Всё пришедшее после

Историю Костиной любви Артур знал плохо, Марина знала гораздо лучше, но все же весьма поверхностно.

Костя познакомился с Ириной у нее на работе. Однажды он читал лекцию по истории религии в одном научно-исследовательском институте. Ирина работала здесь инженером. После лекции она подошла к нему с вопросами. Вопросы были толковые, они разговорились. Оказалось, ее отец – священник, Ирина – младшая и любимая дочь, они живут неподалеку от Костиной дачи. Костя с Ириной стали встречаться.

Они встречались почти ежедневно, перезванивались, возвращались вместе из Москвы на электричке, и Костя провожал ее до дома. В то лето их невозможно было оторвать друг от друга. Костя, загорелый, крепкий, смотрел на нее, и его глаза приобретали цвет неба. Ирина, хрупкая, стройная, с выгоревшими на солнце волосами, искала его общества, гордилась им и готова была идти за ним куда угодно.

Почему-то она боялась его потерять, огорчалась, когда не видела его несколько дней: вдруг ему предназначена другая и он с ней уже познакомился? Она волновалась, что он ходит в спортзал – вдруг от этого его жизнь станет короче. Вдруг он умрет раньше нее, она этого не перенесет. Если дома пекли пироги, она откладывала несколько штук для Кости, если сама готовила что-нибудь вкусное, обязательно несла ему попробовать.

Вечером, перед сном, она писала ему письма, а утром заносила их на почту. Она молилась, чтобы он жил вечно и никогда не покидал ее.

Костя был старше Ирины. Завершая третий десяток своей жизни, он привык доказывать себе и другим, что ему по силам везде быть первым, считал себя человеком практическим, даже скептиком. Но он обладал тонким слухом и, когда в его ушах зазвучали дивные колокола вечной любви, не смог устоять, понял, что ему повезло узнать настоящее чувство, стирающее границы между жизнью и смертью.

Весь мнимый практицизм, скептицизм и все прочие «измы» слетели, как шелуха. Будто пробудившись, он перестал быть следопытом, сталкером, его не заводили больше лукавые песни беспокойства. Он открыл для себя, что любовь выше судьбы. Не каждому, увы, дано это обнаружить, и он был благодарен жизни за открытую для него истину. Он стал мягче снаружи, но тверже и увереннее внутри.

Скупой на проявление эмоций, Костя был откровенен с Ириной, не скрывал своих мыслей, мотивов, надежд и не боялся потерять неожиданно свалившееся на него счастье. Он положил для себя, что в волшебном храме, в котором они оказались, слишком мелко будет с его стороны оставлять нераскрытыми какие-то уголки души. Конечно, он подозревал, что это весьма рискованно – женщины любопытны, и их интерес питается существующей или вымышленной интригой. Рано или поздно она сочтет, что знает тебя до конца, тогда прощай, любовь. Но, щелкая счетами, не услышать колоколов вечности. Он был согласен на неудачу, только бы не прибегать к уловкам, погрузиться с головой в подлинное чувство, а там будь что будет.

Все, что он знал или узнавал, он нес своей любимой. Ирина не была легкомысленной девушкой, она с готовностью впитывала в себя новые знания, начиная смотреть на мир его глазами. Но в ней было и что-то свое, особенное, привлекательное для него, – несовременный, масштабный взгляд на жизнь, пренебрежение к суете, подробностям, моде. Она презирала снобизм и равнодушно относилась к тряпкам и деньгам. Она не любила шагать в ногу, не слышала маршей, в ней звучала иная музыка. Костя не мог не сознавать, что от нее он получает куда больше, чем она от него. Так он думал и готовился прожить с ней всю оставшуюся жизнь, состариться и умереть в один день.

Никто, даже Ирина, не знал об этих мыслях. Артур же видел лишь внешнюю сторону их отношений.

«Охотник двигался осторожно, выискивая следы лесного зверя, часто замирал, прислушиваясь. Вот в густом кустарнике послышался шум, хруст веток, затем топот тяжелого тела. Поднятый с лежки зверь ретировался.

Антуан сделал полукруг, обошел кустарник, занимая наветренную сторону, бросил в самую гущу камень. На этот раз потревоженный зверь вышел прямо на охотника. Охотник удовлетворенно улыбнулся: кабан весил не меньше пятисот фунтов, и клыки были великолепными. Глаза секача между тем налились кровью. Поздняя осень – начало гона у кабанов.

Антуан раздул тлеющий фитиль и, встав на одно колено, прицелился. Его движение заставило зверя встрепенуться и броситься в атаку.

Пуля ударила кабана по мощному загривку, опрокинула на задние ноги. Охотника заволокло черным дымом. Однако ранение только подстегнуло зверя. Кабан снова ринулся вперед.

Антуан отбросил в сторону аркебузу и спокойно вытащил охотничий нож с лезвием длиною в целый фут. И тут колени Антуана вдруг ослабли, он стал медленно опускаться на землю.

Подняться он не успел. Как летящий обломок скалы, кабан опрокинул его на спину. Острый клык вскрыл брюшную полость. На долю секунды кожаный пояс охотника остановил страшный резак, это позволило упавшему пустить в ход нож. Лезвие целиком вошло под левую лопатку зверя. Но Антуан уже ничего не чувствовал – сокрушительный удар в подреберье погасил его сознание.

Кабан сгоряча вскочил, но не смог сделать ни шагу, по его телу пробежала дрожь, он рухнул на правый бок. На миг его копыта взметнулись над землей, он дернулся и затих. Человек не пошевелился».

Так погиб Антуан дю Валлон, дед Портоса. Похожая причина скрывалась за смертью его отца и самого мушкетера. «Ахиллесова пята» есть даже у самых сильных.

Взволнованный этой сценой, Артур подумал, что эпизоды из детства Портоса можно было бы дать без звука, снабдив их подходящим музыкальным сопровождением. Видимая на экране сила, столкновение жизни и смерти должны сочетаться с крещендо на саундтреке. С чем-то напоминающим «Lacrimosa dies ilia»[2 - «Оплакиваем этот день» (лат.) – одна из частей «Реквиема» В. А. Моцарта.].

С Артуром мы отвлеклись от Костиной любви, а между тем она продолжалась.

Удивительно чистый воздух, песок и сосны над головой даже спустя сорок лет еще сохранились в умножившейся Малаховке, а в те времена в начале сезона охоты уже от близкого Красково были слышны выстрелы по болотной дичи. Справа от полотна железной дороги весной брали вальдшнепа на тяге, а зимой даже охотились на зайцев и лисиц. В окрестностях проходили границы между свободной территорией для охоты и угодьями Московского и Всеармейского военно-охотничьего обществ. Лишь проносящиеся на малой высоте истребители (неподалеку находился военный аэродром) распугивали дичь.

До сезона охоты было еще далеко, погода была нелетной, поэтому Костя с Ириной в тишине под низкими облаками шли по утрамбованной дороге к ее дому. Костя рассказывал, что он прочитал в иностранной прессе:

– На днях генерал де Голль был с визитом в Ватикане. Он принял благословение Папы. Оказывается, они хорошо знакомы.

– Откуда?

– Папа, когда был еще просто архиепископом Ронкалли, жил во Франции в качестве посла Ватикана. А де Голль тогда был главой временного правительства. В прошлом год Ронкалли стал Папой, ну а де Голль – президентом Франции.

– Какое совпадение!

– У Папы всегда были хорошие отношения с Францией, он и кардинальскую шапку получил из рук ее президента.

– Из рук де Голля?

– Нет. Венсана Ориоля. А ведь были времена, когда папский престол находился не в Ватикане, а фактически во Франции, в Авиньоне.

– Вот как?

– Да, в XIV веке. Это продолжалось почти семьдесят лет. Иногда это даже называют авиньонским пленением пап.

– И кто же их пленил?

– Был такой французский король Филипп Красивый. Он поставил своего Папу – архиепископа Бордосского Бертрана де Го. С его помощью он разгромил орден тамплиеров и перенес папскую резиденцию в Авиньон.

– Тамплиеры, это которые в «Айвенго»? Так они были разгромлены?

– Еще как! Эту историю хорошо знают во Франции. Потом их преследовали по всей Европе.

– И они исчезли?

– Скорее ушли со сцены за кулисы. Но им пришлось рассеяться. Часть обосновалась в Шотландии, часть в Германии, часть в Испании, даже в Португалии. А семьдесят два рыцаря были доставлены в Пуатье для ответа перед Папой.

– Наверное, они очень злились на короля?

– Еще бы! Не только на короля, но и на Папу. Произошла очень красивая и очень трагическая история. Когда казнили Великого магистра ордена, он предсказал Папе и королю скорую смерть. Папа скончался через сорок дней, а король – в конце этого же года.

– А потом?

– А потом короли почувствовали, как опасно быть монархом.

– Стали себя защищать?

– Говорят, Филипп Красивый ходил по Парижу один. Сейчас мало-мальски заметная фигура окружает себя охраной. Последний из династии Валуа, например, имел уже сорок пять секретных стражников. Самым опасным его врагом была династия Лотарингов. Так вот, эти сорок пять джентльменов не раз спасали своего монарха Генриха III, а потом по его приказу они убили главу Лотарингского дома герцога де Гиза.

– И покушения прекратились?

– Как бы не так! Короля все равно убили буквально через несколько месяцев в военном лагере в Сен-Клу. Убийца, монах Жак Клеман, как выяснилось, имел связи с Лотарингами. После Генриха III трон занял первый из Бурбонов Генрих IV, он тоже, как и Генрих III, был заколот ножом. Конец его династии Бурбонов фактически тоже произошел от ножа, только от ножа гильотины.

Ирина задумалась, пытаясь найти хотя бы какую-то логику в этом потоке насилия.

А Костя мысленно возвращался к визиту де Голля в Ватикан. Интуиция подсказывала ему, что, став президентом, де Голль активизирует действия по объединению Европы в единый оркестр.

Позже Костя поймет, что цель, преследуемая из века в век, стала расплываться. Движение к ней направлялось навигаторами из среды выдающихся писателей, композиторов, деятелей культуры. Из практической, военно-религиозной и геополитической сфер эта цель перешла в духовно-мистическую и искусствоведческую.

Монахи-рыцари, владетели провинций, коннетабли, розенкрейцеры, Стюарты и Лотаринги потерялись в литературных салонах, оперных театрах и кинозалах. Так в Англии рыцарские звания и членство в палате лордов стали получать создатели модных шлягеров.

Де Голль, боевой офицер, генерал, прошедший Вторую мировую войну, не мог не видеть, что настоящей силой, способной достигать реальных результатов, обладает страна, сумевшая сломать языческую империю – неприемлемую альтернативу христианской монархии, которую намеревался создать Гитлер. Невероятно, но собрать земли под сенью общей сакральной цели было по силам только Советской России.