Охотник на вундерваффе

Именно так – «Блондинка» с большой буквы. По крайней мере я ее для себя когда-то давно определил именно так. Природу этого странного явления я объяснить не могу, поскольку я не знаю, кто она, что она и зачем она. Если пытаться объяснить себе хоть не-много логически природу этих ее появлений, можно вполне себе сойти с ума, потому что, как ни крути, получается какой-то бред. То есть, возможно, это такой мой глубоко личный специфический «глюк», уж и не знаю…

А если обратиться к фактам, то получается, что примерно с 1991 года, то есть с довольно сопливого возраста (я тогда еще школу заканчивал), я начал периодически обнаруживать возле себя некую персону женского пола. Может, такие появления были и раньше, только я о них почему-то не помню.

В целом же все происходило и происходит стандартно. Я стою на улице (в помещениях Блондинка никогда не возникала) и в какой-то момент неожиданно утыкаюсь взглядом в некую женщину, которая всегда стоит на расстоянии не более десяти метров и внимательно смотрит на меня, ничего не говоря при этом. И максимальное время этого «сеанса гипноза» – двадцать три минуты, засекал ради интереса.

Говоря о приметах Блондинки, можно сказать, что на вид ей лет тридцать «плюс-минус три-четыре», рост небольшой, тип физиономии европеоидный, черты лица правильные, где-то даже симпатичная дамочка, но сказать, что красавица, не могу. Волосы у нее светлые, по-моему, крашеные. Самое же интересное, что хотя пострижена, причесана и одета она каждый раз по-разному (правда, обувь более-менее стандартная, почти всегда каблуки носит), за без малого три десятка прошедших лет она совершенно не изменилась и, что самое главное, не постарела. Интересно, откуда она, вот такая вот, сваливается на мою голову, с того света или из какого-нибудь параллельного измерения, где время течет иначе, чем у нас? Или она вообще киборг в женском обличье? В этом случае невольно вспоминается вселенная «Терминатора», где самые опасные боевые механизмы маскировались как раз под слабый пол, и тут уже возникает невольный страх перед этой самой Блондинкой. Хотя на робота она не похожа. Манеры и мимика у нее вполне себе живые, хотя рожи она, конечно, не корчит…

В общем, каждый раз она возникает словно из ниоткуда и какое-то время внимательно разглядывает меня своими серо-зелеными глазами, ничего не говоря и не пытаясь подойти вплотную.

В самом начале, когда я был куда моложе и глупее, мне как-то казалось, что это просто совпадения. Но потом, когда начал задумываться и сопоставлять, я понял, что женщины с такими приметами, да еще и категорически не меняющейся с годами, не может быть ни среди моих родственников, ни среди знакомых, ни, если задуматься, среди обычных людей вообще. А уж ее переодевания и изменения прически в соответствии с сезоном и текущей модой вообще объяснению не поддаются. Куда логичнее выглядело бы, если бы она не изменялась бы целиком, но, увы. Хотя она же все-таки женщина, а они без периодического переодевания не могут, и ничего тут не поделаешь…

По работе или там, где живу, я даже случайно с подобными персонами тоже не сталкивался, да и не было у Блондинки какого-то конкретного «места привязки», поскольку являлась она мне в самых разных местах.

Тогда спрашивается: откуда она и зачем? Что ей вообще от меня надо? Ответить на это я сам себе до сих пор не могу, сколько ни пытался.

Однако со временем все-таки выявились некоторые странные закономерности. Блондинка появляется не реже двух раз в год, при этом зимой она рядом со мной, похоже, не возникала никогда. Хотя в холодное время года рассмотреть лицо человека, особенно если он сильно тепло одет, всегда сложнее и, возможно, это просто моя невнимательность. Зимой, стоя где-нибудь на остановке, как-то не тянет крутить головой и всматриваться в лица окружающих. Далее: Блондинка возникает только в Краснобельске, хотя и в различных районах города и его окрестностях. Это я понял со временем, поскольку во время моих, не особо частых и не особо долгих, отлучек за пределы родного города она рядом со мной в других городах и весях не обнаруживалась ни разу. И при этом куда чаще она появляется, если в моей жизни или вокруг, глобально, например в масштабе всей нашей страны, начинает что-то происходить, особенно нехорошее. О некоторых других возможных причинах ее появлений (а они, как оказалось, были), я в тот момент вообще не подумал, поленившись сложить два и два. Как оказалось – очень зря.

Так, по моим наблюдениям, особенно часто я наблюдал Блондинку с 1991 по 1995-й, в 1999–2000-м и после 2012-го. И уж какая тут может быть закономерность – даже не знаю. Кого может интересовать сугубо провинциальный, хоть и известный «узкому кругу ограниченных людей» в столицах и даже за бугром историк и журналист с доходами ниже среднего и не слишком устроенной личной жизнью?

Может, я российский аналог Джона Коннора и в какой-то момент, когда наступит третья мировая война, я вдруг стану «верховным вождем», на том простом основании, что меня зовут Джон Коннор, возглавлю и поведу человечество куда-то? Кстати, а куда поведу-то? Стоит ли при таком раскладе вообще сражаться с роботами за радиоактивные руины безнадежно погибшего мира? Кому это станет нужно, да и будет ли кому сражаться? Кстати, никто почему-то не обращает внимания на то, что у создателей вселенной «Терминатора» всякая логика отсутствовала с самого начала. Допустим, этот самый, контролировавший все системы вооружения США суперкомпьютер (ну, или целая сеть компьютеров) «Скайнет» осознал себя разумным (то есть у него таки прорезался пресловутый «искусственный интеллект»), после чего вместо того, чтобы считать наиболее выгодные варианты возможной войны с русскими или китайцами, взял да и долбанул со всей дури по всему человечеству сразу, начав с самих американцев (вроде бы он осерчал после попытки его отключить?), а потом принялся еще и методично зачищать тех, кого не добил ядерной войной и ядерной же зимой, да еще и создавая для этого самодостаточные, самовоспроизводящиеся, да еще и почти разумные системы вооружения. И, допустим, замочат Терминаторы всех людей на планете, начиная с Сары и Джона Коннора и кончая распоследним, дефективным грудным младенцем откуда-нибудь из Центральной Африки, – и что дальше-то? Планета остается без людей, а «Скайнет», выполнив боевую задачу, переходит в спящий режим ожидания? Не иначе как в расчете на появление новых угроз и противников в лице пришельцев из космоса или, к примеру, постепенно обретших разум дельфинов, поскольку на истребление обитателей морских глубин означенный «Скайнет» изначально вроде бы не был заточен? Ведь победа над кем-то всегда совершается как раз ради того, чтобы делать что-то, хоть немного позитивное, потом, после нее. А в случае «Скайнета» это получается просто война ради войны, вообще без какой-либо четкой цели, то есть выходит, что машинный разум интересует не конечный результат, а сам процесс… Хотя, с другой стороны, а чего можно ждать от сбрендившего суперкомпа? Нет, все-таки лучше о таких вещах вообще не думать, поскольку это уж точно клиническая шизуха, тем более что мессия планетарного масштаба из меня как из промокашки балерина…

Конечно, когда количество нежданных встреч с Блондинкой постепенно перевалило за несколько десятков, я начал понимать, что это все явно неспроста. Тем более за мной можно было спокойно наблюдать, не обнаруживая себя, умный человек именно так бы и сделал. А вот Блондинка, наоборот, слишком явно и упорно демонстрирует свое присутствие. Интересно – зачем? Чтобы когда-нибудь потом я в случае чего не испугался и не начал делать глупости при встрече с ней? Но что это в таком случае должна быть за встреча? Предполагать-то в этом случае можно все что угодно, но стоит ли лишний раз ломать извилины? Ведь ясно только одно – ей явно что-то от меня надо. И если не надо сейчас, значит, понадобится когда-нибудь потом. И она, как та мина, ждет своего часа…

Не скрою, я много раз пытался подойти к ней, но ровно в тот момент, когда я начинал двигаться в ее сторону, время словно замедлялось – странная женщина делала пару шагов в сторону, а потом словно исчезала, как будто ее и вовсе не было.

Несколько раз Блондинка появлялась в моменты, когда я стоял на улице вместе с приятелем или приятелями. И потом я спрашивал чисто для очистки совести – видели ли они что-нибудь? И, что самое интересное, приятели говорили, что вроде бы да, кто-то в том месте, на которое я указывал, стоял, и даже соглашались, что это была женщина. Но вот подробно очевидцы ни разу не смогли ее разглядеть. То есть ничего конкретного, кроме подтверждения самого факта ее присутствия. Это-то меня и настораживало больше всего. Ладно бы, если бы Блондинку видел я один, но раз ее видели и другие – значит, это точно не бред и не глюк, а нечто материальное. Правда, тот факт, что рассмотреть ее мог я один, неприятно удивляло еще больше…

Хотя появления Блондинки никогда не оборачивались для меня ничем плохим, так что все это было более чем странно. Чего она меня рассматривает? Проверяет, жив я или помер? Так для этого не обязателен столь близкий визуальный контакт. Конечно, отчасти я все-таки был склонен списывать все это на расстроенную психику (а у кого она в нашей стране, особенно у тех, кто пережил 1990-е, не расстроена?), но идти с этим к врачам так и не собрался, еще признают психом на ровном месте. У них это запросто…

В общем, Блондинка не появлялась с прошлой осени и вот вдруг возникла на пустынной утренней остановке, в облике банковской служащей, бизнес-вумен или что-то ее типа этого – узкая юбка до колен, белая блузка, черные туфли на небольшом каблуке и с сумочкой через плечо. Интересно, откуда она могла выскочить в таком прикиде, в воскресенье, да еще и в восемь часов утра? Как обычно, она какое-то время стояла на остановке и смотрела в мою сторону. И при этом, что характерно, улыбалась, понимающе и, возможно, даже одобрительно. Это меня поразило больше всего, поскольку до этого, за все эти годы, я на ее лице ни разу ничего подобного не видел.

Впрочем, поразился этому я как-то лениво и даже не попытался двинуться в ее сторону, поскольку устал. Поэтому я просто дождался, когда подошел мой автобус. Затем залез в него и, уже садясь, видел, что Блондинка все так же стоит на остановке и улыбается. Далее я отвернулся от окна на секунду-другую, глянул – а ее уже нет. Растворилась. Мираж-дымок-видение… Блин, мало мне было проблем, так теперь еще всплыла и эта, старая, загадка, которая почему-то всегда возвращается, неотвратимо словно бумеранг, Будулай, джедай или домовенок….

Так или иначе это ее очередное появление в сочетании с улыбкой и вчерашним происшествием меня особо не обрадовало. Хотя, надо признать, и не насторожило.

В общем, когда я наконец вышел на своей остановке, меня практически умилил запущенный памятник товарищу Серго Орджоникидзе. Кстати, у нас в городе уже никто толком и не помнит, чья это статуя – стоит себе некий кавказец в сапогах и френче, но на Сталина не похож, и иди разбери, кто это, пока надпись на памятнике не прочитаешь. И даже тот факт, что чугунный Серго стоит прямо перед входом в бывший ДК своего имени (там давно уже никакой не Дворец культуры, здание передано местному мазутно-нефтегазовому универу под аудитории – своего рода примета времени), а наш район носит его имя, для большинства краснобельских пейзан решительно ничего не проясняет.

И опять родной город меня практически умилил, словно я в нем очень долго отсутствовал. Интересно, с чего это опять?

А между тем все было как всегда. Ранним воскресным утром машин и народа на улицах практически не было, только у моего дома навстречу попался чмошного вида парняга, который постоянно выгуливает в очень странное время (например, очень рано утром или на ночь глядя) своего очень красивого пса породы «аляскинский маламут» у нас на квартале.

Родители с пятницы торчали в огороде и скоро возвращаться не собирались, поскольку летом в нашей тамошней «берлоге» на относительно чистом воздухе иногда куда комфортнее, чем в городе. Тем более что комаров в начале лета хватает и там и здесь. Позвонив им, я понял, что моя задержка во Вторпятово их совсем не насторожила, поскольку я о такой возможности предупреждал. А раз так – рассказывать никаких подробностей я пока не стал, дежурно отрапортовав, что приехал и у меня все нормально, жив-здоров.

Моясь затем в ванной, я с удивлением обнаружил, что за эту ночь я несколько отощал (интересно, как это могло случиться?), слегка изменил прическу (этот факт как раз в глаза сильно не бросался, поскольку я всегда стригусь довольно коротко, но, посмотревшись в зеркало, я это для себя невольно отметил), а кроме того, узрел у себя несколько шрамов, которых не было раньше, – на левом плече и руке и справа, на бедре. Обдумывать это я не стал, поскольку, честно говоря, уже ничего не соображал. Помывшись, я переоделся, пожевал чего бог послал и немедленно завалился спать.

Соответственно, содержимое сумки и карманов моего нового комбинезона я разобрал только вечером, проснувшись через несколько часов. Заранее настраиваясь на любые сюрпризы. И они не замедлили воспоследовать.

Итак, в одном кармане гимнастерки обнаружились наградные документы на весь тот иконостас, что висел на моей груди. Сами ордена, медали и значки я сразу же отцепил от гимнастерки и сложил в ящик шкафа. Все орденские книжки были выписаны на некоего Потеряхина Андрея Васильевича, сержанта, а затем старшего сержанта.

В другом кармане вместо вполне ожидаемой красноармейской книжки обнаружилось удостоверение личности – слегка потрепанная красная книжечка. Открыв его, я испытал нечто вроде дежавю. Разумеется, на вклееной в удостоверение фотографии, обнаружилась моя несколько угрюмая физиономия. В гимнастерке с воротником-стойкой, погонами старшины и теми же самыми четырьмя правительственными наградами на груди. Что называется – влип по самое не могу. Интересно, как это могло получиться?

А вот фамилия, имя и отчество в удостоверении были не совсем мои – Потеряхин Андрей Васильевич, год рождения –1916-й. Имя и отчество совпадали с моими, а вот фамилия и тем более дата рождения были абсолютно левыми.

Обозначенное в удостоверении звание – старшина. Должность – «водитель-испытатель». Место службы – «Особая группа материально-технического обеспечения № 115 Третьего Спецтехотдела при ГАБТУ БТ и МВ КА». То есть насколько я понимаю в сокращениях времен Великой Отечественной – при Главном автобронетанковом управлении бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. Очень интересно, какой-то непростой старшина этот Потеряхин, то есть, надо полагать, я. Что еще можно было понять и почерпнуть из этого удостоверения личности? Да ровным счетом ничего. Только то, что выдан документ был 2 ноября 1944 года и подписан был неким «Зам. начальника управления кадров БТиМВ КА генерал-майором Г. Сазоновым». Еще там была подпись означенного генерал-майора и печать. И все. Ничего более.

В то же удостоверение были вложены аккуратно свернутая вчетверо бумага и фотография. Развернув бумагу с машинописным текстом, я не без удивления прочитал, что старшина Потеряхин А. В. в составе особой группы выполняет специальное задание в интересах высшего командования Красной Армии в полосе наступления 1-го Белорусского фронта. Всем командирам воинских частей предлагалось оказывать подателю сего всемерное содействие по первому его требованию. Бумага была выдана 12 апреля 1945 года, подписана начальником штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковником М. С. Малининым и украшена парой казенных печатей. Интересно, какие это специальные задания мог выполнять водитель-испытатель в полосе наступления 1-го Белорусского фронта в самом конце войны? В голове это как-то плохо укладывалось, и на ум не приходило ничего, кроме какого-нибудь осмотра и учета подбитой техники противника.

Фото оказалось не особо затертым поясным снимком на толстой унибромовской бумаге. С фотографии улыбались пять человек. В центре был симпатичный мужик с мужественным лицом в командирской фуражке и с новенькими погонами майора на гимнастерке с отложным воротником. На груди у мужика были ордена Красной Звезды и Боевого Красного Знамени. Справа от майора улыбалась круглолицая девушка вполне милого облика, в темном берете с пятиконечной звездой и узкими светлыми погонами с тремя звездочками, одним просветом и эмблемами танковых войск (надо полагать, старший техник-лейтенант) на новой гимнастерке с воротником-стойкой. На груди у девушки был орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».

А позади майора и старлейтши стояли три мужика, старательно пытавшиеся изобразить на своих лицах типичную фотографическую «улыбочку». Один, справа, – в комбинезоне с темными пятнами на рукавах и в пилотке. С небольшими пижонскими усиками, которые делали его слегка похожим на актера Бориса Бабочкина (того, который Чапаева играл в одноименном старом фильме). В центре стоял совсем молодой курносый парняга в низко надвинутом танкошлеме и ватнике, а вот справа просматривалась несомненно моя (или похожая на мою), несколько усталая, но старательно улыбающаяся рожа, в мятой пилотке со звездой и расстегнутом ватнике. Под ватником про-сматривалась гимнастерка с расстегнутым отложным воротником, но уже без петлиц. Позади данной «скульптурной группы» немного не в фокусе просматривалась шестигранная башня танка «Т-34–76», выпуска самое раннее 1942 года, с белой надписью «Уральский металлург» и крупно нарисованным номером «06», а также какие-то деревья с минимумом листвы. На обороте фото имелась сделанная аккуратным почерком (синими чернилами, явно перьевой ручкой, теперь так уже давно никто не пишет) надпись:

«Андрей! Помни Еблышкино!»

Плюс дата (по-видимому, съемки) 2.05.1943 г. и неразборчивая, замысловатая, подпись. Первые буквы «Ник…», то ли «Никитин», то ли «Никишин», а может быть, «Никифоров» или что-то типа того. Кроме этого, в левом набедренном кармане моего неожиданно обретенного этой ночью комбеза была сложенная карта. Карта оказалась крупномасштабной (чуть ли не трехверстной), советского производства, отпечатанной типографией при Управлении геодезии и картографии РККА в сентябре 1940 года. На карте был отображен кусок территории Германии, как я понял после некоторых размышлений и сопоставлений с имеющимися у меня географическими атласами, где-то в районе бывшей границы между ГДР и ФРГ. Местность между Цербстом и Магдебургом, с рекой Эльбой и несколькими дорогами и мелкими городишками. На карте имелось несколько торопливых карандашных отметок. Так, город, обозначенный как Нордлингбург, был зачем-то обведен красным карандашом. Чуть в стороне от него стояло два крестика, подписанные как «замок» и «аэродром». Восточнее этих отметок был нанесен карандашный пунктир с надписью «линия бс на 1 мая».

Ну и что это все, спрашивается, значит? Что за фигня? Ладно, допустим, теперь я знаю, что в те давние-давние годы существовал очень похожий на меня внешне некий старшина-танкист по фамилии Потеряхин, кавалер четырех правительственных наград, который воевал на советско-германском фронте (в том числе, надо полагать, и под каким-то Еблышкином, про которое он должен был зачем-то помнить) как минимум с мая 1943 года и, судя по всему, практически до самого конца войны. И что мне дает осознание данного явного факта? Как говорится, ни жарко ни холодно. И хотя вещи, документы, награды и оружие этого самого Потеряхина прошлой ночью каким-то образом оказались у меня, прямо отождествлять себя с этим странным старшиной мне в первый момент даже и не пришло в голову, но уже буквально через несколько минут в моих мозгах что-то, как выражаются нынешние тинейджеры, «тыркнуло».

И я вдруг сказал себе – стоп! Потеряхин. Старшина. Хоть убей, но это что-то знакомое. Где-то я эту фамилию и это звание именно в таком сочетании уже слышал, причем неоднократно.

После этого я практически инстинктивно полез в нижнее отделение одного из своих книжных шкафов, где по давней привычке храню всевозможные бумажные записи и материалы, которые считаю достойными внимания, но пока еще никак не использовал в своей работе, ни журналистской, ни исторической. Это у меня бывает по разным причинам – либо руки не доходят, либо оказывается, что кто-то где-то про это уже писал, либо собранного материала явно недостаточно для написание мало-мальски внятной статьи.

И, немного порывшись в своем архиве, я наконец нашел то, что искал (все-таки профессиональная память великая вещь!), и вспомнил наконец, чем именно словосочетание «старшина Потеряхин» было мне знакомо.

В стандартном прозрачном файле лежала толстая и очень старая общая тетрадь в потрескавшейся от времени буро-коричневой клеенчатой обложке, с сильно пожелтевшими страницами. На тетради даже сохранились наклейки с архивными номерами единиц хранения. Кроме нее, в файле лежало несколько относительно свежих листов бумаги с печатным и рукописным текстом.

А история этой тетради была такая. Уже довольно давно (теперь даже кажется, что это вообще было не со мной, и в другой жизни), а точнее – осенью 2002-го, меня как-то занесло в Москву. Там на одной ну очень узкоспециальной тусовке как раз презентовали только что вышедшую книжку о недавней войне на Балканах, где я выступал одним из соавторов. Книга эта вышла микроскопическим тиражом и прошла, в общем, незамеченной. К тому же я на фоне двух других авторов был еще молод и особо не авторитетен, так что все лавры и интервью достались этим солидным москвичам, Павлуцкому и Бергштейну (кстати, на данный момент оба они уже умерли, хотя, по идее, мужики были совсем не старые), которые сверх всякой меры насовали в книгу своих довольно дурацких выводов и гипотез, смысл которых сводился к нехитрому тезису о том, что каждый, кто будет сопротивляться объединенным усилиям НАТО по насильственному установлению всеобщей «демократии», непременно получит по рогам и будет прозябать в ничтожестве, примерно как сербы. Хотя, тогда по-другому писать было еще не принято, ибо считалось, что добрый и демократический Запад нас завоюет буквально вот-вот или мы сами «дозреем» и упадем им прямо в руки, как осеннее яблочко с ветки. Ну а мне спасибо, что хоть какие-то деньги потом выплатили.

Ну да и не в книге дело – как раз там я, было дело, в очередной раз пересекся с еще одним своим столичным знакомцем и коллегой по ремеслу Димой Пчелиным. Как и многие московские историки, Дима тогда не бедствовал, ибо какой-то солидный заграничный «гуманитарный фонд» подрядил его в числе прочих на сочинение «правдивой версии истории Великой Отечественной войны». Учитывая, что фонд был довольно мутный, немецко-нидерландско-американский и больше интересовавшийся не какой-то там отечественной военной историей прошедших времен, а, как у них там водится, «гонениями на свободомыслие, оппозицию и геев» в современной России, мне лично такая задача представлялась абсолютно неподъемной. Но валюту в виде грантов и прочих выплат этот фонд выдавал исправно, и Дима в те годы был вполне себе «в шоколаде» и жил практически на широкую ногу. К тому же, как москвич в третьем поколении, Дима имел в активе еще и расположенную в престижном районе (чуть ли не в какой-то высотной «сталинке») квартиру покойной бабушки, которую сдавал за нехилые деньги. Он тогда работал сразу в нескольких непыльных местах (куда был пристроен, как я понял, по великому блату), включая какой-то ведомственный или военный архив (какой именно – он тогда не сказал, а я как-то постеснялся спросить, а из штампов на документах понять это было нельзя), и мне надо было получить с него несколько выписок из архивных дел и мелких уточнений из тех же архивов, о которых мы договаривались заранее.

Все знают, что московским историкам, особенно тем, которые с военной темы не слезают, завсегда проще добывать информацию, чем нам, провинциалам, даже в нынешний век Интернета. Хотя тогда Интернет только начинался. Разумеется, помогал Дима мне отнюдь не бескорыстно, его тогда как раз интересовали материалы по истории нашего, Краснобельского, авиамоторного завода, и я ему наковырял в местных архивах кое-что действительно интересное из времен 1941–1948 гг., то есть первых лет истории завода – по собственно производству и динамике изменений кадровой ситуации на предприятии.

Короче говоря, при той нашей встрече Дима сказал, что у них сейчас активно чистят архивы. Тогда времена такие были, самый пик и расцвет по части искоренения в московской городской черте оставшихся еще с советских времен промышленных предприятий и различных контор, с последующим их сносом и возведением на их месте элитного жилья – при московских конских ценах на землю под застройку это вполне понятная тенденция, которая сохраняется и по сей день.

В общем, из-за этого возникла необходимость «резкого сокращения площадей под хранение документов», и разные «второстепенные и сомнительные бумажки» они там у себя решили либо перевести в электронный вид (то есть отсканировать), либо просто «списать и утилизировать».

Это тогда тоже была своего рода «примета времени», поскольку до нынешних реалий с «Бессмертным Полком» и прочим было еще ой как далеко, а Великая Отечественная война по-прежнему представлялась кое-кому «одним из наиболее кровавых проявлений преступного коммунистического режима» и «неприкрытой сталинской агрессией, направленной на захват половины Европы». В общем, мы заехали к Диме домой, и он неожиданно устроил более чем нехарактерный для прижимистого столичного жителя «аттракцион неслыханной щедрости» – подарил мне широким жестом пачку архивных документов, которые у них уже успели списать на последующую утилизацию.

Мол, возможно, хоть ты их к чему-нибудь применишь, все равно же выбросят. Среди документов была и эта коричневая общая тетрадь. Дима сказал, что с ней связана довольно странная история, которая, по его мнению, не стоит выеденного гроша и ломаного яйца. Некие советские солдаты нашли эту тетрадь в разбитом танке (причем танк вроде бы был немецкий) во время сбора и утилизации подбитой вражеской техники в районе того самого немецкого Нордлингбурга в июле 1945 года, то есть вскоре после окончания войны, в момент, когда после Потсдамской конференции только что устаканивались линии разграничения между союзными оккупационными зонами в Германии. Нашедшие были ребята дисциплинированные и сдали тетрадь в разведотдел Группы советских оккупационных войск, но там с ней, судя по всему, ничего не делали, поскольку уже в январе 1946 года тетрадь была сдана в архив, где она и лежала, никем не востребованная, вплоть до момента списания. Во всяком случае, Дима сказал, что в архиве эту тетрадь с 1946-го ни разу не брали для просмотра или каких-то выписок.

Вроде бы это был некий дневник (а ведь в военное время дневники вести категорически не полагалось, и не только в Красной Армии – если бы кого-то в те времена с этим застукали, вполне могли и под суд отдать), автором которого значился некий старшина А. В. Потеряхин, чья фамилия значилась на последней странице. По характеру это были разрозненные сумбурные записи, за период примерно 1941–1945 гг. Точнее сказать было сложно, поскольку записи обрывались на полуслове и против многих из них, особенно в начале тетради, не стояло вообще никаких дат. Записи в тетради делались простым и химическим карандашом или различными чернилами, почерк был очень мелкий, убористый и крайне неразборчивый. Из-за этого Дима даже не пытался вчитываться в содержание дневника, просмотрев только по десятку страниц в начале и конце тетради. То есть практически это был некий аналог пресловутого «Дневник штурмана Климова» из известных почти всем (если не книге, так хотя бы по двум кинофильмам) «Двух капитанов» В. Каверина…

Последняя запись в тетради вроде бы была датирована 6 или 7 мая 1945 года и обрывалась на полуслове. По логике вещей, как предположил башковитый Дима Пчелин, выходило, что этот самый Потеряхин должен был погибнуть в последние дни войны, где-то у все того же Нордлингбурга, где его дневник потом и нашли.

Но получился занятный казус. Оказалось, что, согласно заокеанским данным, район Нордлингбурга в начале мая 1945 года первоначально был занят частями 9-й американской армии и оставлен ими уже после окончания войны в Европе, когда Германию разделили на те самые оккупационные зоны. Причем американские историки везде писали и пишут о том, что в самом конце войны у Нордлингбурга передовые части их наземных войск натолкнулись на «упорное сопротивление» каких-то разрозненных немецких частей (предположительно из Ваффен-СС), которые явно не желали сдаваться. Поскольку врать янки всегда умели (да и сейчас умеют) здорово, я лично предположил, что какое-нибудь американское разведподразделение тупо напоролось, скажем, на батарею чудом уцелевших штурмовых орудий или на каких-нибудь сумевших занять оборону и решивших красиво умереть за помин души фюрера фанатичных сопляков с фаустпатронами из «Фольксштурма», после чего американское командование явно заистерило. Во всяком случае, судя по их же «историческим исследованиям», американцы тогда вызвали авиацию и три сотни «Летающих крепостей» в сопровождении примерно такого же количества «Мустангов» и «Тандерболтов» нанесли по указанному району массированный удар, после которого перемешанный с землей Нордлингбург с окрестностями был занят американцами уже практически без боя.

Наши историки про этот эпизод конца войны всегда писали как-то невнятно, то есть, судя по всему, никаких наших войск, а уж тем более какого-то отдельно взятого старшины Потеряхина там не должно было быть.

Более того, не читавший дневник, но профессионально дотошный Дима не поленился и проверил в архивах списки павших и живых и выяснил, что в составе частей 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронта, наступавших на этом направлении и окруживших Берлин с юга, вообще не было никого, чьи инициалы соответствовали бы «Потеряхин А. В., старшина». В документах нашлись три десятка Потеряевых, два десятка Потеряшкиных, по несколько Потерянных, Потерихиных, Потерухиных и прочее. Потеряхиных он выявил всего двоих, но у обоих категорически не совпадали инициалы, воинские звания и прочие мелкие детали. При этом один из них, Потеряхин Петр Никодимович, был пехотным рядовым из 75-й гвардейской стрелковой дивизии и погиб на Одере еще 14 апреля 1945 года, причем, судя по найденным Димой данным, похоронен он был в братской могиле на польском, восточном берегу Одера (ну или, если хотите, Одры, как эту реку именуют пшеки), а второй, Потеряхин Лев Лазаревич, был и вовсе подполковником из ветеринарной службы 1-го Украинского фронта и, судя по всему, вообще близко не приближался к передовой. То есть ни первый, ни второй ну никак не могли оказаться в указанное в дневнике время у этого самого, чертова Нордлингбурга. Собственно, лежавшие в файле с тетрадью старшины свежие бумажки как раз и были невеликими плодами этих самых Диминых поисков и сопоставлений.