падают наземь рядом с украинцами и телами тех, кому не повезло еще раньше. Русские пытаются прояснить ситуацию, наконец это им удается, стрельба стихает. Англичане с осторожностью приближаются, готовые к бою. Русские очень злы: у них убит один офицер и ранены двое рядовых, британскими пулями. Чтобы как-то компенсировать, английский майор приказывает «помочь союзникам догрузить это стадо». После оказывается, что воспользовавшись случаем, русские загнали к себе в трюмы едва не половину экипажа «Лейпцига», причем немецкие моряки не возражали, так спешили попасть домой.

Я снимаю всё – для истории. Свидетельствую, что тогда события не встретили ни малейшего осуждения британской стороны, считавшей, что русские, подавляя бунт, были полностью в своем праве. Версия о «зверях из НКВД», по кровожадности устроивших расправу над беззащитными пленными прямо на месте, не дожидаясь прибытия в ужасный «гулаг», появилась много позже, причем поначалу даже не в британских, а в датских газетах.

Выясняется, что часть украинцев захватила эсминец Z-39, охраняемый лишь десятком немцев на борту и парой британских солдат у трапа. А часть забаррикадировалась в складах – причем некоторые, как и на эсминце, вооружены тем, что отняли у конвоя. И наконец, самым резвым удалось рассеяться по Копенгагену, к ужасу жителей и головной боли британских оккупационных властей.

И снова контр-адмирал Большаков Андрей Витальевич.

Копенгаген, 19 мая 1944 г.

Рябцева убили. Капитан-лейтенант, в Ленинграде блокаду пережил, затем Таллин, десант на Саарема, Борнхольм – и вот, так глупо, уже после Победы! Ну, суки английские, припомню я вам и это после! Что мне с ваших извинений? У него мать и сестра где-то на Урале, в эвакуации – вы им тоже ваше «сорри» скажете? Но сейчас, британская сволочь, придется делать вид, что ваши извинения приняты. А счет вам предъявлю потом!

Пользуясь случаем, погрузил на «Арктурус» кроме своих «законных» немцев еще штук двести оказавшихся на причале немецких морячков. И плевать на мнение британцев – это с их традициями вербовки на флот? Если выкатят предъяву, отвечу – вы мне сколько-то голов, в договоре прописанных, обещали? Так поймайте и верните сбежавших – тогда этих отпущу. Но никаких возражений не последовало.

Галицаев, не успевших удрать, насчитали едва три сотни. Еще около ста дохлых валяются. А остальные где? Целая орава на эсминец набилась, ну и куда же вы собрались плыть, идиоты? Топлива нет, обученной команды тоже – даже если вы тех фрицев, что на борту были, не поубивали, и всех поставите к механизмам, десятка самых крутых спецов не хватит, чтобы куда-то корабль довести. И англичане зрителями не останутся. Эсминец, конечно, побьют, когда штурмовать будут – ну так мне-то что, собственность не моя, не советская! Так же, как и сараи, где еще какое-то количество бандер засело – не успели в город, когда британцы появились. Все же порт – по-нашему как промзона, и железная дорога отгораживает. А англичане, надо отдать им должное, явились довольно быстро.

В Копенгагене у них были 1-й батальон Йоркширских йоменов (чуть не сказал «терьеров»), 3-й отдельный батальон гвардейских гренадер (та же мотопехота, но в отличие от названных ранее, на БТР, а не на грузовиках), и главная ударная сила, 1-й Глостерский королевский гусарский полк (не то, что вы подумали – не всадники на коняшках, а восемь десятков танков «кромвель», так себе машина, примерно равен Т-34-76). Все перечисленное и прибыло – грузовики и бронетранспортеры с солдатами и рота танков. Британцы к настоящему бою готовились, развернувшись в боевой порядок. К захваченному бандеровцами эсминцу подступили, орут что-то. Сейчас штурмовать будут?

Не стали. Приехал сам глава военной администрации Британского Королевского флота в Дании, адмирал и лорд, Джон Годфри. Явился лично, чтобы оценить ситуацию и принять решение. Не тыловой – боевой адмирал, в послужном списке командование «Кентом» и «Рипалзом», совсем недавно с Индийского океана вернулся. Где был уже не на мостике, а по разведывательной части – и сейчас наверняка в 39-ю комнату Адмиралтейства[12 - Штаб британской военно-морской разведки.] вхож. Я ему уже имел честь быть представленным, еще в Штутгарте, сэр Годфри там в составе английской делегации был.

Сначала он, как положено, выразил мне соболезнование по поводу гибели моего адъютанта. Затем приказал привести к нему нескольких пойманных упашников. По-английски никто из них не говорил, но по-немецки понимали, переводчик нашелся.

– Идите и скажите своим. Я, лорд Годфри, адмирал Британского флота, даю слово чести, что всем сдавшимся будет английский плен. С признанием статуса полноправных военнопленных, охраняемых Гаагской конвенцией. В противном же случае завтра здесь будет русская морская пехота, которая поступит с вами так, как сочтет нужным. Мое милосердное предложение остается в силе в течение двух часов, затем мои солдаты лишь блокируют территорию и ждут русских.