Искусство на иждивении

И не может не сказаться рано или поздно.

Художественно-общедоступный театр работал за своим купцом спокойно.

– Тридцать! Сорок тысяч ежегодно покрывает! Театр свой для них выстроит! – с увлечением говорила Москва. – Послал Бог хорошему предприятию хорошего купца!

– Да предприятие-то уж больно хорошо!

– За красоту и взял. Беспокоились, любя и ценя предприятие:

– Тих ли купец-то? Тоже и из купцов такие перцы бывают! И купца имеешь, а наплачешься!

– Не, этот тихий. Не купец, а тишина. Образованный!

– Бывают из ихнего брата и образованные, а с фантазией. Сидит перед зеркалом, Шекспира читает, а как вдруг хватит этим самым Шекспиром по этому самому зеркалу: «По какому случаю?»

– Нет! Этот не балует. Живут душа в душу!

– Ну, дай им Господи. Хоша и не венчаны, а живут тихо.

Художественно-общедоступный театр жил со своим купцом душа в душу.

Купеческие молодцы-артельщики в кассе, правда, уж слишком по-лавочному и ненужно развязно щелкали счетами.

Но так как они в нужное время приносили достаточное количество денег для пополнения убытков, то им это прощалось.

– Дело такое купеческое! Замашка! Что поделаешь? В остальном все шло прекрасно.

Артисты работали с жаром, с увлечением, с фанатизмом, создали целое новое направление в искусстве, не только заинтересовали, – захватили публику.

А купец, желая тоже быть полезным обожаемому искусству, – нашел себе занятия безвредные и никому не обидные.

– У них купец на колосниках[12 - Колосники – решетчатый настил над сценической площадкой.] сидит! – говорила Москва.

Купец подбирал «красный звон» в пьесах, где звонить требуется, заведовал электрическими лампочками[13 - Купец… заведовал электрическими лампочками… – К.С. Станиславский пишет об участии СТ. Морозова в техническом оснащении спектаклей: «Сам Морозов вместе со слесарями и электротехниками, в рабочей блузе, трудился, как простой мастер, удивляя специалистов своим знанием электрического дела. С наступлением сезона Савва Тимофеевич сделался главным заведующим электрической частью и поставил ее на достаточную высоту… Савва Тимофеевич был трогателен своей бескорыстной преданностью искусству и желанием посильно помогать общему делу» (К.С. Станиславский. Моя жизнь в искусстве, с. 255).], делал дождь и хорошую погоду. Вообще, был, так сказать, директором эффектов. И был тихо счастлив, половину успеха приписывая себе.

– Что Ибсен-с? Ибсена-с осветить надобно-с. Мы Ибсену во втором действии такой солнечный свет закатим-с, – зажмуришься!

– Сыпь в колокола! На махоньких вызванивай, на махоньких! Чисто музыка-с!

– Одного шума тридцать сортов имеем! Еще два шума выдумать собираюсь!

– Вы, например, видели, какой мы лунный свет пускаем-с? Месяцу не уступим! Диву дашься: кто чище светит, – я или месяц!

И артисты-художники были спокойны:

– Пусть на колосниках сидит и месяцем светит!

Но не верьте купцу, ежели он даже и на колосниках сидит!

Бойтесь купца, даже когда он светит тихим, и ясным, и меланхолическим месяцем!

В один, действительно, преплохой и для дела, и для искусства вечер месяц вдруг спустился с колосников, вытер выпачканные в пыли руки о пиджак бутафора и объявил «свою последнюю волю»:

– Желаю, чтобы отныне дело было акционерным предприятием. Я вам выдам паи, вы мне выдадите векселя![14 - Желаю, чтобы отныне дело было акционерным предприятием. Я вам выдам паи, вы мне выдадите векселя. – К.С Станиславский следующим образом описывает сложившуюся тоща ситуацию: «Несмотря на художественный успех театра, материальная сторона его шла неудовлетворительно. Дефицит рос с каждым месяцем. Запасный капитал был истрачен, и приходилось созывать пайщиков дела для того, чтобы просить их повторить свои взносы. К сожалению, большинству это оказалось не по средствам, и они, несмотря на горячее желание помочь театру, принуждены были отказаться. Момент был почти катастрофический для дела Но и на этот раз добрая судьба позаботилась о нас, заблаговременно заготовив нам спасителя… Неожиданно для всех он (С.Т. Морозов. – С.Б.) приехал на описываемое заседание и предложил пайщикам продать ему все паи. Соглашение состоялось, и с того времени фактическими владельцами дела стали только три лица: С.Т. Морозов, В.И. Немирович-Данченко и я. Морозов финансировал театр и взял на себя всю хозяйственную часть. Он вникал во все подробности дела и отдавал ему все свое свободное время» (К.С. Станиславский. Моя жизнь в искусстве, с. 254).]

Все даже обрадовались:

– Посылайте за вексельной бумагой!

– Стоп! А так как поддержатель всего дела есть я, то и желаю я, как на то моя воля есть, паи распределить! А вы чтоб не пикнули!

И тут уж разыгралась сцена в замоскворецком жанре.

Вы знаете присказку, которую говорят няни детям, водя пальцем у младенца на ладошечке:

– Сорока-ворона кашу варила, на порог скакала, гостей созывала. Этому дала, этому дала, этому дала, этому дала, а этому: «Нет тебе каши, мизинец!»

Купец-меценат поступил точно так же.

– Этому – пай, этому – пай, а этому… Нет тебе никакого пая, мизинец!

– Позвольте! – вступились другие, обидевшись за товарища, за артиста, за работника. – Какой же он мизинец? Он делу полголовы!

– По-вашему может, – и вся голова! А по-моему, «мизинец от ноги», – как говорит Кориолан[15 - Кориолан – герой одноименной трагедии В. Шекспира (1607).]. Кто может мне помешать Кориоланом разговаривать?

– Да, ведь, он душу отдавал!

– По-вашему душу, а по-моему – жил на жалованье. И пущай живет на жалованье. Я его не гоню!

– Да, ведь, артист!

– По-вашему артист, а по-нашему – услужающий. Нет моей воли на то, чтоб пай!

– Да, ведь, заслуги!

– Были бы деньги. Заслужить их – найдутся!

Так грубо, с размаха хватили по этому художественному созданию, по этому удивительному театру, – и по делу, которое все держалось согласием, пошла такая предательская трещина.

Все создадите за деньги.

Но энтузиазма, с которым работали все, сообща, не купите ни за какие деньги.

– И энтузиазм будет!

Это напоминает распоряжение директора театра, тоже из купцов:

– Резонанса, говорите, в театре нету? Купить резонанс! Чтобы было к завтрему!