Сопричастность. И наестся саранча
Он все еще страшился тех моментов, когда в дверь входил очередной сотрудник с кипой каких-то бумаг, но постепенно стал привыкать и к этому, равнодушно взирая на толстые пачки документов как на неизбежное условие получения необходимых благ. Судя по увеличившемуся количеству таких визитов, банк рос, а вместе с ним росла и его ответственность. Временами очередной приступ депрессии все же выводил его из равновесия, и тогда его переживания выливались в драматичные сцены скандалов с участием Галины и Алика. Появление последнего всегда знаменовало собой окончание нового сюжета нудной, заигранной до дыр пьесы. Для Александра регулярные спектакли в итоге обернулись двукратным увеличением содержимого пресловутого ежемесячного конверта, появлением новой (вернее, чуть менее старой, чем была предыдущая) подержанной иномарки неизменного черного цвета и немецкого происхождения, а также приемом на работу симпатичной секретарши Любы.
Все эти подачки стали своеобразным ритуальным жертвоприношением на фиктивный президентский алтарь. За те же годы и брат, и сестра новых секретарей не завели, но, помимо действительно новых машин, обзавелись несколькими квартирами, скромными, но просторными домами и, как подозревал Александр, каждый месяц выдавали себе гораздо более солидные «конверты» с вознаграждением за непосильные труды. Но главная проблема для президента таилась в другом. Он абсолютно не ощущал радости от получения этих денег, перестал чувствовать воодушевление от нового и довольно доходного места работы. Умом он понимал, что ему, несомненно, улыбнулась удача, столь редкая в суровых реалиях рыночной экономики, которая в те времена разливалась по стране бурными потоками преобразований, уже смывшими с поверхности казавшихся непотопляемыми гигантов из прошлой жизни, среди которых оказался и его вынужденно ушедший на пенсию отец. Но в глубине души у него все больше копилось недовольство и раздражение от успеха этих безродных выскочек, которые использовали его ум и знания в роли подсадного зиц-председателя.
Людей почему-то принято делить на разные категории в зависимости от их пристрастий, особенностей, талантов, привычек и прочих интересующих исследователей характеристик. Новоявленный банкир был из числа тех, кого причисляют к счастливой когорте баловней судьбы.
Александр, как и многие послушные дети из благополучных семей, с детства был убежден, что не может позволить себе опозориться и ударить в грязь лицом, чтобы не подвести родителей. Именно поэтому он усердно учился, вернее упорно шел к результату – звездочки в тетрадке в первом классе, пятерки в четверти в третьем, отчетный концерт в музыкальной школе, аттестат с отличием, экзамены в вузе, дипломы… Он двигался в стремительном потоке времени, заранее зная цель, добравшись до которой, например, в школьные годы, можно было немного передохнуть на каникулах, чтобы вскоре вновь броситься в бурную реку борьбы за следующий результат. Он настолько к этому привык, что именно цель, а не сам процесс ее достижения, даже если он должен был быть приятным, стали казаться ему единственным, что имеет значение. Эта уверенность наполнила его личность и стала восприниматься как должное во всех сферах жизни – от личной до общественной. И если в первом случае результатом стал его статус вечного холостяка, то, что касается работы, потеряв ориентиры в виде четвертей, полугодий, сессий и дипломов, Александр позволил себе расслабиться настолько, что в какой-то момент в период обострившейся на фоне нескольких бутылок виски рефлексии признался, что не видит смысла в своем существовании. Возможно, виной тому были родительские ошибки в воспитании, быть может, их неудачные гены или вообще какие-нибудь физиологические особенности развития левого или правого полушарий – он не знал, кого бы еще можно было обвинить в своих бедах. Но все же как никогда четко осознал: люди, умеющие наслаждаться процессом, не заморачиваясь исключительно на скором достижении искомого результата, возможно, бывают менее эффективны и ответственны, но определенно гораздо более счастливы, чем те, кому для понимания, что они вообще еще живы, нужно постоянно достигать какой-то промежуточной цели. Как ни грустно это было признавать, Александр принадлежал к группе последних. В конце концов, все мы так или иначе стремимся к одной заранее известной финальной цели, и проскочить к ней быстрее других, не замечая за этой гонкой собственно самой жизни, – довольно сомнительный успех.
Но изменить себя на заре пятого десятка лет даже после столь ясного осознания проблемы было уже практически невозможно. Новая должность и новая работа на время облегчили ему процесс принятия себя и своей роли в сложившихся обстоятельствах, но, за неимением реальных обязательств, а как следствие, и задач, которым его внутренний календарь всю жизнь стремился назначить сроки исполнения, сделали единственной осязаемой целью ожидание регулярных выплат в пресловутых конвертах. Даже он понимал, что гордиться подписанием сотни документов и считать это своим ежедневным достижением по меньшей мере глупо. Однако смирился со своей участью.
Александр Евгеньевич приехал на работу, где с момента появления Любы у него, помимо повседневных обыденных ритуалов и необременительных обязанностей руководителя, появилась еще одна приятная забота. Дверь распахнули без стука.
– Привет, как спалось? – подобная фамильярность в обращении обычной секретарши была не просто вызывающей, а демонстративной.
– Доброе утро, Люба, – Александр, как единственный присутствующий в кабинете, прекрасно понимал, что эта показуха была рассчитана исключительно на него. От него ждали ответной реакции.
Белая блузка, черная узкая юбка, туфли – стандартный, но притягательный набор.
– Запри, пожалуйста, дверь. – И реакция последовала без промедления.
Александр Евгеньевич при всей своей внешней физиологической суровости, наводившей благоговейный трепет на рядовых сотрудников, за стеклами очков прятал инфантильность настолько вопиющих размеров, насколько этот парадоксальный диссонанс могло вместить его грузное тело. Он еще в юности частенько рефлексировал на тему собственной неуверенности в общении с другими людьми, если те не находились в заведомо подневольном или угнетенном положении. И особенно если эти люди были женского пола и выглядели привлекательно для безусого отпрыска статусной семьи. Тогда, стремясь в первую очередь успокоиться, Александр снова пришел к выводу, что причина может скрываться в некой физиологической особенности его организма. Конечно, он подразумевал не мнимую природную склонность к полноте, которая отталкивала брезгливых подруг, а некую психологическую наследственность. Помимо его воли, она еще до рождения нанесла причудливые увечья коммуникативным способностям Саши. Поэтому без вспомогательных методов обретения необходимой уверенности ему не обойтись. Ну и пусть, решил будущий президент банка. Ведь нуждается глухой от рождения в специальном слуховом аппарате, хромой – в костыле, да что там далеко ходить, когда и он сам, чтобы компенсировать испорченное любовью к чтению слабое зрение, вынужден надевать очки. Так же и отсутствие врожденной уверенности в собственных силах, рассуждал юный Саша, отнюдь не порок, а досадное недоразумение, которое легко устраняется подсобными средствами. Например, в прошлой социалистической эпохе для обретения веса (конечно, не физического, которого у него всегда было хоть отбавляй и который, напротив, мешал обретению уверенности) ему хватало связей и статуса родителя. И Александр не видел в этом факте абсолютно ничего постыдного. Кому-то повезло, и он обладал вожделенным качеством от природы, например, как те наглые областные мальчишки, которые, несмотря на робкие протесты Саши, вытеснили его из очереди на новые аттракционы в Парке Горького. Ни денег, ни статуса, ни даже приличной модной одежды у них не было, но подруга, которую он с таким трудом заманил на свидание, смотрела на возмутительное поведение хулиганов с восторгом. Посрамленный Александр понимал, что их вызывающей решительностью он не обладает, и гордо ретировался из парка, чтобы через неделю вернуться подготовленным. После звонка отца знакомому секретарю Фрунзенского райкома его провели по всем аттракционам, как почетного гостя. Правда, уже в одиночестве – позабытая ныне подруга от повторного свидания отказалась и его триумфальное возвращение не наблюдала. Дура! Конечно, возможности отца были не единственным достоинством Саши. У него были и быстрый ум, и хорошая память, и приличное воспитание, но вот то, что называлось харизмой, увы, напрочь отсутствовало. Повзрослевший Александр ничуть не преуспел в развитии искомых способностей, которые навряд ли можно было прокачать как мышцы, которых он, справедливости ради, с годами тоже так и не приобрел. Зато теперь он четко понимал, что в новую эпоху прежний спасительный «костыль» был бесполезен. Ему нужны были деньги. И только деньги. Без них он хуже, чем инвалид, – он импотент! Но кто ж виноват? Точно не он. Что поделать – подвели его родители с их генами неуверенности и смешными, по нынешним меркам, накоплениями. Подобное объяснение неудач его вполне устраивало и успокаивало.
Только с появлением в его жизни сначала Внештранса, а потом и Любы, ситуация стала изменяться. Поэтому Александр, прекрасно понимая, что и как искала и нашла в нем бойкая секретарша, все же стеснялся объяснить ей некоторые детали реальной иерархии, существовавшей в управлении банком, а она, уже продумавшая в мелких деталях собственное паразитическое будущее в качестве первой леди солидной финансовой организации, упорно игнорировала то, что слышала от других сотрудников. Словом, они идеально подошли друг другу, как шестеренки замысловатого механизма часовой бомбы, которые однажды, наконец совпав в установленном кем-то порядке, приводят к тотальному разрушению иллюзии.
Галина Борисовна шла по коридору банка, который она по привычке называла нафталиновым термином «учреждение», в недобром расположении духа: Давид опять укатил куда-то со своими дружками и этой… фифой. Она прекрасно знала, как зовут «фифу», и, говоря по-честному, ничего действительно плохого или предосудительного ни в ее прошлом, ни в репутации ее семьи, ни даже во внешнем виде и привычках неброско одеваться и краситься не находила. Но природа брала свое. Неизвестно, что тому послужило причиной: то ли особенности воспитания, присущие культуре ее семьи, то ли сложные матримониальные отношения в ее собственной судьбе, но тем не менее любая женщина детородного возраста, особенно если она ненароком приближалась к Давиду или Алику, автоматически признавалась шалавой. Исключение делалось для дочерей нужных и влиятельных родителей, среди которых, увы, большинство, даже если бы очень захотели, не смогли бы стать пресловутыми шалавами по техническим, вернее, физиологическим причинам.
Галина не знала, из какой семьи была Люба, но точно была уверена, что эти родственные связи ей самой никогда не пригодятся. На ее беду, как бы странно это ни выглядело для всех, кроме Галины, у девушки были стройные ноги и высокая грудь. А вот мысли, роившиеся в ее в голове, увы, ни стройностью, ни высотой своих полетов не отличались.
Легкомысленно улыбаясь, она нечаянно натолкнулась на заместителя Александра, которая, несмотря на формальные статусы и должности, конечно, была настоящей, полноправной хозяйкой этих стен. Люба уже порядком разобралась в положении дел, но, как любая мечтающая о счастье женщина, упорно игнорировала новое знание, предпочитая безосновательно верить в восходящую звезду Александра.
– Здравствуйте, Галина Борисовна, – Люба уже почти пропорхнула мимо, но…
Галина исподлобья оглядела секретаршу так, чтобы не оставить и намека на возможность мирного окончания этой случайной встречи.
– Что это вы себе позволяете? Вы в учреждение пришли или в бордель?
– В каком … – Люба оторопела и не понимала, что случилось. Неужели кто-то видел, как они с Александром… нет, невозможно. – Вы о чем?!
– Что это за красная помада, блузка до пупка и где колготки?
– Лето на улице, – начала было оправдываться Люба, но вспомнила, кто она и, главное, под чьим началом работает. Во всех смыслах. – А почему это, собственно говоря, вас волнует? У моего руководителя претензий ко мне нет. Если уж вас что-то не устраивает в моем внешнем виде, то займитесь лучше своим.
Галина открыла рот от удивления, но не нашлась, что ответить, выдохнув после долгой паузы вслед уходящей девушке: «Хамка!» И затем уже почти закричала: «Алик!»
Алика, разумеется, в такую рань в офисе не было – он закончил очередную бурную ночь после концерта своей новой пассии уже с рассветом. Но едва он появился в банке в весьма потрепанном и сонном состоянии, как уже буквально через пять минут ему пришлось с головой окунуться в бушующий океан нешуточных страстей, о которых с раздражением вещала разъяренная сестра.
– Ты где шлялся? Опять у этой шалавы был!
– Ой, прекрати ради бога, – Алик привычно морщился и отстранялся от родственницы руками.
– Я требую, чтобы ты с ним разобрался. Я не позволю превращать наш офис в бордель. Что она себе позволяет?
– Я тебя умоляю, потише! Я не понял: разобраться с ним, а позволяет она?
Галина тут же в красках описала сцену, произошедшую утром, но, зная характер и замашки сестры, особого рвения в деле ее защиты от очередной «шалавы» Алик проявлять не спешил.
– Я поговорю с ним, успокойся.
Острая фаза противостояния постепенно прошла, зафиксировав между сторонами продолжительный статус-кво, который был больше похоже на состояние холодной войны. Изредка заходя в секретариат, Галина Борисовна демонстративно игнорировала угол, в котором располагался стол Любы. А если случалось, что в кабинете никого, кроме секретарши, не было, она без раздумий принималась копировать или отправлять факсы самостоятельно, чем невероятно веселила противницу, по наивности и молодости не понимавшую, что ее поражение лишь вопрос времени. Ехидные смешки, долетавшие до ушей Галины из ненавистного угла, лишь приближали неизбежную развязку, сценарий которой пока еще просто не созрел в ее голове. Она была слишком занята другими проблемами.
В городе стояла привычная для августа московская погода – жарко и душно, но солнца жители мегаполиса не видели уже несколько недель. Блуждавшие по небу серые тучи, как в плохой пьесе, создавали дополнительный апокалиптический антураж для происходившего в экономике.
Галина Борисовна уже неделю практически не спала. Выходные, когда она не знала, чем себя занять, и постоянно думала о делах, тянулись мучительно долго, и поэтому утра понедельника она ждала с нетерпением.
Поводов для ее волнений было множество: Давид совершенно игнорировал ее отчаянные попытки запоздалого воспитания, все больше проводя времени в компании Алика, который примерным характером никогда не отличался и тревожил их с матерью тем, что, несмотря на солидный, по их мнению, возраст, даже не собирался задумываться о семье и детях. И на фоне всего этого ей никак не удавалось найти успокоения на работе: привыкшая больше к канцелярской и переговорной работе с клиентами, Галина интуитивно понимала, что происходящее на рынках таит в себе опасность даже для их маленького и скрытого в коконе приватности банковского бизнеса. Два года назад они скрепя сердце решились на создание у себя загадочного подразделения под названием дилинг.
Галина никогда бы не стала играть в эти игры с «голубыми фишками», удаленными терминалами и прочей ерундой, о которых она имела весьма поверхностные теоретические представления, но разве можно отказать клиентам? Боссы крупных и средних государственных компаний бегали по всему рынку в поисках «своих людей», чтобы поучаствовать в занимательном аттракционе, который представляли из себя российские валютные и фондовые рынки того времени. Конечно, рассчитывать на многое с их возможностями по сравнению с основными участниками представления было сложно, но даже остатки с обглоданных костей в этом безумном вареве галопирующей доходности ГКО обещали долгое безбедное существование для всех сопричастных.
Немного посомневавшись, в очередной раз услышав твердое «нет» от главного бухгалтера, Галина Борисовна, уже чуть ли не в пику ей и наперекор собственным принципам, решилась:
– Надо искать людей. Танюша, займешься?
Танюша, безусловно, занялась, хотя и не слишком хорошо представляла себе, что именно надо делать и кого искать. Для нее такая неопределенность полученного указания была почти что нормой. Она давно привыкла, что все сумасбродные и неподготовленные проекты в любом случае попадут к ней. Ей повезло, что пару месяцев назад ей порекомендовали безобидную и исполнительную Катю Малинину, которая так же, как и сама Таня, была готова взяться за любое поручение и, как ни странно, очень часто умудрялась довести его до нужного результата, избежав при этом ошибок.
Собеседование с будущими дилерами и их начальником Галина проводила лично.
– У нас сплоченная команда. Мы давно на рынке и, поверьте, мы знаем, что вам нужно. Правда.
Галина Борисовна любила, чтобы собеседники верили ей, и очень часто прибегала к этой вербальной конструкции, особенно в тех случаях, когда, кроме как на веру, уповать было больше не на что. Именно поэтому к другим людям, которые обращались к ней с таким же посылом, она, мягко говоря, относилась настороженно.
Тем не менее дилинг, упрятанный в дальний закоридорный кабинет, больше походивший на кладовку, все же создали и на всякий случай закрыли кодовым замком, чтобы никто посторонний не смог проникнуть в таинство происходивших за закрытыми дверями спекуляций. И заодно, конечно, не мешал группе, состоявшей из двух дилеров, во главе с их начальником временами снимать стресс на рабочем месте посредством умеренных возлияний за удачные и не очень сделки.
Завсегдатаем комнатушки стал и Давид. Он живо интересовался графиками, терминалами, ценами, пипсами и, слабо отличая «голубые фишки» от привычных игровых, с азартом постигал азы рынка FOREX.
Но Галина была не против, тем более что невинные шалости ребенка отвлекали его от «шалав» и вроде как имели прямое отношение к будущей карьере. «Это же все-таки трейдинг, мама!» – ответил он на ее претензии и опасения, когда как-то перед Новым годом пришел просить денег, чтобы усреднить убыточную позицию по «кабелю»2.
– Какому еще кабелю?
– Мам, это пара фунт-доллар. Неважно.
«Я знаю, не вырос еще учить меня. Я, между прочим, на Нью-Йоркской фондовой бирже была», – пронеслось в голове у Галины Борисовны, которая тем не менее вслух произнесла совсем другое: «Запомни, это не хлеб. Этим на жизнь не заработаешь».
Давид отмахнулся.
Галина Борисовна смирилась с тем, что дилинг, а вернее, управление операций на валютном и фондовом рынках, стал неотъемлемой частью банковского бизнеса. Ее бизнеса. И все же каждый раз, когда кто-нибудь вспоминал об этой унылой комнатушке на задворках «учреждения», она не могла сдержать раздражения. И дело было не столько в скромных результатах деятельности ее обитателей и их огромных, по ее меркам, зарплатах, сколько в том, что она физически ощущала, что не обладает привычным полным контролем над этой «командой». Контролем не в традиционном понимании формального подчинения и субординации, а таким, который бы внушал подчиненным ощущение тотальной зависимости их карьеры и, пожалуй, жизни от того, сумеют ли они добиться ее благосклонности.
Она могла на них накричать, могла застращать ничего не значащими карами, но как убедить их в том, что без нее у них нет будущего, а значит, любая попытка обмана или несогласия обернется неминуемым крахом карьеры? Прежде всего, она не могла смириться с тем, что каждый из них прекрасно понимал, что ее знаний и опыта недостаточно, чтобы вникнуть в реальную суть разнообразных торговых манипуляций. А значит, у них не было и страха, который предостерег бы их от любой попытки выкинуть какой-нибудь сомнительный фортель. Они были «вещью в себе» и даже не пытались скрывать, что считают себя «белой костью» банка. Самостоятельность и инициативность в ту пору определенно были, в ее представлении, скорее пороками, чем добродетелями подчиненных.
Но ей волей-неволей все же приходилось мириться с излишней независимостью этой «команды». За два года работы дилинга многие клиенты не только активно участвовали в пирамиде ГКО, подбрасывая на корсчет банка пару-тройку миллиардов неденоминированных рублей, которые всего за пару дней приносили им десятки годовых неучтенного дохода, но и, рассказывая о щедрости и приватности получаемых услуг, привели на обслуживание с десяток своих знакомых и коллег. В этом нелегко было признаться, но ей нужен был дилинг, чтобы удерживать старых и привлекать новых клиентов.
И все же что-то упорно терзало ее при виде этой самодовольной дилерской рожи… Тревога в отношении непонятной машинки для зарабатывания денег не покидала ее ни на мгновенье. Она не могла поверить, что на российском рынке, где постоянно приходилось искать каких-то нужных людей, с кем-то знакомиться, что-то предлагать, на что-то соглашаться, можно вот так безнаказанно заработать, используя при этом только кнопки, графики и телефоны. Нет, интуиция ее никогда не подводила. Что-то еще будет, и ожидание неизвестного определенно не доставляло ей удовольствия.
Пока же все шло относительно хорошо. Бизнес расширялся. Кредитная организация вышла на «проектную мощность», как любили говорить во времена советской юности Галины бывшие начальники. Не совсем научный, но проверенный метод «сарафанного радио» стал залогом уверенности в завтрашнем дне.
И все же в мае 1998 года интуиция начала с новой силой беспощадно пробуждать в ее подсознании самые тревожные мысли: доходность государственных бумаг росла невероятными темпами, рубль безудержно падал, как и цена барреля нефти, намекая даже самому далекому от мира экономики и финансов человеку, что начинается финальный акт постановки, где главные участники, как всегда, останутся с барышами, а мелкие сошки, вроде специалистов их злосчастного дилинга, предстанут перед зрителями безвинными, но все-таки жертвами. Слушать жалкие хлопки разорившихся клиентов после того, как занавес окончательно опустится, она, разумеется, не хотела.
– Продавайте весь портфель, – Галина вернулась со встречи в кафе с одним чиновником, который явно не понимал, зачем она его позвала, и, чтобы скоротать время между рассказами о слухах и сплетнях, невзначай поделился с ней твердой уверенностью, что в ближайшие месяцы пирамида ГКО рухнет.
– Галина Борисовна, да это же убыток на несколько миллиардов. Не спешите, государство никуда не денется. Вы же не думаете, что целая страна, тем более такая, как наша, обанкротится? Это смешно. Никто этого не допустит, находясь в здравом уме.
– Я ничего не думаю, а знаю, что те, кому надо, не обанкротятся. В отличие от нас с вами. Мне знающие люди сказали, – ей в очередной раз помогал аргумент с полунамеком на некие всесильные источники в лице того самого скучавшего в кафе чиновника, который на самом деле ничего толком и не знал, но отчасти для придания большей значимости своей персоне, отчасти просто развлекаясь, сгустил краски и нагнал на забавную банкиршу ужаса. – Я вам все сказала. Свои бумаги все продайте, клиентам я скажу, что пока мы в прежние игры не играем. Пусть сами решают.
– Как скажете, но я считаю это преждевременным. Ставки растут, деньги у нас есть, почему бы не заработать? – Андрей Петрович, услышав про знающих людей, несколько насторожился и расстроился, так как даже небольшая маржа на этом безумном рынке приносила ему лично и его команде немалую неучтенную надбавку к зарплате.
– Вы не поняли! Это клиентские деньги, а не ваши и даже не мои. Мне за них потом отвечать. Свободны.
Однако одно обстоятельство все же несколько успокаивало руководителя дилинга. Весь процесс операций, вплоть до их отражения по балансу, вели его люди. Та самая команда, которую он привел вместе с собой и с которой выстроил всю систему торговли и учета от фронт-офиса до бэк-офиса.
Именно поэтому к августу 1998 года, когда после очередного заявления президента, обещавшего скорее погибнуть под колесами поезда, чем допустить повышения цен, стало ясно, что банкротству страны все же быть, Андрей Петрович заволновался. Полученное им заблаговременно предусмотрительное поручение от вице-президента собственной организации он по факту проигнорировал.
Свято веря в возможность выйти сухим из воды и заработать на общей панике неплохие деньги для своей команды, Андрей Петрович свернул лишь часть операций с ГКО, доходность которых подскочила до 150% годовых. На оставшуюся часть позиций у него были свои далеко идущие личные планы, на которых события августа поставили жирный крест.
– Илья Борисович, здравствуйте, дорогой! – Галина включила подобострастный режим наивной и далекой от мира финансов клуши. Это означало, что проблема, скорее всего, действительно серьезная. – Как у вас дела? Держитесь?