– Рублей сто, думаю, дадут. Может быть, полтораста. Полубенефис…
– Вы все смеётесь, а я говорю серьёзно!
– Да что же мне, плакать, что ли, если вы на себя бог знает, что напускаете!
– Ничего не напускаю. Меня не занимают. Я не нужна. Может быть, действительно я больше не могу играть. Я не актриса!
Однажды я получаю от неё приглашение на масленице, на блины.
– „Блины в половине первого ночи“.
Раньше нельзя.
Марья Гавриловна занята утром и вечером.
Отправляюсь с одним приятелем.
– Зачем эти блины? Я думаю, ей не того, она измучена.
Она?
Мы, приглашённые, собираемся раньше. Марья Гавриловна ещё не приехала.
Сидим в гостиной.
Звонок, – и влетает. Не входит, а влетает Марья Гавриловна.
– Блины! Блины! Я страшно голодна. Скорей, скорей в столовую! Блины не ждут!
Она ест, с великолепнейшим аппетитом, без пауз, подливает нам шампанского.
Рассказывает о сегодняшнем спектакле, словно она играла в первый раз в жизни.
Ей 20 лет!
Болтает, острит, хохочет».
На своих фотографиях М. Г. Савина пишет:
– «Сцена – моя жизнь».
Когда у неё просят автограф, – она пишет:
– Сцена – моя жизнь.
Это – «красивый жест».
Выражающий красивую правду.
Глубокую, истинную правду.
* * *
В тех пьесах, где М. Г. Савиной приходится говорить по-французски, она произносит так, как могла бы произносить артистка «Французской комедии».
По рождению она не принадлежит к той среде, где у детей:
– Первый язык – французский.[2 - Девичья фамилия Савиной – Подраменцова. Её отец был учитель рисования. А. К.]
Она не училась в тех учебных заведениях:
– Где если чему и учат, – то французскому.
Откуда же у неё взялся такой удивительный французский язык?
Один из артистов Александрийского театра открыл мне тайну.
При Александре III в Гатчине каждую зиму устраивался придворный спектакль.
Играли все труппы императорских театров.
Акт из оперы. Акт из балета. Одноактная французская пьеса в исполнении труппы Михайловского театра и одноактная русская – с александринскими актёрами.