Голова человека со сломанным носом. Свитки «О прозрении Красоты». Из авторской серии «Будда Рильке»

Красота устрашает лишь для ослепленное «Я», которое воспринимает мир разделенным на «этот» свет и «другой», ангельский мир и людской. Ужас поедает прельщённое сердце, позабывшее о своей неделимой природе.

А потому на подобный вопрос, адресованный Поэту одним из его переводчиков – вопрос о том, как следует понимать его «Элегии», – Рильке отвечает: «Утверждение жизни и смерти в «Элегиях» становится

единством»

Стараясь разъяснить смысл сказанного, Поэт пишет о существовании целостностного, безраздельного бытия – «истинной жизни», которая «простирается на обе области», и что «в этом самом большом и „открытом“ мире», в этом «двойном царстве» («Doppelbereich»)[12 - Хотелось бы обратить внимание читателя на важную терминологическую тонкость: Рильке имеет в виду царство двойное, но не двойственное.]:

«…нет ни этого, ни того света, но лишь одно огромное единство, в котором пребывают стоящие над нами существа – „ангелы“».

В качестве подспорья в понимании «Элегий» Рильке настоятельно рекомендует обратиться к его «Сонетам к Орфею» – циклу, который наряду с «Элегиями», по праву причислен к числу выдающихся лирических откровений ХХ-го века. Как отмечает сам поэт, этот цикл – «того же происхождения, что и „Элегии“», и «наполнен тем же содержанием».

И если вопль отверженного лирического героя, который мы слышим в начале Первой дуинской элегии, раздаётся из той пропасти, что разверзлась внутри утратившего свою целостность человеческого «Я», то в царстве недвойственного Ума, торжественно воспеваемом и утверждаемом в «Сонетах», человеческий голос, следуя за лирой Бога-Певца, становится воистину «ангельским» и сливается с хорами вечности, как об этом с особо выразительной силой нам возвещает Девятый сонет:

IX

«Тот лишь, кто в царстве теней
Лиру подъемлет,
Славить достоин на ней
Небо и землю.

Тот лишь, кто маковый сок
Мёртвых пригубит,
Шорох тишайших высот
Не позабудет.

Свет, отражённый прудом,
Призрачно брезжит, —
Взор отвори!

Только в мире двойном
Зовы так нежны,
Голос велик.»

• Суть высшего «плода»

Когда мы рассуждаем о Красоте, мы неизбежно наделяем Её множеством субъективных оценок. Это связано в первую очередь с тем, что мы взираем на Красоту с разных уровней нашего восприятия. Тот, кто обладает высшей степенью прозрения, способен распознать Красоту как Пустоту или Истину, у кого сила видения меньше, тот узнаёт Красоту как совершенную радость, а существа с обыденным зрением видят Красоту воплощений. Но, по сути, независимо от наших способностей Красота неделима и целостна, а через Неё и всё сущее – непротиворечиво и не знает преград. И хотя всем нам дано от рождения великое счастье – ощутить это Единство Красоты, немногие в состоянии осознать природу этого чувства, и тем более его выразить[13 - Здесь следует помнить, что в чаньском понимании Красота осознаётся… неосознанно.]. Чаньский Мастер назвал бы это интуитивное чувство родником, из которого проистекает недвойственный Ум, семенем, из которого раскрывается цветок совершенной буддовости. Поэт напомнил бы нам о вещах, которые возникли задолго до нас, и которые, стоит их только призвать в нашу жизнь, превращается в источник ошеломляющей по силе Красоты. Той Красоты, что освящает весь мир для подлинного Искусства.

А потому, если хотя бы на секунду предположить, как само собой разумеющееся, что и для западного Художника-Творца, и для восточного Мудреца Не-деяния, Красота – это и есть причина и следствие, альфа и омега, высший «плод» их Искусства, совсем неудивительно, когда в унисон для нашего слуха зазвучат их слова:

«Кто-то все еще верит что Искусство может изобразить Красоту, у которой есть противоположность. <…> Искусство это страсть в целом. Его результат: беспристрастность и равное участие всего».

– это говорит Поэт. А чаньский Мудрец ему отвечает:

«В действительности суть высшего плода абсолютно равностна и недвойственна».

Эти строки наверняка вызовут у читателя редоумение: «Получается, что если высший плод – Красота, то Она всё-таки… тварна?». Чтобы развеять подобные сомнения, послушаем мастера То Иди:

«Красота достигается не-достижением. Высший плод „созревает“ спонтанно».

Хакуин Экаку. Автопортрет.

*

В продолжение этого увлекательного и нередко крайне неожиданного диалога о Красоте, на страницах предлагаемой читателю книги, а именно в пяти её главах, напоминающих «пять драгоценных свитков из лотоса», заговорят великие Художники жизни, которые хотя и принадлежали разным культурам и эпохам, без сомнения, познали Единство Красоты: Поэт-модернист австрийского происхождения Райнер Мария Рильке, творческий расцвет которого пришёлся на начало XX-го века, и безымянный Патриарх школы Чань, в котором читатель с первых же строк узнает черты легендарных Мастеров Не-деяния Хуэй Нэна и Линь Цзы, распространявших, как известно, свои ошеломляющие по духовному накалу проповеди в золотую эпоху династии Тан. И хотя встреча наших героев, конечно же, вымышлена, автор надеется, что сила их слов и глубина их прозрений от этого не ослабнет.

Завершить вступительную часть к «Диалогам» автору хотелось бы напутственным словом Мастера То Иди:

«Когда встречаются два подлинных человека Пути, два Художника жизни – Патриарх и Поэт, которые черпают своё вдохновение из родниковых глубин неумопостигаемой целостности – свершается чудо. Растворяясь друг в друге сполна, так что неведомо им, кто из них холст, а кто кисть, нераскрытыми проходят они сквозь пальцы друг друга, порождая при этом полотно восхитительной Красоты, той Красоты, что ниспосылается свыше – с изобилием красок, отзвуков, смыслов. Так две волны, сливаясь на миг, достигают невообразимого взлёта, – с искрящейся пеной и брызгами, – а после, согласуясь с изначальной природой своей, расходятся дальше, чтобы сохранить свою чистоту и остаться нетронутыми в их взаимном творении.»