После актрисы

Письмо:

«Высокоуважаемая

Елизавета Ивановна!

Доктор за это меньше полтораста рублей взять не согласен. Итого, все Вам обойдется двести. Верьте, что мне очистится не больше, чем мы, акушерки, получаем обыкновенно за простые роды. Играть вы сможете на пятый день. В ожидании вашего ответа

Искренно уважающая Вас и готовая к услугам

Пелагея Слепцова.

P. S. Будьте добры, нельзя ли две контрамарочки на воскресенье, на утренник, на „Ревизора“, для моих детей. Вам это ничего не стоит. А я побалую детей. Кстати, у них теперь проходят русскую литературу. Им это и для ученья полезно».

Почтовый лист большого формата.

В левом углу изображено: двухэтажный дом и напечатано:

«Гранд-Отель и Бельвю».

Написано:

«Милостивая государыня

Елизавета Ивановна!

Прежде всего, я барин. Вы меня знаете: я человек прямой. Если б я увлекся какой-то Вашей горничной, я поделился бы этим с Вами прямо. Все уверения Вашей Настьки не что иное как грязный шантаж, достойный наперсницы такой (несколько слов тщательно зачеркнуто) особы, как Вы. Вы знаете, что передовые представительницы нашей интеллигенции сочли бы за счастье пойти за мной. Бесчисленные письма учащихся девушек и лучших дам местного общества могли Вам служить достаточным доказательством. Я никогда не скрывал от Вас этих писем, я честно показывал Вам их, не таил своих переживаний и успехов.

Вы пустили низкую клевету, клевету, для того, чтобы уронить меня в глазах Антропинской. Да, я люблю ее. Я смело и гордо говорю: люблю. Вас я больше не люблю. Это факт. С этим надо считаться. Я отдал Вам полтора года своей жизни. Из-за Вас я перестал быть актером. Я разучился работать. Я Вас ненавижу. Посылаю Вам квитанции на Ваши заложенные вещи. Пришлите мне квитанции на мои портсигар, часы и запонки. Между нами все кончено. Гардероб прошу выдать подателю сего.

Остаюсь актер Аркадий Громиславский».

Счет.

На бланке:

«Гостиница „Континенталь“. Проведенная вода и телефоны.

Г-же Е.И. Пехотиной, по сцене Арагвиной-Номарской.

Следует с Вас за три месяца за No 450 р.

Заплачено 50 р.

Остается получить 400 р.

Просят уплатить немедленно, иначе перестанут подавать самовары. Хозяин больше ждать не намерен».

Телеграмма:

«Актрисе Арагвиной. Театр.

Ваш сын умер. О болезни не считал нужным вас извещать. Какое вам до нас дело. У вас сезон. Та, которая заменила ему мать, в отчаянии. Пехотин».

Написано на обложке роли Офелии:

«Прошу в моей смерти винить антрепренера Архарина и режиссёра Патрасского. Это они, они виноваты во всем. Это из-за них я пускаю себе пулю в лоб! Они довели меня своими интригами. Пусть весь мир знает об этом. Прошу напечатать это письмо в „Театре и искусстве“[9 - «Театр и искусство» – еженедельный иллюстрированный журнал, выходил в Петербурге с 1897 по 1918 гг.] и в „Рампе и жизни“[10 - «Рампа и жизнь» – еженедельный иллюстрированный журнал, выходил в Москве с 1909 по 1918 гг.]. Пусть весь мир знает. Это моя последняя воля. Я проклинаю, проклинаю, проклинаю их! Артистка Елизавета Арагвина-Номарская».

Недурная почтовая бумага.

«Милый друг!

Я писатель, а не читатель. А Вы заставляете меня читать рецензии этого дурака Аносова. Что он хотел этим сказать: „Игра г-жи Арагвиной-Номарской всегда ярко и определенно индивидуальна“. Обругал Вас или похвалил? А черт его знает! Ну, кто читает рецензии? В редакциях отправляют в рецензенты несчастных, которые так глупы, что даже правительства обругать не умеют. Их и отправляют ругать актеров. А антрепренеры сажают их на кресла с пятнами или с прорванным сиденьем, чтоб не было заметно. Вот что такое рецензент. А Вы волнуетесь! Самое главное, что написано: „Подано три букета“. Публика ходит в театр смотреть, как актрисам подают букеты. А на остальное чихните, милая! По-моему, он просто в Вас влюблен и теперь начнет Вас допекать своей философией. Это у него всегда так. Как влюбится – так и начинает ругать актрису за красивую наружность. „Показывала ручки, ножки“. Со сладострастием, подлец! Или допекает философией. Целую Ваши красивые ручки.

Ваш М.

P. S. Вот что Вы себе палец прихлопнули каретной дверцей, – это прескверно. Может ноготь сойти. Бррр! А они у Вас прекрасивые. Кланяйтесь от меня Вашей manicure. Думайте о своих ногтях и не думайте о рецензентах».

Письмо с массой ошибок:

«Многоуважаемая госпожа Елизавета Ивановна, артистка! Ежели Вам будет нужно что из подержанных платьев в кредит, или сами захотите что продать, спрячьте мой адрес: Новослободская улица, собственный дом, домовладелица Дарья Арбузникова. Имейте в виду, что продаю в кредит и не беспокою. Многие Ваши товарки, которые прежде Вашего тоже были актрисами в нашем городе, имели со мной знакомство, очень меня уважали и после благодарили. Затем остаюсь уважающая Вас

Дарья».

Недурная почтовая бумага.

«Богиня!

Нет, Вы задались целью загнать меня в гроб в цвете средних лет! Ни одна женщина ни одному мужчине не задавала столько адских задач. Прислать Вам почитать интересную книгу! Интересные книги, милый друг, пишутся по-французски. А русские книги умные и „скудные“, как очаровательно Вы говорите. А, впрочем, пошлите в библиотеку хоть за „Преступлением и наказанием“[11 - «Преступление и наказание» (1866) – роман Ф.М. Достоевского.]. Только не читайте там, где сплошь напечатано. Ну это к черту! Это психология! Никакой психологии на свете нет. А читайте там, где строчки начинаются черточкой. Одни разговоры. Довольно занимательный уголовный роман. Даже спать потом будете бояться! Невероятного достаточно: случая не было в уголовной практике, чтобы убийца какие-то звонки потом ходил слушать. Ну, да не стану разочаровывать. Читайте, верьте и будет страшно. Удовольствие полное. Я уверен, Вам понравится.

А что ноготь не сойдет – очень хорошо. Дешево отделались. Вперед наука.

Целую этот ноготь.

Ваш M.»

Почтовая бумага голубого цвета.

Сверху напечатан девиз:

«Живите в театре, умрите в театре. Белинский»[12 - «Живите в театре, умрите в театре. Белинский». – Неточная цитата из статьи В.Г. Белинского «Литературные мечтания» (1834).].

«Елизавета Ивановна!

То, что Вы мне сказали вчера при нашем знакомстве, кратко можно резюмировать так: „Оргиастическая окраска Вашего исполнения покоится всецело на глубоко индивидуалистическом процессе Вашего творчества“. Это бесповоротно! Я искренно рад, что Вы интересуетесь философией, – нам легче столковаться. Посылаю Вам, как Вы называете для легкого чтения, „Мир как воля и представление“ Артура Шопенгауэра[13 - «Мир как воля и представление» (1818) Артура Шопенгауэра (1788—1860) – главный труд немецкого философа.]. Но все же я стою на своем и буду стоять, пока Вы меня не собьете: настольной книгой актера должно быть „Об ощущениях и их выражении у человека и у животных“ Чарльса Дарвина. Только здесь Вы почерпнете основы для объективизма внешних выражений. Иначе, предупреждаю Вас: Вы погибнете в пучине индивидуализма. Конечно, многие наблюдения и выводы Чарльса Дарвина рассеяны и у Вильяма Шекспира. Но я лично предпочитаю для Вас Чарльса: у него все это сконцентрировано. Вас, кажется, неприятно поразило и даже как будто обидело слово „и животных“. Увы! Несколько зоологическая точка зрения необходима, чтобы спасти от метафизической бездны. Продумайте несколько вечеров, и Вы со мной согласитесь.

Уважающий Вас

Аносов».