Царь без царства

Они замолчали. Джен сел на подоконник, опустил голову. Смотреть сестре в глаза не хотелось: Сахра слишком верит в старика, она не поймет.

– Давай говорить начистоту, сестренка, – не выдержал юноша. – Он давно не лекарь. Кабы он не ошибался так часто, Ба?хри не пошел бы в палату писарей, а судебные приставы не затоптали наш дом. Приходят все новые люди… и те, что пострадали, и те, кого он вправду вылечил. Все хотят денег. Требуют. Я… я не знаю, когда это кончится. И что у нас тогда останется.

– Ну же, Джен! Не все так плохо.

– Не все так плохо! – передразнил парень. – Ты не выпроваживаешь приставов. Не носишься за стариком, который в кои веки понял, что от его лекарств только хуже.

Сахра порывалась заговорить, но Джен помотал головой:

– Я не хотел рассказывать, сестренка. Меня тут собирался нанять один богатей. Не лавочник, решивший обучить свою ораву грамоте, а настоящий купец, из Светлого города! Но, когда там узнали, меня вытолкали взашей.

Сглотнув, Джен продолжил, выплескивая накопившуюся муть:

– Эти выродки, которых я учу… они шепчутся за спиной, как будто, если лекарь стар и слаб на ум, он научил меня неправильно писать или считать не так, как все.

Он даже не понял, как это произошло: вот Сахра сидела на подушках – и вот лицо вспыхнуло от жгучей, от всего сердца отвешенной пощечины.

– Не смей говорить, будто он выжил из ума!

Слова так и просились на язык: злые, обвиняющие… Юноша промолчал. Только опустил голову.

– Вот! – Сахра бросилась к подушкам, скомкала и отбросила покрывало, запустила руки в пыль под половицами. – Смотри! – Она высыпала на пол горсть монет разного размера. – Здесь сорок шети?тов, пять двойных, из Нага?ды, и один серебряк!

Девушка с гордостью показала тусклую белую монетку, рисунок на ней почти стерся, захватанный сотнями, если не тысячами пальцев.

– Бери! Тебе ведь они нужны! Для чего я таскалась по харчевням? Ну бери же, чего стоишь? Завтра я заработаю еще.

Джен не слышал. Опустившись на корточки рядом с сестрой, он взял из ее рук серебро, разглядывал вязь вытертых букв. Старая монета, отчеканенная при ас-Джарка?лах, наверное, лет сто назад.

– Откуда это у тебя?

– Заработала, – задрала нос Сахра. – За один день. Пока ты возишься с выродками купцов, я…

– Откуда? – повторил юноша. Он с силой сжал ее руку.

– Сюда приходит не только голытьба, знаешь ли! Дворянчиков тянет, точно медом намазано. Собачьи, петушиные бои… И в Кобру играют на такие деньги, что нам не снились!

– И девочки стоят недешево, – в тон ей подхватил юноша.

Вдох. Выдох. Сахра молчит. Неужто ей нечего сказать?

– А если и так? Я заработала больше, чем ты, за один день! Одну ночь. Не знаю, как там дальше, а поначалу не слишком плохо.

– Считаешь себя героиней? – скривился Джен.

– Я считаю себя дочерью.

Сестра смотрела ему в глаза, и во взгляде ее не осталось злости, только спокойное упрямство. Джену же впору было взвыть в голос. Он и взвыл бы, встряхнул ее, тряс сколько нужно, чтобы вытрясти дурь, если бы не понимал: станет хуже. Уж он-то знал Сахру достаточно.

– Боги, ты же себя погубишь, сестренка, – выдохнул он.

– Интересно, кто погубит себя раньше: я под крышей, накормленная и одетая, или ты, когда тебя отправят на рудники? Или отец, с лопатой, на рытье каналов?

– Но ты должна понять…

Джен не находил слов. Всегда послушные, податливые, в самый неподходящий миг они его оставили.

– Ты зарабатываешь так, а я иначе, – Сахра пожала плечами. – Каждый делает это по-своему.

– Ты… ты выбрала неверный путь!

– Неверный? – Девушка рассмеялась. – Что ты об этом знаешь? Неверный путь – это когда нечего есть. Это мертвый отец, которому не закажешь доброго костра. Это когда таскаешься по улицам, а домой вернуться не можешь, потому что в кармане пусто.

То был, верно, страшный сон. И, словно во сне, Джен смотрел, как сестра спускается в общий зал, говорит что-то старику-разносчику. Как за стайкой таких же девушек наблюдает пронырливого вида паренек.

Юноша напрягся, когда темноволосый щеголь в неброском, но несомненно дорогом кафтане подошел к женщинам. Он безразлично миновал ряд шлюх и остановился напротив Сахры.

– …новенькая? – услышал из своего угла Джен. Сахра негромко отвечала, щеголь расспрашивал, другие девушки перешептывались. Сестра выплыла из «Лотоса» гордо, под руку с незнакомцем, а провожали ее завистливыми взглядами.

То был, верно, сон. Точно волшебную монетку из сказок, Джен теребил серебряк и не помнил, как тот оказался в кармане. Гладил едва различимый лик, в беспамятстве тер вязь иероглифов.

«Упрочившийся в свете, живущий вечно, Первый-в-Круге Ааси?м ас-Джаркал».

Утро было солнечным и пахло мятой. Как большая часть утр за восемнадцать с лишком лет Джена. Настал Пауни, последний месяц весны, и солнце взошло рано, скользнуло сквозь неплотно прикрытые ставни, позолотило кувшин и таз для умывания с неодинаковым рисунком. Это солнце разбудило его.

А потом парень крепко зажмурился, едва вспомнил вчерашний день.

Джен не знал, как он добрался до дома, как наплел чепуху отцу. Если с утра он оказался в постели, то лишь в силу многолетней привычки. Словно властная рука легла на голову юноши: затылок стиснула головная боль. Ребра еще болели там, где двое громил намяли ему бока, и лишь вмешательство Сахры не позволило им забить его до бесчувствия.

О боги! С нее ведь станется и вправду прийти и притащить еще монет. А он… все, что он может, лишь молчать и смотреть. И представлять холеного хлыща, подмявшего точеную фигурку. Или ублюдку нравится быть снизу? Юноша застонал.

В тот день отпрыски лавочников и ремесленников особенно раздражали, и все же нехотя, неуверенно, но Джен втянулся в рассказ.

– Вы наверняка знаете: до того, как стать Царем Царей, Аза?с Черный был князем южного из Пяти Пределов.

Юноша не обращал внимания на шепотки и ухмылки. Самым старшим ученикам едва исполнилось четырнадцать весен: уж конечно, свара за окном интересовала их больше скучных россказней. Юноша продолжал. Он знал, что стоит прозвучать волшебным словам: «Ночь Лязга» или «битва на Реке Крови» – и будущие плотники, продавцы благовоний и ювелиры начнут слушать сосредоточенно, как внимают словам жреца. А уж он постарается представить жизнь прошлого царя чередой битв и завоеваний.

– А вот кто знает, почему колдуны проиграли?

Класс примолк, девять пар глаз уставились на юношу.

– Наверное… наверное, в Ночь Лязга почти всех перебили?

То был сын продавца тканей, самый младший из собравшихся. Джен только покачал головой.

– Все совсем не так, – мягко ответил юноша. – Совсем. Вельможи никогда не признают, но, по правде, колдуны и не могли взять верх. Так говорят все хроники, сколько их ни есть в храмах. Они вовсе не так сильны, как хотели казаться. Это самая большая тайна колдунов… и самая большая тайна Царя Царей и присных!

Тут уж притихли все – даже те, кто постарше.